Статья

КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО ЛАГЕРЯ.
НРБ: ТРУДНЫЙ РАЗЖИМ

Что значила Болгария для советского человека? Табачная фабрика и элитный курорт. Алёша и Георгий Димитров. Шипка и Живков. В общем, не заграница. Братушки. Даже когда воевали за немцев (оба раза, кстати), то не против наших. Спокойные места. Понятные места.

Только вот странное дело – пронзительно-нездешняя романтика болгарского кино. Вечерами телепоказов советские города вымирали как на Штирлице. «Путь к Софии», «Чёрные ангелы», «На каждом километре», «Гореть, чтобы светить». Размахи беспредельной жестокости и запредельного героизма. «Именем народа вы приговорены к смерти»… «Нет, нет! – Как нет? Что нет?»… «Диверсионная школа лежит на морском дне»… «Что с тобой, милый? – Прости, любимая. Вчера они расстреляли двоих солдат»… «Завтра они уйдут. Уйдут навсегда. К тебе слетятся голуби»… Что же должен был пережить народ, создающий такое?

Мало кто об этом задумывался за пределами Болгарии. А в самой Болгарии знали. Знали и 25 лет назад, когда небольшая страна, веками жившая борьбой, начала освобождаться снова.

Царство пули

В независимой Болгарии никогда не было помещиков. Землю разделили между крестьянами когда с русской помощью изгнали турок. Зато была первая и единственная в Новом времени крестьянская власть. «Царь, ты будешь царствовать, но выше твоей власти – народ», – говорил Борису III в 1919 году вождь Болгарского земледельческого народного союза Александр Стамболийский. Монарх молча кивал и прилежно учился на паровозного машиниста. Всё для деревни, царство сельской утопии. Аграристская диктатура. Доминирующая группа правящей элиты – те, кто выращивает свёклу. «Цвеклари» бьют «блокарей» – городских активистов Конституционного блока, требующих демократии всем, а не только крестьянам.

Июнь 1923-го. Поднимается городская Болгария. Окровавленный Стамболийский расстрелян после пыток. Премьером становится «чёрный профессор» экономист Александр Цанков со своим знаменитым «Можно и без суда». В юности социал-демократ, в молодости масон, в зрелости фашист. Но фашист необычный – с верёвкой и парламентским мандатом, способный одновременно вешать коммунистов и проигрывать парламентские выборы. Друг табачных магнатов и идеолог социалистической кооперации. Дважды победитель 1923-го: в июне организатор свержения аграристов, в сентябре – разгрома коммунистов. Оба раза – опять с русской помощью. На этот раз плечом к плечу с братушками бились белоэмигранты. Бравшие в Софии и Варне реванш за Петроград и Москву.

1925-й. Коммунисты нанимают дьячка и устраивают взрыв в национальной святыне – соборе Света неделя. Больше ста погибших. Цанков отвечает волной контртеррора. Как настоящий кооператор поднимает боевые ополчения. Решает вопрос. И отправляется в отставку – Борис III уже научился править. А за паровозный диплом обрёл народную любовь.

Под эгидой «народного царя – молодого мудреца» страной правят чиновники, генералы, банкиры и, конечно, владельцы табачных фабрик. Жизнь бьёт ключом. Свекловод и табачник всегда готовы вспомнить традиции славных гайдуков. Разворачивает свои таланты сыскной гений Никола Гешев (генсек ЦК БКП Тодор Живков до конца жизни не отмылся от подозрения в работе на него). Неусыпно бдят полицейские дирекции. «В ад попадёшь! – Ха-ха-ха! – Сдурел? – Это ты сдурел. Я неделю в софийской дирекции пробыл, а ты меня адом пугаешь».

При этом свобода слова-печати-собраний-союзов, выборы без фальсификаций. «Серебряные бюллетени» переименовавшихся коммунистов пользуются особым спросом в ночных клубах. И незыблемо прочная власть царя Бориса, опирающегося на тайную и явную полицию. Не везде так умеют. Мастерство по сей день не пропито.

1934-й. К власти приходит группа «Звено». Нечто среднее между кооперативом «Озеро» и «Изборским клубом». Православно-консервативная элита, национал-суверены. Выборы по возможности отменяются, партии жёстко фильтруются. Экономика – монопольным госкомпаниям (прежде всего – табак). В политике, прессе, культуре – беспредел духовных скреп. Национальный лидер – подполковник Георгиев с многозначительным именем Кимон (так звали лидера аристократической партии древних Афин). Рядом с ним генерал Дамян Велчев, чья историческая русофилия постепенно превратилась в просоветизм. Виртуозное соединение всего подобающего от Третьего рейха и СССР.

Болгарам тогда повезло – царю не был нужен нацлидер, и он убрал зарвавшегося премьера. А по сравнению с Кимоном Георгиевым Борис Кобург олицетворял прогресс.

Протопутиноидное «Звено» задвинули, но обстановка продолжала нагнетаться мраком. Управленческое наследие Георгиева пригодилось Борису. В ответ коммунисты создавали Боевые группы, фашисты – Национальные легионы. Лозунги тех и других почти не различались: «Земля – крестьянам!», «Заводы – рабочим!», «Царь – с нами!» Пули летали во все стороны, куда позволяли Кобург и Гешев, а позволяли они немало. Только Цанков с его Народно-социальным движением искал какие-то альтернативы в сети кооперативов, городских чайных и деревенских читален. На уровне оперативной работы ту же линию фашистского популизма продвигал неистовый легионер Иван Дочев. Регулярный клиент гешевской полиции, буквально наравне с коммунистами.

