Статья

СОЛИДАРНОСТЬ В ВОЗРАСТЕ ХРИСТА.
ВОССТАНИЕ

33 года назад, 10 ноября 1980-го, получила регистрационное свидетельство о рождении легендарная польская «Солидарность». Движение, доказавшее миру: враг не бывает непобедимым. Тоталитарный режим лжи и насилия, сколь угодно жестокий и хитрый, обязательно падёт под натиском миллионов. И победа не будет проиграна.

Рабочая баталия

Хотя и говорят, будто «Польша держится беспорядком» — поляки умеют сплотиться. Как они это делают, описано в романах Генрика Сенкевича. Яркий пример из не столь давнего прошлого — «чудо на Висле», остановившее большевистский наезд на Европу. И уже тогда коммунисты столкнулись с фактором, о котором старались к ночи не думать: против них насмерть стояли «красные батальоны» рабочих-социалистов. В таком подразделении сражался и Генрик Куронь, отец Яцека Куроня, известного всему миру польского диссидента-социалиста, эксперта «Солидарности» и министра труда.

Через четверть века поляки снова встретили коммунистов по Сенкевичу, «огнём и мечом». Последние выстрелы этой войны прозвучали аж в 1957 году, под Ломжей, где приняли бой последние антикоммунистические партизаны. В то десятилетие погибли 30 тысяч. Их кровь струилась под прочным делом будущей «Солидарности».

Яцек Куронь и его друзья поначалу считали себя коммунистами. Но они были марксистами, и именно марксизм обратил их в антикоммунизм. Невозможно было не видеть: самое яростное сопротивление местному комрежиму оказывает пролетариат. Интеллигенция ограничивалась словесной фрондой (а то и делала партийные карьеры). Крестьяне успокоились, получив от Гомулки роспуск колхозов и признание своей частной собственности (ведь вовсе не политэкономия главное для коммунистов). А рабочие жгли парткомы и шли под пули. Именно против забастовщиков создавалось зловещее ЗОМО — спецчасти типа войск НКВД, ужесточённый ОМОН, не задумываясь стрелявший на поражение.

Антикоммунизм польских рабочих взращён социалистической традицией Пилсудского и Яворовского. Подкреплён навыками забастовочной борьбы. Спаян с патриотизмом. Вдохновлён католической верой. Такой сплав был непробиваем. Пролетарский протест шаг за шагом опрокидывал Охаба в 1956-м, Гомулку в 1970-м, Герека в 1980-м.

Забастовка-драка-пожар-кровь-уступка-отставка… и снова по новой. Так и шло десятилетиями. Нормальный мужик коммунистов над собой не терпит. Просто потому, что это для него личное оскорбление, остальное уже детали. В этом заключалась глубинная причина регулярного польского бунта.

Рабочие пробивали стену. Вынуждали «коммуну» отъехать от крестьян, не трогать костёл, дать мелкие вольности интеллигенции. Причём образованные ещё сомневалась, идти ли за этими «роболе» (так там кличут «гегемонов»). А крестьяне и лабазники и вовсе возмущались: дескать, чего им не хватает?!

В Польше очень чётко пролегал раздел «мы — они». Мы — это шахтёр, сталевар, слесарь, шофёр. Они – это секретарь коммунистической ПОРП, директор, офицер безпеки. При пересечении высекались искры ненависти. Как некогда хлоп глядел на магната, ставившего виселицу в имении.

Шквал и ступор

В декабре 1970-го ЗОМО в очередной раз расстреляли рабочих в Гданьске. Четыре десятка убитых — и Гомулка идёт на слив. Во главе ПОРП становится Эдвард Герек, в молодости шахтёр в Бельгии, поднабравшийся европейского лоска. Он берёт на вооружение мудрость заправил советских ИТК: «Надо не бить, а слова говорить». А слова подкреплять неуклонным повышением благосостояния трудящихся. Взять его неоткуда, кроме как с Запада в долг. Так и живут десять лет. К 1980 году должны уже двадцать миллиардов, и не злотых, а долларов. Пора платить. Но нечем. Значит, придётся повышать не благосостояние, а цены на продовольствие. Как Гомулке десять лет назад.

8 июля 1980 года рабочие Люблина выходят на первые демонстрации. ЗОМО, конечно, выдвигается на разгон, но как-то вяло. «Они» ощущают — что-то новое пришло в их благополучный мир. Шквал неостановим.

