Статья

ФЕВРАЛЬ И ВОЛЯ

Февральская революция в России произошла быстро и главное — совершенно неожиданно для всех её участников. Веками незыблемая монархия рухнула в восемь дней. Начальстволюбие, чинопочитание, духовное единение царя с народом — вся эта «византийская симфония» мракобесия, произвола и грабежа — рассыпались в прах от единственного толчка. Причём не самого сильного.

Погром

Беспорядки, опрокинувшие царизм, начались на Выборгской стороне 23 февраля — 8 марта по новому стилю. Дефицит хлеба, возникший из-за непредусмотренных метелей на железнодорожных путях подвоза (кто же мог зимой предвидеть метели, летом жару, осенью непролазную грязь?), толкнул работниц и их мужей громить хлебные лавки. Возможно, просто от скуки и связанного с ней общего озлобления. К рабочим ненавязчиво подтянулась городская уголовщина. Которая и возглавила бунт. Уже на следующий день погромы продолжились в центре столицы. Сначала громили лавки и кондитерские. Потом занялись полицейскими участками.

Отдадим должное тогдашней полиции. Самая ненавистная народу часть имперского аппарата держалась твёрдо. Но что может сделать горстка городовых, околоточных и приставов против беснующегося моря рабочих, подстрекаемых профессиональными уркаганами? Уж не говоря о том, что главные начальники отнюдь не проявляли решимости. Боялись повторить Девятое января и рухнуть в Пятый год. Кто ж захочет в просвещённо-либеральное время прославиться как жестокий каратель?

Не реагировали и оппозиционеры всех мастей, от кадетов и октябристов до эсеров и большевиков. Просто не верили в народ. Тем более в неуправляемую толпу, не читавшую партийных программ.

Императорское правительство собиралось ночами по квартирам, тайком от своих подданных. Занимались в основном поисками виноватого. Нашли такового в лице главы МВД – царского любимца Протопопова, известного выраженной психопатией. Заслушивали то командующего военным округом генерала Хабалова, то полицейского градоначальника Балка, то шефа Департамента полиции Васильева. Все перечисленные переадресовывали вопросы друг другу. Премьер князь Голицын и половина министров лихорадочно придумывали, как бы очернить себя перед государем. Чтобы прогнал наконец на придворный покой. Другая, деловая половина кабинета занималась конкретным хозяйствованием и не желала отвлекаться на уличные сабантуи. В общем, никто из сиятельных чиновников не оказался на уровне городовых. Которые, по крайней мере, отдавали жизнь, выполняя приказ.

В столице ввели ЧП. Но без толку. Приказы, развешенные на улицах, никто не читал. Полицейских окриков либо не слушали, либо убивали в ответ. Охранка арестовала десятки подпольщиков. Опять бессмысленно: они не имели никакого отношения к беспорядкам. Толпа внимала совсем другим людям.

Чиновники робко надеялись на одно — может, устанут да разойдутся? Но происходило обратное. Нежданно-негаданно «Бирнамский лес пошёл на Дунсинан». Именно в эти дни. Почему так? Ведь терпели же раньше! А это никогда никто не скажет.

В пятницу начался повсеместный снос полицейских участков. Выборгскую и Охту зачистили в несколько часов. Бастовали уже 300 тысяч — не дожидаясь большевистских призывов. Большевики сами сидели с отвисшими челюстями. Лозунги «Хлеб, мир, свобода!» сменились другими: «Долой полицию, долой правительство, долой царя!» Вялые попытки властей остановить движение народа в центр города обернулись первой кровь. Появились убитые.

Лишь тогда Николай II обратил внимание на происходящее в его столице. Распорядился «прекратить беспорядки, недопустимые во время войны с Германией и Австрией». В Петрограде приказ поняли однозначно — всё-таки стрелять. Бунт же во время войны.

Разгром

На улицы вышли войска Петроградского гарнизона. По мятежникам был открыт огонь. Некоторые разбежались, особенно, те, что кучковались в центре города. Но на боевой Выборгской стороне, пролетарско-уголовной окраине, только усилилась ярость сопротивления.