Так надвинулась война. Борис III вступил в альянс с Гитлером и оккупировал всё, что считал болгарским в Греции и Югославии. При этом сохранил отношения со Сталиным – через него Гитлер решал частные вопросы вроде условий содержания военнопленных. В 1943-м Борис внезапно умер, не дожив до 50 лет. Наследник Симеон был шестилетним ребёнком. От его имени править попытались трое регентов.

Тут и началась по полной программе гражданская война. Коммунистические партизаны, фашистские легионеры, полиция и войска, немецкие оккупанты и советские интервенты… «С немцами – верность за верность!» – возглашал Цанков. «Придите, русские братья!», – отвечали коммунисты. Коммунисты убивают командира легионов Христо Лукова, фашисты – командира боевых групп Христо Кырпачева.

…Всё это есть в тех фильмах.

Горянский бой

Болгарская коммунистическая партия пришла к власти 9 сентября 1944 года на штыках наступающих советских войск. 1 февраля 1945-го коммунисты благополучно расстреляли регентов – князя Кирилла, академика Филова и генерала Михова. На следующий год попросили на выход мальчика Симеона с семьёй. Была провозглашена Народная Республика Болгария под управлением «болгарского Ленина» Георгия Димитрова и «болгарского Сталина» Вылко Червенкова. Поскольку Червенков по совместительству являлся зятем Димитрова, проблем между ними не возникало. Вылко в правительстве дисциплинированно ждал своей очереди к трону, понимая, что Георгий не вечен.

Болгария очень самобытная страна, но коммунизм одинаков везде. ГУЛАГ в НРБ назывался «Белене» – по названию крупнейшего лагеря («исправительного центра»). В 1990 году раскаявшиеся коммунисты признали 12 тысяч политзаключённых, что немало для страны с 8-миллионным в то время населением. Им не поверили, спорят до сих пор.

Интенсивность террора – не масштаб, а именно интенсивность – на общем фоне Восточной Европы выглядела повышенной в сравнении с другими государствами (кроме, возмолжно, Венгрии). Достоверно известно, что «Народный суд» за четыре месяца привёл в исполнение более двух с половиной тысяч смертных приговоров (за три предыдущих года были казнены 357 человек). Под пули, на виселицы, за проволоку шли деятели прежнего режима, активисты прежних партий, фрондирующая интеллигенция, профсоюзники и крестьяне, недовольные коллективизацией. В 1949-м Вылко Червенков, наконец сменивший покойного тестя Димитрова, устроил положенную в таких случаях партийную чистку. Вместе с «болгарским Троцким» Трайчо Костовым отправились на тот свет немало местных коммунистов.

Что-то всё-таки было в болгарском красном терроре выдающееся, отличительное. Скажем, огонь из автомата по трупу висельника. Да и фигуры палачей выделялись трудноартикулируемым, но неповторимым колоритом. Антон Югов, Георгий Цанков (в чём-то напоминал, но не родственник), Димо Дичев, а уж Мирчо Спасов, расстрелявший труп Трайчо Костова… Этого вечно пьяного монстра, лично избивавшего заключённых и рэкетировавшего коммерсантов, боялись даже свои. Быть может, образ господина Данева, начальника тайной полиции из фильма «Гореть, чтобы светить», который собственноручно душил сливаемых подчинённых, непроизвольно списывали с реального товарища Спасова. Впрочем, держался он скромно. «Я лишь копировал опыт советских товарищей», – говорил Спасов на суде много лет спустя. Все они копировали. Но с огоньком, ничего не скажешь.

Болгария дала и опыты первого антикоммунистического сопротивления. Именно здесь оно началось раньше всего. Вооружённое антикоммунистическое движение называлось Горянским. Сражались в горянских отрядах обычно крестьяне под командованием бывших офицеров. На подавление случалось выезжать самому Червенкову (не вылезавшему, впрочем, из бронетранспортёра).

За оружие брались антикоммунисты всех мастей. Чаще всего националисты, причём не только болгарские – легендарный командир Герасим Тодоров считается национальным героем Македонии. Наиболее упорны были монархисты и анархисты. Ультралевый Христо Несторов при царе Борисе бросал бомбы в американское посольство – мстил за казнь Сакко и Ванцетти. Димитрова и Червенкова он воспринимал с гениальной простотой: перекрасившиеся цари. Против Несторова с тремя соратниками (включая одну женщину) бросили соединение в тысячу человек. Бой длился несколько часов. Несторов подорвал себя вместе с окружившими карателями. Другого бойца взяли в плен и расстреляли. Двое оставшихся – муж и жена – сумели прорваться и скрыться, ушли за границу и добрались до Франции. Командующий внутренними войсками генерал Гилин (отец советского аэрокосмического конструктора) написал в рапорте об «успешно проведённой операции».