А на балтийском побережье уже готовятся к прорыву Свободные профсоюзы электрика Леха Валенсы, инженера Анджея Гвязды, слесаря Богдана Лиса. В Варшаве наготове активисты Комитета общественной самообороны — Комитета защиты рабочих. КОС-КОР уже четыре года как занимается кружковой работой с трудящимися, объясняя, чем рабочая демократия отличается от бюрократической диктатуры. А заодно конкретно помогает в конфликтах с администрацией. Причём интеллигенты-марксисты идут на помощь каждому «роболе», даже откровенному бузотёру. Коскоровцев власти особенно боятся, их лидер Яцек Куронь летом 1980-го в очередной раз в тюрьме.

Партия и правительство повысили цены на мясо. Добавляя к обиде оскорбление, запретили частную торговлю мясопродуктами. Это в Польше, с её единоличным сельским хозяйством. Что ж, мудрому решению – рабочий ответ. Так полыхнул польский Август-80, начавшийся в июльском Люблине.

На судоверфи имени Ленина в Гданьске всё по-взрослому. Судостроители заняли территорию предприятия, выставили патрули, наладили выпуск информационных листков, ввели сухой закон, отслужили мессу. На этот раз никакого насилия. «Не жгите их комитеты, создавайте свои» — так учил КОС-КОР. Появление явного лидера в лице Леха Валенсы не заставило себя ждать. Вскоре появляется манифест из 21 требования к властям. Требования в основном экономические — повышать не цены, а зарплаты. Но не только. Здесь же освобождение политзаключённых, восстановление на работе уволенных профсоюзных вожаков и самое страшное для ПОРП — легализация свободных профсоюзов. А ещё, и это принципиально: поставить памятник рабочим, расстрелянным коммунистами в декабре 1970-го. Памятник — католический крест.

Герек в телевизоре что-то проблеял о «прекращении работы» и «кризисном положении». Руководство ПОРП настолько в ступоре, что в Гданьск едет не ЗОМО, а правительственная комиссия. 31 августа 1980 года член политбюро Ягельский подписывает с Валенсой исторические Гданьские соглашения.

За рабочими признано право на профсоюз и забастовку. Освобождены коскоровцы. 16 декабря, в десятую годовщину расстрела, открыт памятник погибшим рабочим. Вся страна охвачена сетью межзаводских комитетов. Коскоровец Кароль Модзелевский, убеждённый социалист, исключённый из ПОРП за «троцкизм», предлагает независимому самоуправляемому профсоюзу название: «Солидарность».

Мы наш, мы новый строй построим

10 ноября 1980 года первый свободный профсоюз Восточной Европы получает официальную регистрацию. В нём сходу состоит около 10 миллионов человек, треть работающего населения Польши (кстати, среди них миллион членов ПОРП, каждый третий польский коммунист). Происходит нечто небывалое. В шоке уже не столько Герек — он к тому времени уже на покое «по состоянию здоровья» — сколько Брежнев. «Легализация антисоциалистических элементов! Они там с ума посходили!»

«Сила движения «Солидарность» напоминает анекдот о том, что Советский Союз всегда будет однопартийным государством. Когда там разрешат оппозиционную партию, к ней примкнут все» — так говорил Рональд Рейган. Все — это, конечно, некоторое преувеличение. Но судостроители побережья, шахтёры и металлурги Силезии, машиностроители Варшавы и Вроцлава, Быдгоща и Люблина, текстильщики и химики Лодзи... в общем, достаточно взглянуть на экономическую карту Польши. «Белые воротнички» первое время настороженно присматривались, но подтянулись быстро и с энтузиазмом.

Сложнее было с частными собственниками, особенно деревенскими, которые оказались едва ли не опорой коммунистической номенклатуры. Точно подметил покойный антикоммунист Михаил Круг в песне о крестьянке Катерине: «Спорить отец не стал — с властью бы жить в покое»… Но через полгода и у крестьян появилась своя «Сельская Солидарность», охватившая половину индивидуальных хозяйств.

Чего они хотели? «Не социализмом вдохновлялась «Солидарность», а христианством», — говорил Александр Исаевич. Это верно, но лишь наполовину. Католическое социальное учение с его принципом солидаризма, конечно, было главным источником. Но был и социализм — социализм Яцека Куроня и Кароля Модзелевского, идеал трудовой демократии, всеобщего самоуправления. «Мы хотим создать в Польше строй, не имевший прецедента в истории» — эти слова Куроня сейчас звучат с перебором. А тогда — вполне по-деловому, как задача ближайших дней.

