ПЛЕНУМ ОБРЕЧЁННЫХ
23 февраля 1937 года Советский Союз праздновал День Красной Армии и Флота. Понятно, что праздновали в первую очередь солдаты и моряки. Но была ещё одна категория, для кого этот день стал своего рода праздником. Точнее, рубежом отсчёта самых важных «достижений» их ведомства – НКВД.
Ровно 80 лет назад открылся очередной Пленум ЦК ВКП(б). Роль данного мероприятия в советской истории оказалась столь значительна, что его так и называют — Февральско-мартовский пленум. Даже год указывать не обязательно. Далее началось то, что превратило цифры 1937 в понятие нарицательное.
План
1936-й закончился, а вместе с ним ушли в прошлое два события, при первом рассмотрении противоположные по смыслу: Первый московский процесс и принятие Конституции СССР. Результатом первого стала казнь ленинских гвардейцев Григория Зиновьева и Льва Каменева. Результатом второго — взлёт симпатий к СССР в среде западных интеллектуалов. Мало того, что в Советском Союзе вводилось всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право. Так ещё и отменялись прежние классовые ограничения, исчезало понятие «лишенец» (что возмутило находившегося в эмиграции Троцкого). В качестве приятного бонуса прилагались разнообразие видов собственности (не только государственная, но и личная, и кооперативно-колхозная), право на труд и отдых, а также право на образование. Как и раньше, советские республики сохраняли за собой право на отделение от Союза. Где ещё такую свободу сыскать?
Но наметилось противоречие. С одной стороны, убийство старых большевиков прямо в центре страны. С другой стороны, Конституция, с которой «так вольно дышит человек». Но что делать с невесть как расплодившимися «врагами народа»? Они ведь тоже люди, и они тоже «вольно дышат». Некоторые из них даже «любимцами партии» себя считают. Как Николай Иванович Бухарин.
Во время Первого московского процесса подсудимые заявили, что этот знаменитый коммунист, фактический автор той самой Конституции – такой же двурушник, как и они сами. Тоже вынашивает планы ликвидации советского строя и распродажи страны иностранным державам. Николай Иванович бурно протестовал против такого гнусного поклёпа. Газета «Правда» прислушалась к нему и сообщила о прекращении расследования в отношении Бухарина.
В январе 1937-го, уже при новой Конституции, состоялся Второй московский процесс. Обвинения против Бухарина прозвучали уже из уст Карла Радека и его подельников. «Может, всё-таки не поклёп?» — подумали советские граждане. Бухарин возражал. Советские граждане чесали репу, а советские газеты снова всей своей мощью обрушивались на «любимца партии».
Бухарин не выдержал. Он объявил голодовку. Так в старые добрые времена делали революционеры, томившиеся в царских тюрьмах. Бухарин тоже считал себя революционером. Но возникло две загвоздки. Во-первых, он пока не в тюрьме. Протестовать вроде как нет смысла. А газетчики на то и газетчики, чтобы делиться на страницах газет своим мнением. В демократическом же государстве живут. И потом, голодовка — метод борцов с режимом. Это что ж получается, Бухарин хочет устроить новую революцию? Интересно, ради чего? Ради установления советской власти? Так ведь она уже установлена. Уж не капитализм ли он хочет восстановить? А сколько таких по всей стране? Страшно подумать.
Если же всерьёз, то надо отдать должное политтехнологическим способностям Сталина. Была задумана грандиозная карательная операция – истребление и выкорчёвывание даже потенциальной оппозиции. Не только политической, но и социальной. Уничтожить любую групповую связь, не контролируемую номенклатурой, замкнутой на вождя. Городскую компанию, деревенский сход, национальное землячество – всех и везде. Террористическое выжигание должно пройти сверху вниз и снизу вверх, от Политбюро ЦК ВКП(б) и командования РККА до рабочей общаги и спецпереселенческого барака. Чтобы в итоге утвердилась абсолютная управляемость и тотальная дисциплина.
И делать это с квалифицированным пиар-обеспечением. Под знаком самой демократической Конституции. И без лишнего нервяка. Обычным порядком. То есть, через партийное решение. Для которого и открылся Февральско-мартовский Пленум. 72 человека. Включая Иосифа Сталина, Николая Ежова, Николая Бухарина и Алексея Рыкова.