Таковы были горяне. Но победить не могли. Надо смотреть в лицо фактам: коммунистическая индустриализация ободрила массы. Крестьянина увлекала возможность уйти в город, обучиться, зажить по-новому. Станок манил сильнее плуга. Поэтому в большинстве случаев он безучастно ждал исхода войны. И когда эмигрантские центры прекратили поддерживать горян, вооружённая борьба постепенно сошла на нет.

Неоценимо помогла коммунистам часть старой элиты. Особенно из самых замшелых монархистов. Кимон Георгиев, этот опередивший время «болгарский Путин», был вице-премьером в коммунистических правительствах, возглавлял МИД и несколько экономических министерств, много лет депутатствовал на синекуре, умер в почестях, при нотариусе и враче. Генерал Велчев представлял Болгарию на московском Параде Победы 1945-го, возглавлял при Димитрове военное министерство, был послом НРБ в Швейцарии. Правда, его роман с коммунистами продлился недолго – узнав о вызове в Софию, предпочёл остаться в эмиграции.

Что двигало такими людьми? Вероятно, то же, что и анархистом Несторовым, только с другого конца. Они тоже увидели в коммунизме идеально завершённую монархию – непререкаемый царь, всевластное дворянство (пусть «красное», не в том суть), покорная чернь под присмотром жандармских внутренних войск. Некоторые бывшие соратники не простили им предательства. Полковник Антон Крыстев, участник убийства Стамболийского, создал из консервативных военных организацию «Царь Крум». Эти офицеры даже не успели уйти к горянам – они только послали Георгиеву и Велчеву письма с угрозой: либо опомнитесь, либо готовьтесь к смерти. Этого оказалось достаточно, чтобы Крыстева повесили.

Пловдивский подвиг

Горяне дрались до 1956-го, но уже к началу 1950-х стало ясно, что победы они не увидят. Всплеск активности пришёлся на 1953-й. Смерть Сталина деморализовала его ставленников (чехословацкий наместник Готвальд даже физически не пережил потери хозяина). Возникли смуты в верхах, начались бунты в низах. Первый – опять-таки в Болгарии. Раньше Пльзеня и Берлина восстал Пловдив.

Авангардом болгарского пролетариата были рабочие-табачники. Именно эта отрасль промышленности – наряду с сахарной – являлась в стране самой динамичной, технологичной и организованной. Среди крупнейших предприятий отрасли выделялась табачная фабрика Пловдива. С 1947-го включённая в государственную монополию с соответствующими последствиями – разгон авторитетных профсоюзов, насаждение вместо них партийных придатков, идеологизация традиционных брендов (Европа перестала узнавать болгарскую «Зарю» и «Золотого льва»), повышение норм и понижение расценок. На вторую пятилетку своего правления компартия запланировала очередной тур «нормирования».

В апреле 1953-го было объявлено о предстоящих увольнениях табачников (нечто вроде нашей теперешней оптимизации, только жёстче). Видимо, рассудили так: если не стало самого Сталина, обыкновенным работягам остаться без средств к существованию сам Маркс велел. В ответ началось брожение. Возмущённые пловдивские табачники стали явочным порядком восстанавливать прежние профсоюзы. Вожаками-организаторами выступили традиционно авторитетные анархисты. Но поначалу протест носил мирно-лояльный характер. 20 апреля на имя Червенкова было отправлено коллективное письмо, в котором рабочие предупредили, что уходить в никуда не собираются. Тут же был сформирован забастовочный комитет из 20 человек во главе с рабочим-анархистом Кириллом Джавезовым.

Разговор оказался бессмысленным. Власти ответили усилением силовой группировки в Пловдиве. Тогда 3 мая рабочие выгнали охрану и захватили фабричные помещения. Забастовщиков блокировала милиция. Город охватил бунт солидарности. Анархист Станьо Вутев позвал народ маршем к офису табачной монополии.

В Пловдив потянулись комвельможи – министр внутренних дел Цанков, председатель Госплана Чанков, минпром Югов, минсельхоз Тодоров, зампред совмина Дамьянов… И беспомощно озирались. Всё решил местный паша – секретарь Пловдивского комитета БКП Иван Прымов. Именно он приказал стрелять. Девять человек были убиты, в том числе Джавезов и Вутев (ветеран антифашистской борьбы). Ранены десятки, арестованы сотни. Палач Прымов за проявленную решительность поднялся в министры. Но списки на увольнения пришлось заметно подсократить, да и с повышением норм повременить.

Подвиг пловдивских табачников показал, насколько раскалена земля под комрежимом. И нельзя забывать: они шагнули первыми. Когда никто ещё не мог с уверенностью сказать о наступлении новых времён.

Папаша без «Дураков»

За 1953-м везде приходил 1956-й. Коммунистические бонзы повсюду начинали прозревать, послушав на XX съезде верховного сюзерена. Это ж надо, сколько злоупотреблений открылось!.. Червенкова убрали из генсеков через год, в марте 1954-го.

Сменил его Тодор Живков, колоритнейшая фигура мирового компантеона. Участник антифашистского партизанского движения, как без этого. Но с очень важным уточнением: не в лесах, а в Софии. Возглавлял при Димитрове столичную организацию БКП, с этой должности взлетел в партийную верхушку. Со времён подполья он был теснейшим образом связан с Мирчо Спасовым, прокручивал с ним совместную оперативку, и это само по себе давало исчерпывающую характеристику. Когда Живков достиг высшей власти, Спасов превратился в вооружённую руку генсека.

