Бурные события в странах Северной Африки, гулким эхом и волнами отразившиеся во всём арабском мире, в глазах многих простых граждан являются стихийными бунтами отчаявшихся народных масс против коррумпированных и авторитарных режимов личной власти. Безусловно, так оно есть. Мы вполне можем утверждать, что и в Тунисе, и в Египте, и в Ливии имеем дело именно со стихийными народными движениями.

То, что восстания захватили столь обширный географический район – Большой Ближний Восток – очень важно и интересно. Но говорить об уникальности с исторической точки зрения не приходится. Люди, знающие историю, вспомнят: революционным событиям нередко свойственна «серийность». Тут на ум приходят события в самых разных странах Западной Европы, происшедшие вследствие Великой Французской революции; Война за независимость в американских колониях Испании; революции 1848-1849 годов; революционный взрыв в Европе в 1918 году; волна национально-освободительных движений в конце 1950-х-1960-х в колониях западноевропейских держав. Да, собственно, и о событиях в Восточной Европе 1989-го вспомнить иной раз не грех. Так что молодой тунисский безработный Мухзаммед Буазизи, пойдя на самосожжение, разжёг костёр панарабского значения…

Безусловно, экономический и финансовый кризис, далеко ещё не отступивший и всерьёз затрагивающий разные страны Магриба и Ближнего Востока, только подтолкнул арабские революции. Но опять же – ничего экстраординарного. Свержение Фердинанда Маркоса в 1986-м на Филиппинах или Сухарто в 1998-м в Индонезии также происходили на фоне погружения в финансовый кризис. Радикальные антиправительственные выступления в Аргентине, Эквадоре, Венесуэле, приведшие в итоге к падению прежних правительств в самом конце 1990-х – начале 2000-х годов тоже явились во многом следствием экономического кризиса. А в арабских странах, можно сказать, была «прелюдия». В тех же Египте, Тунисе, Йемене и Алжире в 2009 году прокатилась волна «голодных бунтов». С тех пор ситуация, пожалуй, только ухудшилась. Цены на зерно продолжали расти, покупательная способность основной массы городского и сельского населения, наоборот, падала.

Разумеется, нельзя не сказать, что и сегодня, как в прошлом, бросаются в глаза громадные внутренние различия арабского мира. Даже если взять охваченные восстаниями страны, перед нами, как говорится, калейдоскоп. Речь идёт о разных политических режимах (авторитарные президентские режимы в Египте, Йемене и Тунисе, конституционная монархия в Иордании, полуабсолютистская в Бахрейне, «народная джамахирия», а попросту диктатура в Ливии), неодинаковой экономической базе и социальной структуре, разных культурологических особенностях, религиозных различиях, несравнимом уровне жизни (сопоставим беднейший Йемен и богатый Бахрейн).

Но ведь и общие черты. В политическом плане это отсутствие политических свобод и парламентской демократии. Зато почти все эти общества, даже самые богатые и высокоразвитые, отравлены коррупцией, клановостью, кумовством. Властители сидят у власти десятилетиями (что говорить о монархах, когда Мубарак в Египте находился у власти тридцать лет, Бен Али в Тунисе более двадцати, Каддафи в Ливии числился «вождём революции» свыше четырёх десятилетий). Пожалуй, за исключением Ливана, трудно найти хотя бы одну арабскую страну, где общественность по-настоящему верила бы в возможность серьёзных изменений путём победы на выборах альтернативной политической силы. С другой стороны, практически все арабские страны имеют серьёзные демографические проблемы, связанные с постоянным ростом населения. Переизбыток рабочих рук, особенно среди преобладающей в этих странах молодёжи, ведёт к резкому скачку безработицы. В том же Тунисе, где всё началось, безработица, по официальным данным, составляет 20—25 процентов населения. А по данным Всемирного банка – реально речь идёт о 60%. Плохо дело с этим также в Египте, Алжире, Марокко, Йемене.

Однако первоначально полыхнуло именно в Тунисе и Египте - странах, к слову, не самых бедных и малокультурных. Это случайность или закономерность? На мой взгляд – «случайная закономерность».