Ход
С первым докладом выступил Николай Ежов, незадолго до Пленума назначенный наркомом внутренних дел. Он сообщил собравшимся, что, согласно показаниям арестованных и казнённых врагов партии, в стране сложилась антисоветская контрреволюционная организация правых уклонистов во главе с Бухариным, Рыковым, Томским, Углановым и Шмидтом. В чём заключалась их преступная деятельность? Они знали о существовании троцкистско-зиновьевского объединённого блока. И о существовании троцкистского параллельного центра. Знали, что эти две структуры перешли к методам террора, диверсии и вредительства! Что участники этих структур планировали реставрацию капитализма! И сами стояли на той же политической платформе! Потому что считали, будто марксизм изжил себя! Можно себе представить, с каким лицом Бухарин и Рыков слушали эти слова «железного наркома».
Ежов предложил исключить Бухарина и Рыкова из партии (в наступившие времена это означало запуск процедуры расстрела). Затем выступил Анастас Микоян. Он заметил, что тактика Бухарина очень похожа на тактику Троцкого (при том, что даже внешнее сходство с Львом Давидовичем уже было госпреступлением). Зато Анастас Иванович похвалил товарища Ежова: мол, следственный аппарат «выдержал большевистский экзамен правдивости и точности». В НКВД умели грамотно составлять протоколы, тут не поспоришь.
Слова попросил Бухарин. Он пытался всячески оправдаться, но для высшего руководства партии это выглядело не очень убедительно. Закончилось первое заседание мини-допросом. В ходе которого члены ЦК «топили» Бухарина как могли, а он пытался увернуться от их реплик. Между делом Сталин заметил, что обвиняемый к тому моменту Радек — «искренний человек», хоть и троцкист. Умел Иосиф Виссарионович видеть в людях хорошее!
Вечером следующего дня состоялось второе заседание. Теперь пришла очередь Рыкова извиняться. Но ещё перед этим Бухарин заявил, что его голодовка всё-таки была «необдуманным и политически вредным актом». Видать, за сутки он «всё понял и осознал». Увы, было поздно. Товарищи с огромным удовольствием поиздевались над ним. И не факт, что они делали это только по приказу «усатого тирана». Свора всегда рада порвать кого-то одного. Особенно когда этот один провоцирует расправу жалкими самооправданиями.
Вторым мальчиком для битья стал Рыков. Бывший глава Совнаркома. Вроде не наивный человек. Алексей Иванович вслед за Анастасом Ивановичем похвалил НКВД: «Расследование производилось очень быстро и, по-моему, хорошо». Далее Рыков подтвердил, что вёл с Бухариным «антиправительственные» разговоры. И то сказать – не обвинять же собравшихся в том, что они лгут или верят лжи.
Однако Рыков пояснил, что, несмотря на это членом некоего «центра» его нельзя назвать. Потому что он ни о каком «центре» не знал. То есть видел деятельность «центра», но не знал, что он называется Центром. Вдобавок его «подчинённые по Центру» вводили его в заблуждение! То есть фактически не подчинялись!
Один из этих «подчинённых», арестованный к тому времени совнаркомовский хозяйственник Василий Шмидт, вызвал возмущение Сталина. Деловой генсек категорически осудил такое поведение: «Пошёл против дисциплины». Имелась в виду дисциплина «антисоветского Центра». Действительно, что это такое? Раз уж взялся бороться против Советской власти, так борись как полагается!
Затем выступили Матвей Шкирятов и Климент Ворошилов. В вопросе о причастности Бухарина и Рыкова к антисоветской организации они были вполне солидарны с Микояном: оба виноваты. Двусмысленно звучит финальная фраза Климента Ефремовича: «Результаты того, что они делали, сейчас пожинают пока что словесно, а потом, я думаю, и материально». Намёк то ли на финансовое вознаграждение со стороны иноземных фашистов, то ли на скорую пулю от товарищей-соотечественников. Маршал, однако, поосторожничал, назвав Бухарина и Рыкова «товарищами», коими они, по его словам, остаются, «пока не принято решение». Зачем бежать впереди паровоза? Самого Климента Ефремовича предусмотрительность спасала не раз.
На следующее утро, уже 25 февраля выступил предельно собранный и скромный в выражениях Андрей Андреев. Он поддержал не только вывод Бухарина и Рыкова из ЦК, но и передачу дела следственным органам. Первый секретарь Свердловского обкома Иван Кабаков углубился в прошлые деяния шельмуемых. С уральской дотошностью Кабаков припомнил и недоверие к колхозам, и симпатии к рютинской группе.