Тодор Живков был коммунистическим партбоссом брежневского типа. Властолюбие сочеталось в нём с жизнелюбием. Репрессии снизились, зато мощный ход получила партийная коррупция. Человек до наглости циничный, виртуоз чёрного юмора («Жертва аборта этот социализм», – таковы были его последние слова в качестве генсека), Живков отнюдь не являлся ни марксистским идеалистом, ни кабинетным либералом. В нём отсутствовало даже хрущёвское добродушие. В любой момент из рукава выкидывалась карта озверелого Спасова. Придя к власти, он первым делом вновь пустил в ход замороженный тремя годами ранее страшный «исправцентр Белене» (окончательно это жуткое место закрылось лишь в 1959-м). И всё же живковская НРБ не копировала димитровско-червенковскую. Не случайно прекращение горянской борьбы совпало с приходом «Тато» (по-болгарски «папаша»).

Коммунистический режим в Болгарии окончательно сложился не при сталинистах Димитрове и Червенкове, а при брежневце Живкове. Более того, НРБ являла собой едва ли не образцовое звено европейской красной цепи. После подавления горян положение намертво стабилизировалось. Пловдивское восстание было первым в Восточной Европе, но и последним в Болгарии. Практически отсутствовало и диссидентское движение. Люди, допускавшие публичное инакомыслие исчислялись буквально единицами. Некогда активная православная церковь утратила всякую общественную значимость. Даже национальные проявления болгарских турок почти не создавали режиму проблем.

Причин, думается, на то было две. Во-первых, Живков, с присущим ему цинизмом, почти прямым текстом предложил социальный контракт: в обмен на номенклатурную коррупцию обществу санкционируется размах бытового криминала. Разумеется, при условии: не попадаться. Не зря ведь как раз при Тато резко пошла в рост цыганская мафия, после него превратившаяся в важный экономический и социально-политический фактор.

Существенно и второе. Нигде в советской зоне не достигала болгарских масштабов закулисная власть госбезопасности. Могущество болгарского МВД и его подразделения КГБ (уголовная и политическая полиция концентрировались в едином ведомстве) превосходило возможности коллег даже в СССР и ГДР. Общество пронизывалось милицией и охранкой на уровне каждой клетки. Партийная бюрократия, административное управление, экономика, армия, СМИ, культура, общественные и семейные связи плотно контролировались и напрямую, и через вербованные кадры. Дико Диков, Георгий Кумбилиев, Димитр Стоянов, Ангел Солаков, Григор Шопов, Ангел Цанев и прежде всего Мирчо Спасов успешно подхватили эстафету незабвенного Николы Гешева.

Это настолько проникло в живковское жизнеустройство, что воспринималось как само собой разумеющееся. В детективном фильме «Инспектор и ночь» (опять-таки поразительно глубоком: правоохранитель отпускает запутавшуюся в жизни легкомысленную девушку при её несомненной формальной виновности – представимо ли такое даже у доброжелательного следователя Знаменского?) офицер милиции предъявляет свидетелю-адвокату неопровержимые данные о его работе на царскую охранку. Тот абсолютно спокоен: «Ну и что? Мелочи, не я один». Подтекст очевиден: «Вам-то куда деваться без таких, как я?» Характерно, что наказания, похоже, избегнет и молодой негодяй, хотя и вздыхает в разговоре с инспектором: «Против вас не попрёшь…»

Всего этого не учли твердокаменные сталинисты, задумавшие осенью 1964-го отправить Живкова вслед за Хрущёвым. Замминистра сельского хозяйства Иван Тодоров-Горуня, дипломат Цоло Крыстев, генералы Цвятко Анев и Любен Динов ориентировались на маоцзэдуновский Китай. Они рвались покончить с либерально-коррупционной разболтанностью, восстановить классический ГУЛАГ Димитрова и Червенкова. Крыстев, Анев и Горуня в 1940-х командовали одним партизанским отрядом. Но лесные бойцы не стояли против столичных террористов Живкова, Спасова, Солакова. Ещё Виктор Гюго замечал: «Жестокий, но благородный браконьер, проникнутый духом леса и гор, не имеет ничего общего с отвратительным типом убийцы-горожанина».

КГБ контролировал каждый шаг заговорщиков. Операцию по их повязыванию Живков так и назвал: «Дураки». Всех взяли в несколько апрельских дней 1965-го. Горуня застрелился, чтобы не попасть в руки Спасова. Анев дисциплинированно сдал два пистолета и начал обстоятельно отвечать на вопросы Солакова. Сдались и остальные. Девять человек плотно сели за решётку. Сотни неблагонадёжных функционеров вылетели из номенклатуры. В том числе разоблачивший заговор начальник столичного УВД Стефанов – за то, что несколько часов думал, прежде чем донести.

Был ещё один важный момент. «Дураки» Горуни собирались порвать с погрязшим в ревизионизме хрущёвско-брежневским СССР, вернуться на магистральный путь Ленина-Сталина под водительством Мао. Живков незамедлительно брал под козырёк перед Кремлём. Настолько, что предлагал Болгарию 16-й республикой. Над этим в Москве подумывали. Но отказались. И немудрено: Живков претендовал всего лишь на пост председателя союзного Госплана, но в политбюро ЦК КПСС понимали – этого только пусти, раскидает всех как кукушонок из гнезда.

