Статья

ПАМЯТИ СОЛЖЕНИЦЫНА

Умер великий гражданин России. Александр Исаевич Солженицын. На протяжении четырёх десятилетий он был символом борьбы за свободу для миллионов русских, заключённых в железную клетку коммунистического режима.

Почему же "Архипелаг ГУЛАГ" и "Красное колесо" в лучшем случае остаются украшением домашних библиотек?

Почему так поражает нестыковка предостережений Солженицына западному миру в 1970-х годах с реальным ходом истории? Ведь когда он говорил, что коммунизм захватывает мир, чудовищной системе СССР оставалось существовать меньше десяти лет.

Наконец, почему голос Солженицына, к которому человечество напряженно прислушивалось тридцать лет, после падения коммунизма не казался востребованным?

Было ведь время, когда Солженицын в одиночку являл собой столь мощную политическую силу, что решение о его высылке принималось нвысшим коммунистическим синклитом - Политбюро ЦК КПСС. "В нашей стране есть десятки тысяч людей, среди которых Солженицын будет находить поддержку", - говорил председатель КГБ, последний советский харизматик Андропов. Он-то имел в виду бывших заключённых ГУЛАГа, но ведь за каждым из них стояли дети и внуки, друзья и соседи:

Первые же издания "Архипелага ГУЛАГ", запрещенные на родине автора, сокрушили светлый образ Советской России, обнажили каннибальскую суть коммунизма, нокаутировали марксизм, выбив из-под него псевдонаучные основы "исторических закономерностей". "Если миллионные лагеря стоят сорок лет, то это и есть историческая закономерность, - беспощадно бросил Солженицын в лицо левым интеллектуалам. - Слишком много миллионов и слишком много лет, чтобы объяснить иначе".

Возразить было нечего.

Затем 10-томная эпопея "Красное колесо" раскрыла адскую механику 17-го. Буквально по дням и часам описал Солженицын ленинское "захватное действие". Обширная переписка германского генштаба МИДа, Минфина и посольства в Швейцарии не оставляет сомнений в том, какое именно "революционное творчество масс" стимулировало большевистскую мафию. "При предложении помощи русским революционерам найдите форму, которая не была бы для них оскорбительной и не компрометировала их в случае огласки", - с немецкой деловитостью распоряжается статс-секретарь имперского МИДа. Отмороженный напор большевиков, германская подрывная работа, идеологическое помутнение революционеров, деморализация и бессилие царской власти, беспомощное прекраснодушие либеральной интеллигенции - такова гремучая смесь российской катастрофы ХХ века. Мощь солженицынского слова оттеняет ужасающую слабость Николая II, всей русской аристократии, политической элиты и даже армейского командования. Неадекватные попытки понять дух времени, страх перед малейшим внутренним кровопролитием спровоцировали чудовищную Гражданскую войну "по всем русским просторам" и "полувековой адовый скрежет ГУЛАГа - потом".

Но Солженицын смотрел шире. "Это должно было грянуть над забывшим Бога человечеством. Это имело всепланетный смысл, если не космический. В нашей несостоявшейся февральской демократии просветилась близкая слабость демократий процветающих - их безумная попятность перед крайними видами социализма, их неумелая беззащитность против террора" - такими словами завершает он "Размышления о Февральской революции", написанные в начале 1980-х годов. А в эссе "Черты двух революций" Александр Исаевич ставит неумолимый диагноз всей левой идее - не только социалистической, но и радикально-демократической: "У любой революции - своя инерция разгонного качения, которая далеко превосходит первоначальные замыслы. Центр неуклонно смещается влево, к черной пропасти, взмучивая с морального дна самые страшные фигуры, какие только есть в народе".

Такие взгляды привели Солженицына к конфликту не только с международным коммунизмом, но и с левым либерализмом. Высылка Солженицына в 1974-м ознаменовалась критической кампанией против "шовиниста" и "ретрограда". Активнее других проявили себя в ней деятели "третьей волны" советской эмиграции, под влиянием которых был создан образ "русского фашизма" как якобы главной мировой опасности. Эти ярлыки, исходящие от видных диссидентов, были с готовностью подхвачены либералами и социалистами Запада. Резкий всплеск антисолженицынской кампании наблюдался с 1979 года, когда исламская революция в Иране дала повод назвать Солженицына "русским аятоллой". Солженицын ответил статьей "Персидский трюк" и работой "Наши плюралисты", в которой доказал общность корней либерального марксизма с ортодоксальным коммунизмом. Одновременно он вел корректную полемику с академиком Сахаровым, доказывая изначальную порочность коммунистической идеи, выступая против либерально-технократических утопий, акцентируя национальные и религиозные аспекты освободительных движений. Пожалуй, Александр Исаевич трезвее Андрея Дмитриевича оценивал природу человека и ограниченность ресурсов Земли.

