5 апреля 1988 года – один из немногих славных дней в истории КПСС. Тридцать лет назад в Советском Союзе кончились три недели позора. Знаменитое «письмо Нины Андреевой» получило жёсткую отповедь в редакционной статье «Правды». Крупное столкновение окончилось сокрушительным поражением сталинизма. Стало ясно: советская система действительно рушится, и рушится навсегда. Идеократии приходит конец, а без неё не бывает партократии. Но… «рабство падало по манию царя», а такие победы не бывают прочными и настоящими.

Разворот поневоле

Антисталинистский контрудар был нанесён не антисоветским подпольем. Это сделали члены Политбюро ЦК КПСС. Начинался очередной «XX съезд» – виртуозное самосохранение номенклатуры, напуганной низовым брожением. Впрочем, обо всём по порядку.

Итак, на дворе 1988-й. Три года как воцарился Михаил Сергеевич Горбачёв. Поначалу приводивший в экстатический восторг советских консерваторов, включая сталинского мастодонта Вячеслава Молотова. Таких восхвалений Сталина, как весной 1985-го, не практиковал ни хрущёвский, ни даже брежневский официоз.

Но взорвалась Чернобыльская АЭС. Восстала Алма-Ата. Но припарковался на Красной площади самолётик Матиаса Руста. Всё чаще били ДНДэшников мужики из «петли Горбачёва» – всесоюзной очереди в винный отдел, раскинувшийся на шестую часть земной суши.

А на пяти шестых, ухмыляясь, сжимал стальную хватку на глотке коммунизма великий Ронни. «Освободить народы от советского империализма!» – провозгласили афганские моджахеды, никарагуанские контрас, ангольские бойцы Савимби и лаосские националисты-хмонги на конференции Джамбори.

СССР ощутимо потряхивало. Тост «пусть они сдохнут!» – объединил диссидентские кухни с рабочими общагами и люмпенскими шалманами. Малолетки на своих зонах-ВТК, зверевшие без курева, отказывались от завезённой «Примы»: «Не брать – пачки красные». «Комсе вход запрещён», – писалось на дверях в подвалы, оккупированные секциями атлетической гимнастики (один из таких подвалов милиция брала с боем, тренер убит при оказании сопротивления). Законопослушные дяди Васи, чьи теплицы громили бюрократы по указу о нетрудовых доходах, пока только матерились – зато фарцовщики-хайлайфисты сдавали спортивные нормы и месили «комсомольских оперотрядников».

Главным всё же было другое. «Горбачев не перестает повторять: наша партия — правящая», – писали Михаил Геллер и Александр Некрич в работе «Седьмой секретарь». Но: «Призывы ЦК КПСС звучат как голос с Синая: «Граждане СССР! Проявляйте повседневную заботу об охране окружающей среды! Рационально используйте природные ресурсы!»… Жители империи страха нашли особые формы выражения своего недовольства и возмущения. Они перестали работать. Мечта о «всеобщей забастовке» осуществилась в первом в мире социалистическом государстве».

Всё это в совокупности подвигло правящую горбачёвскую группу изменить политику. Причём развернуть резко. Режим попытались укрепить с другого конца. Внушить энтузиазм и дисциплину через уступки и подачки. Раз «военный коммунизм» обернулся Чернобылем, попробовать «нэп» (ничего третьего в арсенале всё равно нет). В январе 1987 года прошёл Пленум ЦК КПСС. Формальная тема – всего лишь «О перестройке и кадровой политике партии». Реально именно там была озвучена установка на «демократизацию». Летом того же года прозвучало в речи генсека словосочетание «социалистический плюрализм». О том, что «перестройка равнозначна революции» Михаил Сергеевич сообщил ещё годом раньше. На февральском пленуме 1988 года доклад Горбачёва назывался «Революционной перестройке – идеологию обновления». Какую? А это решит «свободное соревнование умов».

Вместо «классовой борьбы на мировой арене» начиналось «новое мышление для нашей страны и для всего мира». Вместо «борьбы с нетрудовыми доходами» – законы о кооперации и об индивидуальной трудовой деятельности. Вместо «укрепления дисциплины и порядка» – «развитие гласности и социалистической демократии». Вместо «категорического недопущения мировоззренческой нетребовательности» – «восстановление исторической правды по ленинским заветам».