Зонтик и футбол

Расправа с путчистами 1965-го вбила последний гвоздь. Перестала существовать последняя оппозиция Живкову – партийная фронда. Диссидентство свелось к десятку человек. Причём трое из них принадлежали к творческой элите фактически придворного уровня.

Можно сказать, весь мир знает имя Георгия Маркова, убитого в 1978-м зонтиком КГБ НРБ при техническом содействии КГБ СССР. Менее известно, что до эмиграции Марков был личным приятелем Живкова (тот вообще любил общаться с богемой). Сложности между ними начались после того, как в 1969-м генсеку не понравилась одна из марковских пьес. Возмущённый Марков не просто уехал из страны, но и поступил на Би-Би-Си с диссидентской программой. Вёл эту программу шесть лет, высказал Живкову по радио всё, что о нём думает. Короче, слово за слово дошло до укола зонтиком.

Владимир Костов был парижском корреспондентом печатного органа ЦК БКП. Параллельно служил в КГБ. В 1977-м вдруг попросил политубежища и получил его. Обосновался на Радио «Свободная Европа», мощно разоблачал живковский режим. Попытались убить и его, но тут «болгарский зонтик» дал сбой. Костову сейчас 82.

Желю Желева порой считают «болгарским Вацлавом Гавелом». Но, в отличие от лидера Бархатной революции, первый посткоммунистический президент Болгарии не только не сидел в тюрьме, но практически не преследовался. Да и за что, собственно? Его знаменитая книга «Фашизм» содержит лишь элементарное перечисление классических тоталитарных черт, ни словом не упоминая коммунистические режимы. Конечно, и этого достаточно, книгу из магазинов изъяли (после того, как тираж почти разошёлся). После этого Желева… понизили в научной должности, оставив софийским философом, доктором наук. Это в стране, где господствовал КГБ.

Шестеро других совсем иные. Это были настоящие диссиденты. Эдуард Генов протестовал против вторжения в Чехословакию, арестовывался за «контрреволюцию», создавал правозащитную группу. Отсидел 9 лет, после чего был выслан – а не сам эмигрировал – за океан. Непримиримый антикоммунист Стефан Вылков прошёл Белене, а всего отсидел в застенках Мирчо Спасова 21 год. Васил Узунов был политзаключённым 28 лет, полгода его держали на цепи, бросали в изоляторы, регулярно избивали. Хайг-Арам Пилигян пробыл в заключении всего 5 лет, но в чудовищных условиях. Димитра Пенчева арестовывали несколько раз и приговаривали к смерти за создание нелегальных профсоюзных ячеек. Наконец, Илия Минев поставил трагический рекорд среди политзаключённых мировой истории. Истовый национал-патриот, ветеран Болгарских национальных легионов, провёл в тюрьмах и лагерях 33 года. (Дольше эталонного Манделы). И вот что показательно: начинал суровый Илия фашистом, закончил демократом-правозащитником.

Но героизм ярких одиночек не оборачивался организованным массовым сопротивлением. Всё оставалось под контролем. Больше проблем доставляла режиму болгарская антикоммунистическая эмиграция. Александр Цанков обосновался в Буэнос-Айресе, отошёл от дел и скончался через пятнадцать лет после бегства с родины. Но во главе Болгарского национального фронта стоял Иван Дочев. БНФ был одной из самых активных структур Антибольшевистского блока народов и Всемирной антикоммунистической лиги. В Нью-Йорке Дочев ухитрился уйти даже от предназначенной ему пули спасовских резидентов.

Но главная политическая борьба в НРБ шла на верхах БКП. Прежде всего, конечно, за властный контроль – то есть, за контроль на МВД-КГБ. Или за финансовые потоки. Как в начале 1980-х, когда на праздновании 1300-летия Болгарии Людмила Живкова-младшая и Мирчо Спасов распилили немеренные деньги. Похожая тема завертелась вокруг гэбистского полковника Георгия Найденова, основавшего с санкции политбюро строжайше секретную коммерческую структуру «Тексим» (рыночные обороты найденовской конторы вызывали раздражение советских гэбистов – завидовали, небось). А то и на почве футбольных симпатий, как в начле 1970-х, когда сам Тато Живков, болельщик софийского ЦСКА, возненавидел своего Ангела-хранителя Солакова, фаната «Левски-Спартак».

Госбезопасность уже вооружала дубьём футбольное хулиганьё от «Левски». К тому же в Солакове пробудился патриотизм: «Болгарский народ освободился сам», – отрезал он брежневскому гэбисту генералу Цвигуну, когда тот поздравлял коллег с очередной годовщиной прихода советской армии. «Да это маньяк!» – орал Живков на политбюро. Солаков вяло оправдывался. Выиграл на этом всё тот же Спасов, спихнувший шефа и ставший во главе КГБ.

Короче, так они и жили. Партийно-чекистская мафия вверху, хитрованский табор внизу. С памятью о героизме и ужасе.