Все 1970-е годы разворачивалась планетарная экспансия коммунизма - в Юго-Восточной Азии, Африке, Центральной Америке, на Ближнем и Среднем Востоке. В своих статьях и публичных выступлениях ("Коммунизм - у всех на виду и не понят", "Чем грозит Западу плохое понимание России", речь перед представителями американских профсоюзов, выступление в эфире Би-би-си) Солженицын призывал Запад не повторять ошибок февральских демократов России, опомниться, проявить твердость. Особое возмущение Солженицына вызывало сближение США с коммунистическим Китаем: "Не бывает хорошего коммунизма. Если китайское правительство кажется сегодня миролюбивым - значит, зубы не отросли. Вооружив Китай американским оружием, вы победите СССР, но уж потом никакая сила не остановит камбоджийского геноцида. Он призывал западный мир считать своими союзниками порабощенные народы коммунистических стран, понять и поддержать их национальные движения, которые к тому времени ярко проявили себя в Польше, Афганистане, Анголе. Однако западная элита предпочитала союз с коммунистическими поработителями, о чём Солженицын с горечью говорил активистам американского профобъединения АФТ-КПП. Его слова о "союзе наших коммунистических вождей и ваших капиталистов" вызвали шквал разъярённых аплодисментов от хороших парней:

Но где-то с 1980-го положение изменилось. Новые лападные лидеры начали слушать великого зека. "Мы обязуемся с полной серьезностью относиться к мнению Солженицына и всегда учитывать его рекомендации при выработке внешнеполитических решений", - еще раньше говорилось в предвыборной программе республиканской партии США. Президент Рональд Рейган выполнял это обязательство, и Солженицын отдавал должное наконец-то проявившейся антикоммунистической твердости западного руководства. "Не перестаю благодарить Бога, что Вы не убиты злодейскими пулями", - писал он Рейгану после покушения на президента в марте 1981 года. Однако Александр Исаевич вежливо отказался от предложенной ему церемониальной встречи в Белом доме: "Я готов к длительному и серьезному разговору с Вами, но я не располагаю жизненным временем для символических встреч".

Но сегодня эти речи и статьи просто странно читать. Теперь ясно, что напрасно Александр Исаевич подозревал западных политиков в наивности. У них хватало эгоизма, беспринципности, безответственности, однако свои интересы они умели отстаивать, сделав ставку на неизбежное обуржуазивание советской номенклатуры. Но такую победу, как развал СССР в результате горбачёвской перестройке Александр Исаевич не мог посчитать своей.

В деятельности Горбачева Солженицын усматривал единственную цель - создание для номенклатуры "другой системы кормушек". Ельцина он поначалу принял с энтузиазмом, но очень скоро разочаровался в нем, расценив реформы 1990-х годов как "обвал России" и насаждение "капиталократии". Особенное неприятие вызывал у него "высокодоверенный Чубайс" с его "стальной волей, так хорошо известной бывшему советскому населению". В политическом плане Солженицын остался один. Увидеть же кристаллизацию правой идеи в новорусской экономике Александр Исаевич не был готов, хотя некоторые подвижки в его оценках постепенно замечались: "Не все же "новые русские" с обезумелым волчьим сердцем".

Но даже наблюдая "Россию в обвале", Александр Исаевич не утрачивал надежды. Главной его идеей оставалось возрождение земского местного самоуправления. Он не раз выражал симпатии некоторым российским губернаторам, дружил с правым самоуправленцем Святославом Фёдоровым, намекал на поддержку генерала Лебедя, делал определённые шаги в сторону лужковско-примаковского блока: Все эти силы представлялись ему консервативно-патриотическая тенденция, своего рода "неостолыпинство".

Но факт остаётся фактом - наиболее полное политическое выражение своих идей Солженицын обнаружил в курсе Владимира Путина - сильное, однозначно некоммунистическое государство, крепкая консервативная власть с национал-патриотическими и отчасти даже клерикальными обертонами. Его симпатии к "бывшему подполковнику КГБ" вовсе не были каким-то "сбоем". Наоборот, они логично вытекали из солженицынской системы взглядов. Которую демократы и патриоты привыкли уважать. Даже при несогласии.

"Особенно я хочу вас поблагодарить за труды во благо России. Вы и сегодня продолжаете свою деятельность, вы никогда не колеблетесь в своих взглядах, а придерживаетесь их в своей жизни", - подчеркнул Путин, вручая великому писателю государственную премию.

Солженицын прошел войну. Выжил в ГУЛАГе. Преодолел смертельную болезнь. Победил в борьбе с коммунизмом. Увидел банкротство иных видов левой идеи. Невозбранно сказал своё слово соотечественникам. Дождался именно такой власти, которую считал оптимальной для России. Он прожил долгую жизнь. И можно сказать - счастливую.

СПб группа НТС