В выходные бунт перекинулся в солдатские казармы. Вслед за запасным батальоном Павловского полка восстал полк Волынский. К городскому мятежу примкнули солдаты. Случилось это ранним утром 27 февраля — 12 марта 1917 года. Этот день и обозначил победу Февральской революции. День конца и день начала.

Запылали Охранное отделение, Окружной суд, полицейские и жандармские управления. Тысячи винтовок и револьверов перекочевали из захваченного арсенала в руки восставших. Пала твердыня «Крестов». Свершилось пушкинское «Темницы рухнут и свобода нас встретит радостно у входа». Кого именно она встретила, предоставим каждому понять самостоятельно. Но на то она и свобода — без воли её не бывает.

Больше полиция и верные царю войска не сопротивлялись. Их остатки вместе с командованием рассеялись по городу в поисках убежища. Правительство развалилось, не успев уйти в отставку. Военный министр Беляев успел отстукать из Петрограда телеграмму в ответ на вопрос, какие министерства продолжают функционировать: «Полагаю, уже ни одно».

Тот же хаос, что по всему Петрограду, творился в Государственной Думе. Имя русского парламента было очень популярно. Активисты из демократической интеллигенции так часто выкрикивали название законодательной палаты, что оно волей-неволей запоминалось на улицах. Но сами народные избранники — что консерваторы, что либералы — пребывали в полном ауте. В Таврический дворец шли революционные войска! Свершалось великое! Сколько лет про себя мечтали об этих минутах (самим себе боясь признаться в мечтаниях)! Ну и как теперь быть? С кем и о чём говорить? Идёт-то тот самый народ, про который столько болтали… Это уже не синематограф и не кафедра для речей.

Некоторым депутатам-социалистам удалось найти знакомых во ввалившейся толпе. Так начался взлёт Александра Керенского. С ним поднялся и единомышленник Николай Чхеидзе. Именно они и возглавили самозваный, но руководящий орган страны — Исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Созданный в тот же день в одной из комнат Таврического дворца.

Это был далеко не Совет Пятого года, куда входили вожаки Всероссийской стачки и боевых дружин. В Совете года Семнадцатого сгруппировались в основном социалистические креаклы-публицисты. Но пока им удавалось суетиться в тон восставшей массе, Исполком Петросовета оставался могучей властью. Как если бы наш ПАРНАС реально заговорил от имени мальцевской «Новой оппозиции» и движения дальнобойщиков.

Параллельно системно-парламентская оппозиция сформировала Временный комитет Государственной Думы. Председателем стал Родзянко, а «серым кардиналом» — кадет Павел Милюков. Комитет с множеством оговорок заявил о вынужденном принятии на себя власти ради водворения порядка. Представим в этой роли депутатов от «Яблока»…

Петросовет позволил, хитроумно решив поработать для начала руками «буржуазно-цензовой общественности». И путейский инженер Александр Бубликов разослал по железнодорожному телеграфу весть о петроградских событиях во все концы России.

Революция уже произошла. Настолько, что Николай II изволил отреагировать на случившееся. В своём духе — послал на Петроград восемь полков с фронта. И отправился к семье. Утратив не только телеграфную, но и вообще всякую связь с реальностью.

Войска в Петроград не вошли. 1/14 марта 1917-го, когда царь всё же нашёлся на Северном фронте, генерал-либерал Николай Рузский уломал своего венценосного тёзку на создание «ответственного министерства». По сути, царь дал добро на низведение себя, помазанника, до конституционного монарха. И на этом необратимо сломался. Тупое упрямство — единственное яркое качество Николая Романова — ушло.

На следующий день Николай II увидел телеграммы от своих генерал-адъютантов. Все они, начиная с дяди Николая Николаевича, внука почитаемого последним царём Николая I, предлагали ему отречение. Организовал это совещание в удалённом доступе начальник штаба Верховного главнокомандования Михаил Алексеев — которого Николай любил как свою находку. В выборе между царём и бунтом даже военная верхушка Российской империи предпочла бунт.