Возрождение Диоклетиана

Так дожили до 30 августа 1984 года, когда на вокзале Пловдива и в аэропорту Варны сработали самодельные взрывные устройства. Жертв не было, больших разрушений тоже. Но было другое: в этот день в этих городах ждали Живкова. «Когда кажется, что мы уже победили, жизнь вновь поднимает голову», – говорил министр в шварцевской «Тени».

В декабре госбезопасность Григора Шопова (министром внутренних дел был Димитр Стоянов) донесла генсеку: теракт совершили турецкие националисты. Троих подозреваемых арестовали в 1987-м и на следующий год расстреляли (двое из них, как впоследствии выяснилось, служили в шоповском КГБ). Но главным следствием стало другое. Живкову на момент взрывов было почти 73 года. Возраст давал себя знать, чувство юмора слабело. Он возненавидел турецко-мусульманскую общину Болгарии. А это был каждый седьмой гражданин НРБ.

Уже в январе 1985-го политбюро приняло средневековую программу под названием «Возродительный процесс». Хотя куда там средневековую – это было что-то в духе Диоклетиана. Практическое исповедание ислама фактически приравнивалось к пособничеству террористам. Закрывались мечети, запрещались мусульманские обряды, туркам в принудительном порядке меняли имена, иначе аннулировались общегражданские документы. «Приобщать огнём и мечом», – говорил съехавший с глузду Тато. 1 миллион 300 тысяч человек враз оказались под подозрением, 850 тысяч прошли принудпроверки и смену имён, 360 тысяч бежали из страны. Разгул тупо-издевательской ксенофобии не уступал нынешнему антиукраинскому психозу в РФ.

В обществе усиливалось напряжение, начинались реальные протесты. До того турецкого подполья в НРБ не было, теперь оно появилось. Весной 1989-го начались бунты в деревнях компактного проживания. В протесты вовлеклись десятки тысяч. «Что, не прав я?!» – сделал Живков мудрый вывод. Турки – не российские несогласные креаклы, они стали отбиваться. В общей сложности погибли десять человек.

В лидеры турецко-националистической оппозиции выдвинулся философ Ахмед Доган, внук деревенского имама. Его арестовали, засунули в камеру смертников, но с приговором почему-то не торопились. Удивительное дело, учитывая судебные нравы НРБ. Практически в то же время по приговору Софийского горсуда расстреляли 26-летнего Тодора Дочева – за то, что по пьяни сломал надгробье Людмилы Живковой…

Со временем выяснилось – Доган с 1974-го был завербован КГБ и готовился для нелегальной разведки. Но повернулось так, что диверсионные и дезинформационные навыки пригодились в самой Болгарии. Когда об этом узнали, никто особо не удивился. Удивились бы скорее обратному.

Сегодня практически никто не сомневается – августовские взрывы 1984 года были организованы КГБ. С целью спровоцировать межнациональную напряжённость, дестабилизировать страну, подорвать положение Живкова (преданный Спасов к тому времени не служил и спасти хозяина не мог). План реализовался на сто один процент. Тут вопросов нет, но есть другой: зачем? Кому это было нужно?

Вообще-то много кому. Тодор Живков руководил БКП и правил НРБ треть века. В странах Варшавского договора это вообще рекорд, дольше Сталина. Среди всех коммунистических диктаторов мира он уступает только двум специфическим – северокорейцу Ким Ир Сену и албанцу Энверу Ходже. Такое не могло пройти даром. Хитроумный папаша на глазах превращался в старого самодура. Что не могло устраивать правящий номенклатурный класс и элиту элит – охранку.

Даже Стоянов и Шопов порой пребывали на нервяке. Неодобрительно смотрели на экзерсисы тирана военный министр Джуров и его зам Семерджиев. С трудом сдерживал мат деловой внешнеторговый вице-премьер Луканов. Рассуждал о некой «новой истинно марксистской политике» идеолог Лилов. Делал понимающие глаза на международных переговорах министр иностранных дел Младенов, кидал многозначительные намёки его зам Любен Гоцев. Перечислены лишь самые влиятельные.

Все они были людьми «отечества в госбезопасности». Все принадлежали к системе не только болгарских, но и советских спецслужб. Иногда потомственно и семейно: резидентом сталинского Разведупра был отец Луканова, завербована ГРУ была дочь Джурова. Прежде это обеспечивало лояльность и контроль. Теперь стало источником повышенной угрозы. Но Живков не просёк наступившей смены времён.

Агент не диссидент

1989 год начинался в НРБ рутинно. Разворачивалась «Большая экскурсия» – массовый исход турок на историческую родину. КГБ в очередной раз арестовал 71-летнего Илию Минева (партийная печать всячески педалировала его антисемитизм, словно верила в то, что это качество сильно отвращает массы; назвали бы ещё цыганофобом). А Живков носился с двумя идефиксами – «возрождением огнём-мечом» и… суперперестройкой, круче горбачевской: «От управления в интересах народа к самоуправлению народа!» На старости лет решил войти в историю великим преобразователем. Ну и Москве подыграть. Кстати, как потом старик со смехом рассказывал, Горбачёв строго ему назидал: никаких игр с чуждыми рыночными понятиями, только в рамках социализма!