Начальник Главспецстали Иван Макаров, шеф ВЛКСМ Александр Косарев и лично Вячеслав Молотов добавили жару. Вечером к потоплению бывших товарищей присоединились первый секретарь Башкирского обкома Яков Быкин, «всесоюзный староста» Михаил Калинин, бывший главчекист Генрих Ягода, молотовский зам Влас Чубарь, ленинградский аппаратчик Александр Угаров, нарком местной промышленности Иван Жуков, председатель Госплана Валерий Межлаук и верный сталинец, нарком путей сообщения Лазарь Каганович. Кстати, в этот же день Межлаук назначен наркомом тяжёлой промышленности.
Утром 26 февраля первым выступил Н. Осинский (буква Н с точкой – таков псевдоним большевистского финансиста и дипломата Валериана Оболенского). Он в максимально корректных выражениях расписал историю своих взаимоотношений с Бухариным и даже заметил, что тот вместе с Рыковым, возможно, «опровергают по существу вещи второстепенные». Однако: «Основное же они не опровергают и от самых основных обвинений явно уклоняются». Видно было, что учёному-экономисту не очень хотелось подпевать палачеству.
Далее трибуну занял главный атеист СССР Емельян Ярославский. Его речь свелась к элементарному: «Этих людей надо судить, изгнавши их из партии». С ним согласился глава Компартии Узбекистана Акмаль Икрамов.
После дебатов собравшиеся избрали комиссию, председателем которой стал Микоян, а рядовыми членами – Сталин, Андреев, Молотов, заместитель Молотова в Совнаркоме Николай Антипов и глава Политуправления РККА Ян Гамарник. Последних двух в состав комиссии, кстати, предложил ввести лично «отец народов».
Дальнейшие пункты повестки Пленума формально не касались «врагов народа». Но так или иначе упорно возвращались к этой теме. Будь то перевыборы в Верховный Совет СССР, антирелигиозная пропаганда или радиовещание. «Белой вороной» в этом смысле смотрелась Надежда Крупская. Вдова Ленина раскритиковала качество пропаганды и агитации, воздержавшись от того, чтобы обвинить в недочётах какой-нибудь «центр». Ох, чувствовала Надежда Константиновна, куда ветер дует... Поэтому её быстро заткнули.
Разумеется, на Пленуме обсуждался и «позорный провал работы органов государственной безопасности» под руководством Ягоды. Таких врагов проглядели! После того, как партийное руководство вдоволь «отмутузило» Бухарина и Рыкова, настала очередь Генриха Григорьевича. Его прессовали почти исключительно чекисты. Помимо Ежова, выступили начальник ленинградского управления НКВД Леонид Заковский, нарком внутренних дел Украины Всеволод Балицкий, главный чекист Москвы Станислав Реденс, начальник чекистской контрразведки Лев Миронов, бывший чекист Ефим Евдокимов и, конечно, руководитель Главного управления госбезопасности НКВД Яков Агранов. Уж своих коллег да начальников рвали с наивысшей готовностью. Однако к моменту закрытия Пленума Ягода всё-таки ещё оставался «товарищем». Его час пробил позже.
Приказ
Сталин больше молчал, чем говорил. Как подлинный Хозяин, он дал высказаться всем желающим, а затем выступил сам. Его речь отличалась степенностью и рассудительностью. На фоне почти всех прочих ораторов Сталин казался чуть ли не либералом. Но именно его речь послужила стартовым выстрелом террористической кампании.
Для начала он повитал в облаках абстрактного гуманизма: мол, если человек некогда был троцкистом, то это ещё не значит, что он плохой. «Среди бывших троцкистов у нас имеются замечательные люди, хорошие работники, которые случайно попали к троцкистам, потом порвали с ними и работают, как настоящие большевики, которым завидовать можно», — поучал «друг всех физкультурников». В качестве примера бывшего троцкиста Иосиф Виссарионович привёл Дзержинского. А мог бы – самого Хрущёва.
За гуманистическими словесами скрывались вполне конкретные мысли. Первое, что должен был усвоить партаппаратчик: «Нельзя политику от хозяйства отделять». То есть партия превыше всего, в том числе производственных показателей. А поскольку партия то и дело засорялась чужеродными элементами, вождь предупреждал: «Злодейское убийство т. Кирова было первым серьёзным предупреждением, говорящим о том, что враги народа будут двурушничать и, двурушничая, будут маскироваться под большевика, под партийца, для того, чтобы втереться в доверие и открыть себе доступ в наши организации».