Партия вроде разрешила людям собираться больше трёх, о чём-то думать, а кое-что даже говорить. Чтобы не сказали главного: «Бей коммунистов! Дави советскую власть!» – как было в Новочеркасске.

Понятно, что для идеологического корпуса и агитпропа КПСС – самая паразитическая часть паразитического класса номенклатуры – такое звучало погребальным звоном. Мало кто верил, что всё всерьёз. Однако признаки опасности для тогдашних володиных мизулиных и соловьёв-киселёв витали в воздухе. А ну как сбросят с парохода современности? Генсекам ведь не впервой отправлять в расход вернопреданных. Тем более самых тупых и бессмысленных.

Даже лёгкие послабления в интересах самой партноменклатуры кое-кому показалось опасными. И собственно, эти кое-кто были правы. Достаточно напечатать «Доктора Живаго» или «Дети Арбата», чтобы в обозримые сроки у них обрушилось всё. Трижды прав был Ленин, когда говорил, что свобода печати есть самоубийство коммунистической власти.

Страх перед убожеством

13 марта газета «Советская Россия» ошарашила читателей. Довольно-таки перестроечное издание, разоблачавшее «злоупотребления» и «извращения», выделило целую полосу под сталинистский вопль. Статья называлась «Не могу поступаться принципами». Под ней стояла подпись: Нина Андреева.

Массовый читатель этого почтенного имени не знал. Газете пришлось дать поясняющую строку: «Письмо в редакцию преподавателя ленинградского вуза». Если точнее – Ленинградского технологического института, в котором 49-летняя Нина Александровна преподавала химию. (Впоследствии её специальность дала повод для массы приколов – «коллега само Мэгги Тэтчер!»)

Смешно, однако, что фраза про принципы, которыми не можно поступаться не автором была придумана. Ещё смешнее, что первым это сказал Михаил Сергеевич Горбачёв. На том самом февральском пленуме, который перепугал сталинистов: «Принципами, товарищи, мы не должны поступаться ни под какими предлогами». В середине текста Нина Андреева снова опускается в реверансе: «по словам М. С. Горбачева, надо ярко показать…» Завершает она статью прямой цитатой: «Как говорил М. С. Горбачёв на февральском Пленуме ЦК КПСС…» Как видим, манифест советского сталинизма начинался, продолжался и кончался прогибоном перед Горбачёвым.

Первый абзац был посвящён восхвалению перестройки, гласности и революционных перемен. Несколько ниже содержалось выражение «гнева и негодования по поводу массовых репрессий, имевших место в 30-40-х годах по вине тогдашнего партийно-государственного руководства». Вот это всё действительно интересно.

А больше в статье как таковой ничего интересного не было. Сама, видимо, это понимая, Андреева вносила искусственное оживление – описывала свои прогулки со студентами «по заснеженным аллеям» парка в Петергофе. Даже не найдёшь, что толком процитировать.

Туповатые повторения партийных установок позднебрежневских и андропочерненковских времён. Священный ужас перед разговорами «о многопартийной системе, об автономных издательствах, о свободных профсоюзах, о выезде в капстраны и Израиль» (причём Израиль выделялся в особую категорию, страшнее капстран). Плюс обличения «леволибералов», «охранителей-традиционалистов», «крестьянских социалистов», «духовных наследников Дана, Мартова, Троцкого и Ягоды», «потомков нэпманов, басмачей и кулаков». А также лично драматурга Михаила Шатрова (сделавшего для официозного культа Ленина несравнимо больше Андреевой).

Когда же речь зашла о Сталине, то главным аргументом в его превозношении являлся панегирик, якобы произнесённый Черчиллем. Восхититься Иосифом Виссарионовичем от своего имени Нина Александровна не решилась – постановления ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» от 30 июня 1956 года никто не отменял. Значит, «сядь и засохни». Что до черчиллевского отрывка, то вскоре выяснилось, что это фейк (хотя такого слова тогда не было) – сэр Уинстон этого не говорил. В результате вся андреевская концепция идейно-политической реабилитации Сталина повисала в воздухе. Впрочем, неважно. Лишь бы оценивать «с партийно-классовых позиций».