Как бы то ни было, к 1989-му в Москве вызрело решение о замене Живкова. Нельзя же было на фоне революционной перестройки сохранять такой анклав нетронутого временем брежневизма. Московский замысел целиком и полностью совпадал с устремлениями динамичной части болгарской элиты. Окончательную схему переворота согласовали в начале июля. Пятилетнее антитурецкое безумие в нужной мере раскачало страну. Вопрос состоял лишь в том, когда и как.

Турки – это важно, но этого не могло быть достаточно. Поднимать требовалось самих болгар. А они привыкли к политическому дофенизму. Но для КГБ в НРБ невозможного было мало. Если протесты не возникали сами по себе, их удалось организовать. За счёт сознательного педалирования проблем силами осведомительского корпуса и действующего резерва.

Об Ахмеде Догане уже сказано. Лица славянской национальности были прикомандированы к экологическому и социальному движениям. В первом случае это был зоолог Пётр Берон (немедленно возникшая организация «Экогласность»), во втором – врач Константин Тренчев (тут же появившийся профсоюз «Подкрепа»). Их кодовые наименования в госбезопасности – соответственно, «Бончев» и «Павлов» – стали известны много позже. Берон, как уважаемый человек, эту информацию просто проигнорировал. Тренчев сказал, что информировал не КГБ о диссидентах, а милицию об уголовниках. Наверное, так и было. Но напомним, что госбезопасность и милиция в НРБ состояли в едином министерстве.

Публичные мероприятия начались с сентября. В октябре частные деполитизированные лозунги переросли в политические установки. В ноябре митинги покатились по всем поводам и по нарастающей. Вплоть до того, что земляки сталиниста Тодорова-Горуни требовали его реабилитации как борца за демократию. Всесильные гэбисты разводили руками перед генсеком: ну, товарищ Живков, вы же знаете, конституция гарантирует болгарскому народу все права, разве можем мы этому препятствовать? Резонно. Только вот странность: на стихийно бушевавших народных митингах никогда не получал слово освобождённый к тому времени Илия Минев. Старейший настоящий диссидент, прошедший сквозь третьвековую тюрьму, подлинный свидетель и активный участник болгарской истории поразительным образом оказывался не ко двору демократическим силам.

Правительство Польши уже формировала «Солидарность». В Венгрии компартия поэтапно сдавала власть и систему. 9 ноября была сломана Берлинская стена. Той же ночью Живкова посетила группа товарищей во главе с генералом Джуровым. Всё, папаша.

Всё так всё, но 10 ноября Тато уж не отказал себе в удовольствии высказать на отставочном пленуме свои мысли о товарищах. Те тоже его не забыли: через месяц исключили из партии, через два – арестовали. Предъявили обвинения в концлагерном терроре, коррупции и национальных преследованиях (всё – сущая правда). «Ещё скажите: дети при мне не рождались», – в своём духе парировал он.

До смерти в 1998-м Живков прожил под домашним арестом. В 2001-м в его родной деревне на деньги сельчан поставили памятный бюст, через десять лет отмечали столетие гуляниями. Можно ли представить что-нибудь подобное по поводу Хонеккера, Герека, Гусака, Чаушеску, даже Кадара, да хотя бы и Брежнева?

Мирчо Спасову повезло меньше. Для начала ему урезали пенсию, после чего она стала всего в десять раз больше обычной в Болгарии (была – в пятнадцать раз). В 1993-м возбудили дело за всего его концлагерные триллеры. Прокурором-обвинителем являлся бывший политзаключённый, с ним бы не прокатило. Спасову реально ломилась смертная казнь. Не желая, видимо, чтобы с его трупом делали что-то подобное его развлечениям с трупом Трайчо Костова, Спасов поторопился умереть сам. Через месяц после того, как дело получило ход.

Умер и Илия Минев. Позже Спасова и Живкова, в 2000 году. В доме престарелых, одинокий и по большей части забытый. Хотя реабилитированный и даже награждённый (посмертно) высшим болгарским орденом. Но реабилитирован и Горуня со своей компанией… не будем повторять название той операции. Все они теперь, как и Минев, как и офицеры крыстевского «Царя Крума», считаются борцами с диктатурой Живкова.

Не реабилитирован лишь анархист Христо Несторов. Кое-где «демократия КГБ» провела незримую, но непереходимую черту.

Клещи и крылья

Живкова сменил на посту генсека Пётр Младенов. Личность не особенно примечательная, дипломат как дипломат, бюрократ как бюрократ. Большим влиянием обладали премьер Андрей Луканов и секретарь ЦК Александр Лилов. Первый взялся курировать экономическую перегруппировку номенклатуры, второй – политико-идеологическую (с его подачи БКП переименовалась в соцпартию и вступила в Социнтерн). Обоих нет в живых, но Лилов в прошлом году скончался в своей постели, а Луканова в 1996-м пристрелили во дворе. Дело до конца не раскрыто, но обвинялся в организации убийства крупный бизнесмен новой Болгарии Румен Спасов. Не однофамилец, а сын Мирчо Спасова. Мафия ведь бессмертна.