Будучи опытным кадровиком, Сталин объяснял: «Правильно подбирать кадры значит подбирать работника, во-первых, по его преданности партии, заслуживает ли он политического доверия и, во-вторых, по деловому признаку, то есть пригоден ли он для такой работы». Обратим внимание на приоритеты: сначала лояльность, а уж затем профессиональная пригодность. Далее Сталин рекомендовал проверять работников как сверху, так и снизу. Без стукачей не обойтись.
А что же насчёт Бухарина? Сталин и здесь был образцом рассудительности. Он скрупулёзно перечислил внесённые предложения. Одни предлагали предать Бухарина и Рыкова суду Военного трибунала и расстрелять (прямо так, на партийном пленуме и вынести приговор, чего там заморачиваться). Другие — предать суду и посадить на 10 лет. Третьи — просто предать суду, а там – по литовской народной сказке «как дела пойдут», может, и оправдают. Четвёртые выступали за то, чтобы направить дело в НКВД, а дойдёт ли до суда — пускай чекисты разбираются. Но все сошлись в одном: «предателей» исключить из партии. Так и сделали: Бухарина и Рыкова из партии исключили, а дело передали в НКВД.
Это был первый Пленум ЦК Компартии Советского Союза, приведший к аресту его участников. Бухарина и Рыкова взяли 27 февраля, ещё до окончания Пленума.
3 марта Сталин, помимо прочего, заявил: «Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперёд классовая борьба у нас должна будто бы всё более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы всё более и более ручным. Это — не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу даёт возможность оправиться для борьбы с советской властью». Эти слова стали главным итогом Пленума. Оставшиеся два дня прошли под знаком восхваления данного тезиса. Партия подписалась под приказом о Большом Терроре. Начался тот самый Тридцать Седьмой — не календарный, а исторический.
Закрылся Февральско-мартовский пленум 5 марта 1937 года. Ровно через 16 лет умер Сталин. Искать в этом символику предоставим желающим.
Суть
Отправив на смерть Бухарина и Рыкова, члены и кандидаты в члены ЦК подписали приговор и самим себе. Пятнадцать из них расстреляны в 1937-м: Саркис Саркисов, Иван Акулов, Александр Гуревич, Иван Жуков, Иван Кабаков, Владимир Полонский, Михаил Разумов, Мендель Хатаевич, Борис Шеболдаев, Всеволод Балицкий, Евгений Вегер, Моисей Калманович, Анна Калыгина, Александр Криницкий, Исидор Любимов. Ещё двое застрелились сами: Ян Гамарник и Панас Любченко.
Интересно, что Бухарин и Рыков даже пережили их всех. Присутствие этих двоих требовалось на громком процессе, по результатам которого их и расстреляли в марте 1938-го. А вместе с ними Генриха Ягоду, который, как выяснилось, сознательно вредил органам госбезопасности, руководя ими. С ними за компанию расстрелян Акмаль Икрамов. В том же 1938-м расстреляны ещё девятнадцать участников Февральско-мартовского Пленума: Яков Быкин, Григорий Каминский, Николай Попов, Кузьма Рындин, Николай Левченко, Сергей Кудрявцев, Николай Антипов, Яков Попок, Валерий Межлаук (с братом Иваном), Эдуард Прамнек, Моисей Рухимович, Яков Яковлев, Яков Агранов, Михаил Михайлов, Алексей Стецкий, Николай Пахомов, Леонид Заковский, Лев Миронов, Н. Осинский.
В 1939-м пришла очередь ещё семерых: Александра Косарева, Александра Угарова, Станислава Косиора, Левона Мирзояна, Павла Постышева, Власа Чубаря и Владимира Богушевского. В 1940-м — четверых: Ефима Евдокимова, Николая Ежова, Роберта Эйхе, Станислава Реденса. Двух человек расстреляли уже после смерти Сталина: Лаврентия Берию и Мир-Джафара Багирова. В общей сложности расстрелян 51 человек, ещё 2 застрелили себя сами. Итого: 53 из 72.
Даже те, кто выжил, вряд ли были довольны жизнью. Надежда Крупская тихо умерла в 1939-м. Ворошилов, Молотов, Каганович дотряслись на руководящих постах до конца, но попали в опалу при Хрущёве. Кагановичу, кстати, не повезло вдвойне: он воочию увидел агонию СССР и конец европейского лагеря. Удачнее всех вывернулся Анастас Иванович Микоян: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича».