Итог

2/15 марта Николай II отрёкся от престола. Вслед за ним так же поступил несостоявшийся Михаил II, которому старший брат пытался подсунуть никому уже не нужный трон. Шокированный таким оборотом Милюков (как положено «яблочнику», он не ждал, что всё покатится в такой запредел) к тому времени сформировал Временное правительство. Абсолютно некместное и никчёмное. Если не считать двух-трёх человек — управделами Владимира Набокова, министра земледелия Андрея Шингарёва, отчасти военно-морского министра Александра Гучкова — это была типичная груша для уличного битья. Чем Петросовет и занялся практически сразу. Навязав свои «восемь условий поддержки» — в том числе невывод из Петрограда взбунтованного гарнизона.

Зато — при полной гарантии всех демократических свобод. Которые рабоче-солдатская братва взяла себе сама. И никого за это благодарить не собиралась.

Монархия, павшая от уличного толчка, уже не имела права на существование. От неё отрёкся даже сам монарх — такой же слабый, архаичный, неработоспособный и бессмысленный, как вся им возглавляемая государственная система. Революция победила решительно и быстро. Столь же быстро исчезли первые народные вожди — гопота рабочих окраин, унтеры восставших батальонов. На смену им пришли респектабельные сислибы. Восемь месяцев спустя они сдали обрушенную ими страну поистине адской силе.

А ведь тогда, в марте 1917-го, казалось, что впереди у России — самое светлое и свободное будущее. То же казалось семь десятилетий спустя — когда пал режим большевиков, превратившийся из царства террора в нечто подобное николаевщине. Новая революция была почти бескровной. Участие в ней криминала было почти незаметно. Хотя воспользовался он её результатами сполна. Нынешние экономические империи воров в законе — наследников урок и катов 1917-го — уступают разве что чиновно-олигархическим. Тоже наследным, но от коммунистов.

На смену Второй русской революции пришёл сталинизм. На смену Третьей — путинизм. Куда более мягкий и «цивилизованный», зато фантастически скудоумный, циничный, алчный и беспринципный. И такой же уязвимый, как немощная николаевская монархия. Как брежневско-андроповско-черненковская коммунистическая империя, казавшаяся неодолимым монолитом вплоть до молниеносного развала. Всё та же державность-духоскрепность под очередной балалайкой. Но и опасности — те же.

Февральская революция погибла оттого, что политические вожди не умели говорить со своим народом, не желали понимать его. Уже на грани гибели они метались между генералами, капиталами, западными союзниками. Не додумались обратиться лишь к согражданам… Ну и согражданам стало на них наплевать.

Как потом, в 1990-х, Борис Ельцин быстро разучился обращаться к народу. Предпочитал отдыхать душой либо со своей охраной, либо в расположении армии и флота, либо на конфиденциальных встречах с «серым кардиналом» КПРФ Валентином Купцовым. Ставил во власть вторых секретарей и зампредов. Санкционировал расстрел народного мстителя Владимира Воронцова. И преемника из советского КГБ тоже выбрал сам.

Нынешние оппозиционеры устраивают конференции в Вильнюсе, ведут странички в Facebook, дают интервью Times, иногда выступают в элитном Валдайском клубе или проводят закрытые встречи в ВШЭ. Кумир и будущая надежда всех российских либералов Алексей Кудрин даже однажды выступил на митинге. Говорят, несколько дней старательно подбирал соответствующий антураж — ушанку и куртку отечественного производства. Всё равно речь не удалась, не оценили даже креаклы.

Радикальная несистемная оппозиция — увы — отличается мало. Общается, правда, ВКонтакте, конференции проводит по большей части в родных городах и даже регулярно выступает на митингах. Но всё это — только для своих, воспитанных, толерантных, политкорректных и законопослушных граждан. С трудом воспринимающих даже очень умеренный популизм Навального и Мальцева. А потом удивляются: что за народ, сплошь «колорады» да «ватники».

Но именно эти ватники сделали Февраль. Они же и не стали его защищать, когда поняли, что защищать нечего, всё испарилось в трёпе. Сегодняшнему ватнику, мимо которого интеллигентный оппозиционер проходит, словно мимо столба, глубоко наплевать на то, что это борец за европейские ценности. У него ценность своя — воля. Придёт время, и он поставит её во главу угла. Вопрос лишь в том, потребуется ли для осуществления этой воли хоть какой-нибудь завалящий сислиб или хотя бы несистемщик.

Резеда ЧЕРЕМИСОВА,
Ян ОРЕЦКИЙ