Эталоном бизнес-эффективности стал банкир Георгий Найденов. Тот самый полковник КГБ, зливший всех вокруг своей предпринимательской активностью ещё в начале 1970-х. В 1992 году, когда рыночная реформа в Болгарии реально развернулась, первый капиталист страны, принесший народу «Кока-Колу», сказал в газетном интервью золотые в своей откровенности слова: «Я полагаюсь на 45 тысяч бывших сотрудников, которые помнят годы нашей власти».

Так было не только в экономике, которую перераспределили между госкомпаниями и частными фирмами чинов МВД-КГБ и доверенных осведомителей. То же произошло и в политике. 14 декабря 1989-го, наблюдая несанкционированный митинг, генсек Младенов обмолвился: «Вызвать бы танки». Это аукнулось ему летом следующего года: «Долой танкиста!» стало лозунгом всеобщей забастовки. Младенов ушёл с партийного и президентского поста. Главой государства избрали «дозволенного диссидента» Желю Желева (ну совсем как Гавела в Чехословакии). Оторванного от жизни философа нашлось кому курировать.

Политический процесс в Болгарии смотрелся идеальной демократией. Многопартийность на все вкусы, выборы проходят с полной честностью, у власти регулярно чередовались социалисты (БСП) и демократы (коалиция Союз демократических сил, созданная на ноябрьской волне). Экономика давно перешла на рыночные рельсы, тоже по всем стандартам реформ. Типичный метод шокотерапии, по Гайдару и Бальцеровичу, в 1991-м спас страну от хозяйственного коллапса.

Но характернейший штрих. Правительство реформ возглавлял Димитр Попов. «Братья, ничего не покупайте!» – прочувственно воззвал он, объявляя о либерализации цен. Страна, где уже воровали друг у друга еду (к этому привела политика государственного регулирования, проводимая кабинетом Луканова), устояла и поднялась. Мир знает Попова как реформатора Болгарии. Но Болгария знает того же Попова как судью, отправившего парня на смерть за «осквернение» могилы генсековской дочери.

И так здесь во всём. Лица могут меняться, система маневрировать. Но власть болгарского чекизма показала феноменальную устойчивость. Более, чем где-либо в Восточной Европе, да и на постсоветском пространстве. ФСБ России – безвластная аполитичная структура по сравнению с КГБ Болгарии. Хотя, конечно же, название давно изменилось, кровавые каратели заклеймены позором, живковские кадры ушли на заслуженный отдых. Но тень Николы Гешева продолжает нависать над Болгарией. Не зря ему приписывается данное в 1944-м обещание управлять страной и через пятьдесят лет. Впрочем, прошло уже семьдесят.

Система воспроизводит себя в новых структурах и поколениях. Общество зажато в клещах. Социалисты и демократы, националисты и либералы, государственные директора и частные бизнесмены отчитываются перед одним-единым. Что говорить о Бойко Борисове, эмвэдэшном тренере по каратэ и телохранителе Живкова, когда Симеон II– сын Бориса III, единственный в истории кровный монарх, возглавлявший республиканское правительство в первой половине 2000-х – некогда был завербован ведомством Мирчо Спасова.

Экономика оприходована, политика контролируется. Не стали исключением националисты из партии «Атака» Волена Сидерова (самая пропутинская организация страны). Может быть, некоторую самостоятельность сохранили цыгане «царя Киро» Рашкова. Да и то «Свободная Болгария», партия цыганского криминала, подозрительно дружит с ГЕРБом Борисова.

Прекрасная страна заслуживает иного. Разжать тиски катастрофически трудно. Но признаки есть. Чтят и помнят бойцов Христо Несторова и пловдивских забастовщиков болгарские анархисты. А в 1991 году в Болгарию вернулся несгибаемый легионер Иван Дочев: «Я живу почти столетие и хочу сказать молодым: откройте сердца идеалу, как мы 75 лет назад». Болгарский фашизм – очень особая вещь, он легко трансформируется в радикальный демократизм (в этом смысле подобен украинскому «Правому сектору») и смыкается с анархистским социализмом. Это в полной мере демонстрирует Болгарский национальный фронт, во главе которого сегодня стоит инженер-строитель Александр Дерводелский. К БНФ относятся очень по-разному, что естественно, учитывая эмигрантское происхождение организации и проживание лидера в Чикаго. Но при всех оценках сходятся в одном. Фронт, пытающийся наступать под знаменем Дочева, под водительством Дерводелского, не контролируется ГБ: «Родина зовёт тебя! Восстанем против коммунистических олигархов! Восстанем против социальной несправедливости! Против всех, чья единственная цель — богатеть на народном горбу! За будущее наших детей!»

…В 1979 году софийская киностудия «БОЯНА» экранизировала повесть Павла Вежинова «Барьер». В доме элитного композитора – выгоревшего, циничного, заметно уставшего от жизни – поселяется странная девушка. Она видит музыку, читает мысли, похоже, умеет летать. А композитор – прожжённый прагматик, в этом суть его жизни. Рядом обычная тень – приятель-генерал, причём не армейский, поскольку ведёт допросы.

Пожив немного с Маневым, Доротея складывает крылья. Выбор между психбольницей и приноменклатуренной квартирой не для неё. Но вдумчиво-твёрдо смотрит сквозь мрачную обыденность врач Юрукова, которая пыталась Доротее помочь и явно её не забудет. Что-то уже видно – там, дальше.

Игорь ИЛЬКА