А если по-настоящему, то не в них во всех дело. Масштаб репрессивной кампании впечатляет даже арифметически. За три сталинских десятилетия вынесены 4 миллиона приговоров по политическим обвинениям. Из них более 1,3 миллиона (около трети) – за два года, 1937-й и 1938-й. К расстрелу приговорены почти 800 тысяч. Из них более 680 тысяч (примерно 85%) – в то же двухлетие. Политических арестов же в 1937–1938 годах было произведено почти 1,6 миллиона (не все приговоры выносились сразу, а кое-кого, случалось, даже выпускали).
Самый большой урожай органы сняли за «контрреволюционную агитацию» – почти 300 тысяч человек. На втором месте шли «шпионы», чаще всего «польские», реже всего «китайские» – свыше 265 тысяч (приблизительно соответствует тогдашнему населению такого города, как Тула). На третьем – вредители, более 110 тысяч («я считаю, вредный ты какой-то»). «Террористов» было более 40 тысяч, «диверсантов» – без малого 90 тысяч (в совокупности это штатный состав десяти стрелковых дивизий РККА). В количестве почти 75 тысяч повязали «белогвардейцев», 55 тысяч «повстанцев» – тем самым признавая продолжение гражданской войны на третьем десятилетии Советской власти.
В общем, основательно позаседали в том феврале-марте.
До сих пор вспоминается миф, будто жертвами репрессий становились партийно-государственные боссы, которых, мягко говоря, не очень-то жаль. Это полная ерунда. Существует чёткая – и опубликованная – статистика. В 1937 году члены ВКП(б) – не только руководящие, но и рядовые – составили 6,6% репрессированных. И это при том, что в тот год их действительно брали чаще обычного. Бывших дворян, помещиков, капиталистов и попов было, конечно, побольше – почти 16%. Действующих классовых врагов – кустарей и единоличников – 3,5%.
Зато «бывших кулаков» – крестьян, перебравшихся из деревни в города – больше всего, почти 40%. Официально признанных рабочих – хотя рабочими почти всегда становились «бывшие кулаки» – 5%. Столько же колхозников. Служащих – типа, «трудовой интеллигенции» – около 14,5%. Наконец, деклассированных – т.е. сброшенных в нищету политикой властей – 14% (этой категории полагалось особенно сочувствовать в странах капитала – жертвы «огораживаний», «кровавых законов», которых алчные эксплуататоры толкали на путь нищенства и уголовных преступлений).
Эти цифры бесстрастно свидетельствуют: почти две трети репрессированных относились к общественным низам. Элиты – старая и новая – составляли не более четверти, средний класс – менее одной пятой. Вывод очевиден: война партийного государства велась не внутри правящего слоя, а против народа. Которого боялись все «фракции» власти.
И боялись не зря. Сопротивление 1930-х – малоизученная, но интереснейшая тема. Не только для историков. Одиночки и небольшие группы скрывшихся раскулаченных слонялись с обрезами по лесам и дорогам до начала 1940-х. Коллективизация вбросила в городские рабочие кварталы массу озлобленной сельской молодёжи. Такие хлопцы становились порой талантливыми «парторгами» для местного хулиганья и фэзэушной пацанвы.
Серьёзная уголовщина постоянно принимала политический окрас. Слова «милиционер», «начальник», «богатей», «коммунист» были в этой среде синонимами. Тотальная госсобственность превращала любой подлом магазина в антигосударственную и антикоммунистическую акцию. Агитпроповский роман и фильм «Вечный зов» не зря сохранил для потомков образ Макара Кафтанова.
Ленинградская банда братьев Шемогайловых в 1933 году насчитывала более полусотни человек. С полевыми командирами, раскулаченными «комиссарами», рядовыми бойцами, горой кастетов, финарей и одним револьвером. До партбоссов, конечно, дотянуться не могли, но комсомольцам и профоргам устраивали ту ещё жесть. 7 ноября 1933-го шемогайловцы демонстративно разгромили «красный уголок» в Щемиловке за Невской заставой. Один из комсомольцев был убит ударом кастета.
Здание, где летом 1934 года проходил процесс, оцепили подразделением внутренних войск – реально боялись бунта и замеса. Расстреляли пятерых из 57 подсудимых. Но вот что интересно: 58-я статья не предъявлялась ни одному.
В 1934-м по политическим обвинениям были осуждены 79 тысяч человек (если точнее, 78999). Среди них, например, профессор Стефан Сохацкий из Самарского института зерновых культур. Шпионаж, контрреволюция, подготовка вооружённого восстания – к высшей мере социальной защиты. А вот шемогайловцы, реально громившие и убивавшие коммунистов, жертвами сталинских репрессий не стали. По другому ведомству прошли.