Куронь и Модзелевский, настоящие марксисты, видели в происходящим классовую борьбу пролетариата с эксплуататорской бюрократией. Но в конкретных ситуациях именно они занимали довольно умеренную позицию, старались избегать конфронтации. Модзелевский, главный политстратег «Солидарности», разработал план мирного преобразования: самоуправленческие органы профсоюза явочным порядком оттеснят партийную администрацию и демократическим путём возьмут на себя жизнеобеспечение общества.

Такой социализм от христианства действительно недалёк. Свобода и солидарность — чего проще? И что вернее? Зачем ещё что-то придумывать? А вот сторонников капитализма в «Солидарности» было немного. Хотя 92-летнего профессора Эдварда Липиньского, выдающегося экономиста и убеждённого либерала, рабочие уважали.

Диссиденты вели себя сдержано. Хотя не все — неукротимый бородач Анджей Гвязда, прошедший в детстве казахстанскую депортацию, рвался в бой. Но понимание он встречал не столько у товарищей по КОС-КОР, сколько у людей, которых раньше в оппозиции, как правило, не замечали. Это были производственники, ставшие вожаками забастовок в бурном августе 1980-го.

Радикалов «Солидарности» прозвали фундаменталистами. Щецинский пожарник Мариан Юрчик — по-крестьянски основательный, по-боевому решительный. Быдгощский инженер Ян Рулевский — резкий, горячий, судимый. Лодзинский химик Гжегож Палька — твёрдый в молодом романтизме. Катовицкий металлист Анджей Розплоховский — отказывающийся садиться за один стол с членами парткома. Его варшавский коллега Северин Яворский — добрый католик, люто ненавидящий «коммуну». Все они были недовольны экспертами-интеллигентами и примкнувшим к ним Валенсой.

«Я заявляю с этой трибуны: компромисс — не путь «Солидарности», — провозглашал Рулевский. «Выгоним коммунистов с предприятий. Пусть дома распространяют свою идеологию. Будет надо — поставим на заводе пару виселиц», — говорил Юрчик. «Так нас всех разгонят! Вы этого хотите?» — интересовался Валенса. «Была ведь не только «Солидарность» и радио «Свободная Европа». Был СССР, была безпека», — задумчиво говорил годы спустя лидер солидаристского подполья Збигнев Буяк.

Их нравы

Кто же мог решиться идти против многомиллионного потока? Понятно — «они». Было их не так уж мало.

«Партийный бетон». Чиновные хозяева страны — номенклатурщики ПОРП от секретаря первички до секретаря ЦК. Административный аппарат госсектора, погонялы «вкалывай-вкалывай!» Функционеры старых профсоюзов, эти особенно злобствовали. Агитпроповцы, умеющие только понукать и пудрить мозги. Офицеры МВД ПНР — милиция, госбезопасность и ЗОМО. Этот корпус доходил до полумиллиона, а вместе с семьями и клиентелой до нескольких миллионов.

Бывали среди них замшелые коммунистические догматики, вроде члена политбюро Грабского. Или просто негодяи, типа куратора МВД генерала-убийцы Милевского, которого в конце концов выгнали из политбюро за криминальные злоупотребления. Попадались сверходарённые, как «спецрабочий» Сивак, будущий посол ПНР в каддафийской джамахирии. Но встречались и люди, по-настоящему страшные.

Эсэсовский лёд блестел в глазах капитана госбезопасности Пиотровского — убийцы Ежи Попелушко, капеллана «Солидарности», мученика католической церкви. Тяжёл был взгляд генерала Кищака, главы МВД, центральной фигуры репрессий. «Ну что, пан, поговорим как поляк с поляком», — говорил следователь арестованному рабочему, засучивая рукава. «Социализм будем защищать так, как защищают независимость Польши!» — эта фраза, вброшенная на партактивах, позвякивала наручниками и гильзами. «Бьющее сердце партии» — так называли ЗОМО.

Они сидели в своих пышных кабинетах, получали свои злотые, ездили в персональных автомобилях, оттягивались в казённых особняках. «Солидарность» угрожала привычному благополучию, которое они готовы были защищать «как независимость». Но дело не только в этом.

Самая жуть была в том, что многие из них действительно думали о Польше. Фанаты тоталитаризма, каких уже не встречалось в СССР, свой строй, свою власть считали национальной потребностью. Эта искренняя убеждённость породила ужасы зомовских расправ и феномен «Анти-Солидарности» — эскадроны смерти коммунистической безпеки 1980-х.

Но это пришло потом. Сначала была эйфория. Об этом старались не думать.

Аркадий ОРЛОВ, Станислав ФРЕРОНОВ