Сегодня мало кто из отечественных политологов обращает внимание на специфику египетского и тунисского режимов. Ведь по-своему очень любопытно, что всеарабское демократическое восстание началось не в полуфеодальных монархиях и не в исламистских обществах. Вовсе нет, эти события начались в государствах авторитарных, но управляемых… социал-демократами! Ну, в восточном варианте, разумеется!

В эпоху «холодной войны» международному социал-демократическому движению, объединённому в Социалистический Интернационал, постоянно приходилось лавировать между сверхдержавами, выстраивая свой знаменитый «третий путь». В том числе и в мировой политике. С 1970-х годов в Социнтерне резко усилился интерес к «Третьему миру». Активизировалась помощь тем партиям и движениям, которые противостояли одновременно и революционному марксизму, и правому либерализму. Социнтерн установил прочные отношения, в частности, с Индийским национальным конгрессом, мексиканской Институционно-революционной партией, Социалистической партией Сенегала, правившими в своих странах.

На конгрессах Социнтерна постоянно раздавались справедливые призывы покончить с политическими преследованиями в коммунистических и правоавторитарных государствах. Но при этом всякий раз социалисты забывали упомянуть об отсутствии реальных демократических норм в тех странах Юга, где у власти находились партии-члены Социалистического интернационала. К числу таких государств как раз и относились Египет и Тунис.

Партии Зина аль-Абидина Бен Али и Хосни Мубарака де-юре являлись продолжателями дела Хабиба Бургибы и Гамаля Абделя Насера. Политиков безусловно авторитарных, вышедших из левонационалистического спектра. Недаром их партии, утвердившиеся у власти с 1950-х годов, имели вполне чёткие названия – Арабский социалистический союз в Египте и Социалистическая дестуровская партия в Тунисе. И надо сказать, на рубеже 1950-х—1960-х власти Египта и Туниса действительно осуществили широкие социальные и экономические преобразования в интересах разных народных слоёв, что обеспечило правящим партиям серьёзную массовую поддержку. Была создана современная для той эпохи промышленность, произошли прогрессивные изменения в аграрной сфере, введено бесплатное среднее образование, а доступ к высшему получили выходцы из самых бедных слоёв, европеизировалась судебная система, республиканские гражданские нормы были официально поставлены выше традиционных исламских, заметно расширялись права женщин… Кстати, до сих пор термин «социализм» фигурирует в официальном девизе Арабской Республики Египет!

И в то же самое время ни Египет, ни Тунис не вышли за пределы рыночной экономики и (формально, конечно) многопартийной системы. Во внешней политике Тунис и Египет (начиная с садатовских времён) ориентировались на США и Западную Европу. Власти «держали в узде» как коммунистов, так и приверженцев исламизации. С течением времени социал-реформистский потенциал обоих режимов выветрился. Преемники Насера и Бургибы переименовали правящие партии в Национал-демократическую (НДП Египта) и Демократическое конституционное объединение (ДКО Туниса). Именно под этими названиями партии и были приняты в Социнтерн на Стокгольмском конгрессе 1989 года. То есть уже при конце «холодной войны», когда никаких особых иллюзий по поводу североафриканских режимов у европейской социал-демократии быть не могло.

Безусловно, социнтерновский период НДП и ДКО вполне можно классифицировать как «брак по расчёту» Вождям Социнтерна импонировало, что их международная семья расширяется за счёт стран Юга, лидеры которых вполне вписываются в процессы глобализации, одновременно защищая свои страны от исламистских веяний. Ну а Бен Али и Мубараку лишний международный авторитет тоже не мешал. Представители их партий входили в руководящие органы Социнтерна, в Каире и Тунисе регулярно принимали на самом высоком «восточном» уровне делегации Интернационала. Конечно, время от времени из рядов европейских социалистов раздавались голоса недовольных (дескать, нарушают права человека, зажимают оппозицию), но до самого последнего времени они ни к чему не приводили.