Белоэмигрантский поэт Арсений Несмелов писал: «Но рычит предместье и трущоба. Снова выстрел где-то прозвучал. Наполняет огненная злоба до краёв отмщения фиал!» Это тоже были реалии 1937-го.
Конец
Наивно полагать, что Февральско-мартовский пленум — это личная прихоть Сталина или даже всего ЦК. Рано или поздно что-то подобное обязательно бы случилось. Не в феврале 1937-го, так в марте 1938-го. Или в декабре 1940-го. Сталин правильно сказал: чем ближе к полному осуществлению его модель, тем отчаяннее будут сопротивляться. Причём не столько внутри партии, сколько вне её. Прежде всего на самых низах. Что было смертельно опасно для партии, ибо вызывало цепную реакцию в виде саботажа и игнорирования партийной линии. А игнорирование партийной линии означает отказ от тотального контроля. Что, в свою очередь, приводит к дезорганизации и деморализации правящего аппарата, призванного осуществлять этот контроль.
Большой Террор был необходим. Сталин понимал это. Молотов понимал это. Ежов понимал это. Берия понимал это. Даже Крупская понимала это, хотя, может, и не хотела раскручивать. Каждый участник Пленума понимал это. Тоталитаризм в той же степени опасен для человеческой жизни, в какой человеческая жизнь опасна для тоталитаризма.
Чуть «ослабишь бдительность» — и ты уже дезорганизуешь партгосмашину. Проявишь чуть-чуть больше человеческих чувств — и ты уже опаснейший враг Партии. Как, например, первый секретарь Курского обкома ВКП(б) Георгий Пескарёв. С детства крестьянин-батрак. Коммунист с 1917 года. Чекист и комиссар гражданской войны. Потом военинструктор, партаппаратчик, секретарь ВКП(б) в разных областях. Летом 1937-го он, возглавляя парторганизацию Курска, написал Сталину о репрессиях против невиновных. Сталин даже отправил на место судейскую бригаду для пересмотра приговоров. «Судили по пустякам, судили незаконно, – говорил Пескарёв. – Отменено 56% приговоров, как незаконно вынесенных. Больше того, 45% приговоров оказались без всякого состава преступления». В 1938-м Пескарёва арестовали, на следующий год расстреляли.
Любое проявление жизни — опасность для тоталитаризма. Любой живой человек опасен режиму. А с опасностью принято бороться.
Поэтому Большой Террор не ограничился Советским Союзом. Во всех странах, реализовывавших похожие схемы, прошли похожие кампании. На всех континентах. В Китае, в Албании, на Кубе, в Анголе… Где-то мягче, где-то жёстче. Но суть везде была одна: уничтожить низовое сопротивление. Которое, согласно Сталину, тем активнее, чем ближе государство к осуществлению замыслов господствующей партии.
Но история доказывает: несмотря на всю логичность, подобные акции неизбежно терпят крах. Жизнь сильнее нежити. Сопротивление сильнее тоталитаризма. Рано или поздно сама партия терпит поражение от народа, не потерявшего памяти. Затем партия исчезает или перерождается, а народ живёт себе, как и раньше. Устраивает личную жизнь, ходит в магазины, обсуждает важные события в интернете, гуляет по улицам где ему вздумается...
Участники Февральско-мартовского пленума были обречены. Не только на расстрелы, но – на исторический крах. Большой Террор не помог. Прошло восемьдесят лет. Россия жива, а Советского Союза давно нет, как нет и правившей в СССР Компартии. Подобно тому как XVII съезд ВКП(б) прозвали «съездом расстрелянных», Февральско-мартовский пленум можно назвать «пленумом расстрелянных». Точнее, пленумом обречённых. Наверное, в этом и есть его всемирно-историческое значение. Он показал миру — пусть мир и не сразу осознал это — конец сталинизма неизбежен и исторически близок.
То же относится к вяло-эпигонскому «сталинизму-лайтлайт», который насаждает в последние годы коррумпированная олигархия РФ. Заседания Госдумы, Совфеда или Совбеза регулярно вызывают аллюзии с собранием обречённых в начале 1937-го. Мракобесная истерия, восхваления вождя, вопли о врагах и предателях, уродское смакование репрессий и агрессий – всё это симптомы неотступного страха перед неминуемым и довольно скорым. Призрак шемогайловщины бродит по предместьям и трущобам… Что тогда, что теперь.