Понятно, что правящие в Египте и Тунисе партии представляли собой арабский вариант «партии-государства» с колоссальной численностью (в Тунисе более 15% взрослых жителей являлись членами ДКО), повальным рекрутированием госслужащих, военных, полицейских. В парламентах обеих стран НДП и ДКО контролировали 90-95% мандатов, Мубарак и Бен Али триумфально многократно переизбирались... В общем, история, увы, знакомая. Естественно, уже очень давно и в НДП, и в ДКО граждане вступали по совершенно определённым карьерным соображениям, а вовсе не из верности социалистическим идеалам и делу всемирной социал-демократии. Активистский потенциал обоих «партий власти» оказался практически исчерпан, особенно в Тунисе. Из ДКО очень быстро успели сбежать и министры, и губернаторы, и высшие офицеры. А 7 февраля вообще пришло известие о том, что специальным правительственным декретом деятельность партии приостановлена. «Партия-государство», можно сказать, растаяла в африканском тумане. Сегодня речь идёт уже об официальном запрещении ДКО.

В Египте пока ситуация менее понятна, но и там в начале февраля политический совет (высшее руководство) НДП коллективно ушёл в отставку, произведены существенные перестановки в верхушке партаппарата. Нынешний временный руководитель страны генерал Мохаммед Хусейн Тантави числится членом НДП, но, скажем, решение о роспуске парламента было принято военными вопреки позиции партийного руководства. На деле давно уже и внутриполитическая, и социально-экономическая, и внешнеполитическая линия режимов Мубарака и Бен Али являлась скорее антисоциалистической.

Сегодня Социнтерну не позавидуешь. Менее чем за месяц он лишился двух стран, некогда считавшихся образцом «третьего пути» в Третьем мире. Правда, «полудохлую» ДКО в середине января исключили из Интернационала, но уже в тот момент, когда партия, что называется, перестала быть «в адеквате».

Недаром в авангарде народных движений в Тунисе и Египте оказалась молодёжь, будущее нации, которая не видело перспективы под «социнтерновскими» режимами. В стихийной мобилизации активно участвуют представители самого широкого социального спектра - молодые безработные, студенты, представители интеллигенции, мелкие торговцы и ремесленники.

Но, что особенно важно, пробуждается рабочее движение. В Тунисе в авангарде борьбы выступил национальный профсоюз, сумевший освободиться от опеки правящей партии. В Египте отставка Мубарака произошла на фоне массовых забастовок (есть данные, что в феврале в АРЕ бастовали в общей сложности 1,6 млн тружеников). Общедемократические политические лозунги идут вровень с требованиями повсеместного повышения зарплат, пенсий и социальных выплат, свободы деятельности профсоюзов, отстранения скомпрометированных сотрудничеством с прежней властью коррумпрованных «боссов индустрии». Подобные требования всё чаще поднимаются в ходе народных выступлений и в Алжире, и в Иордании…

Если говорить о политическом акценте, то важно отметить, что практически во всех восставших странах под лозунгами отстранения от власти прогнивших режимов выступали левые, либералы и исламисты. Это не случайно. Именно этим силам авторитарные режимы под разными «одеялами» вставляли всевозможные палки в колёса, мешали легальной деятельности, принуждали лидеров к эмиграции. Понятно, что здесь можно говорить лишь о временном совпадении интересов данных направлений. Но именно стихийное единство сил оппозиции содействовало уходу от власти Бен Али и Мубарака, отстранению королевского премьер-министра Иордании.

В то же время события на Арабском Востоке вновь подтверждают: всякий режим, пусть в прошлом и прогрессивный, исторически обречён, если он превратился в автократию, если отказался от соблюдения прав человека и демократических норм.

И ещё - об исламистском факторе. Безусловно, и в Тунисе и в Египте тон в массовом движении задавали светские демократические круги. Но игнорировать вероятность политической исламизации арабских обществ было бы неверно. В том же Египте самой организованной оппозиционной силой является именно движение «Братья-мусульмане». В Тунисе до последнего времени исламисты из партии «Нахда» действовали в подполье, но, несмотря на суровые репрессии 1990-х, они сохранили «партактив». Весьма влиятельна исламистская оппозиция в Иордании и Йемене. Далеко не слабы сторонники «пути шариата» в Алжире и Марокко. А кто сейчас в первых рядах ливийского восстания? В том числе – разумеется, наряду с иными силами – и сторонники «исламского проекта». Очевидно, что арабской левой уже очень скоро придётся конкурировать в борьбе за влияние не только и, возможно, даже не столько с либерально-демократическими, сколько с клерикальными силами.