Проще говоря, текст был убогий. Но к вечеру 13 марта официальные «прорабы перестройки» из партийной интеллигенции хором икали от страха. «О жутковатой истории со статьей Нины Андреевой: не в ней дело, дело в том, что мы перепугались ее письма», – говорил великий актёр Михаил Ульянов, исполнитель ролей Ленина и маршала Жукова. «Советская Россия» была органом Верховного Совета РСФСР и Совета министров РСФСР. Не самые высшие инстанции, но случайностей в публикациях такого издания быть не могло. Статья Андреевой была воспринята однозначно: перестройка кончилась. И что теперь будет с теми, кто имел наивность в ней засветиться, лучше даже не думать.

Дело ведь не в качестве андреевского текста. Публикация показала, что идеи сталинистского реванша имеют мощную социально-политическую базу. Аппарат КПСС получил свой «эталон партийной публицистики». Секретариат ЦК спустил соответствующую директиву. Райкомы-горкомы-обкомы под копирку штамповали распоряжения «опубликовать и обсудить». В Ленинграде Выборгский РК КПСС – продвинутые члены парторганизации называли его «чёрным райкомом» – даже выставил на телеобозрение. Это было крутым событием. По тем временам подобные беснования в эфире ещё не являлись обыденностью (хотя первый секретарь Иван Фролов не имел профессиональных навыков Владимира Соловьёва, потому смотрелся бледновато). Статью пустили в сеть политпросвещения, перепечатали армейские газеты. «Узнав об этом, я нарезал хлеб и положил в духовку», – рассказывал потом журналист Анатолий Стреляный.

Наверное, уже сочинялись покаянные письма в ЦК: мол, меня просто неверно поняли, готов искупить вину... Но не везде и не всеми.

«Надо ответить этой сталинистке, Андреевой!» – говорил на собрании активистов питерский рабочий Владимир Гомельский, организатор клуба «Демократизация профсоюзов». «Видел, чего напечатано?! Это же конец! Ты завязывай со своей политикой!» – говорила встревоженная девушка приятелю-неформалу. «Да ну, дурь какая-то, я и читать не стал, – отвечал ей парень. – Новая листовка, держи. Обязательно на собрание приходи, там увидимся».

Чёртова дюжина и ещё один

История письма Андреевой обросла детективными версиями и историческими легендами. Одни говорили, что статью чуть ли не продиктовал ленинградской химичке лично член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Егор Кузьмич Лигачёв. На тот момент – второе лицо иерархии КПСССР. Другие брали пониже: написание якобы курировал министр культуры СССР Василий Захаров. Заведующий ленинградским партагитпропом при легендарном Романове, крутой ортодокс – кому, как не ему?

Но все сходились на том, что статья в «Советской России» инспирировалась с партийного олимпа.

Этому нет доказательств. Зато есть многочисленные опровержения. Конечно, никто не обязан верить на слово Андреевой, Лигачёву или редактору «Советской России» Чикину. Но в самом деле, как-то правдоподобнее иное объяснение. Представительница сталинистской части интеллигенции проявила собственную инициативу. Редакция номенклатурной газеты приняла статью на ура. Но убедила автора – по воспоминаниям самой Андреевой – внести в текст осуждение репрессий. О чём Андреева потом сожалела.

Идеологические инстанции ЦК, подчинённые Лигачёву, с энтузиазмом санкционировали выход статьи. Фраза об «эталоне» принадлежит самому Егору Кузьмичу. Но уже пост-фактум. Когда номер «Совраски» увидел свет. И мгновенно консолидировалось в номенклатуре и активе КПСС течение, названное потом «партия 13 марта». Во главе которой несомненно стоял Лигачёв. С фигурой которого и стала ассоциироваться вся эпопея. (Нечто вроде драмы царского премьера Штюрмера, описанной Солженицыным: «Увы, несомненных улик не удалось собрать — а реакционность его была у всех на виду»).

Был ли Егор Лигачёв сталинистом? И нет, и да. Его тестя-комдива расстреляли по политическому доносу в 1938 году. Попали под репрессии ещё несколько членов семьи. Сам Егор держался стойко, от родных не отказывался, хотя его комсомольская карьера на время прервалась. «Есть вещи, которые Сталину нельзя простить. Это репрессии. Это истребление людей!» – через много лет говорил он в интервью. И явно искренне.

С другой стороны, Лигачёв – эталонный продукт сталинистской административной системы. В конце 1940-х он даже выводился из Новосибирского обкома комсомола – «за чрезмерную склонность к администрированию». Без малого двадцать лет был первым секретарём Томского обкома КПСС. В мае 1979-го его обком организовал уничтожение захоронений расстрелянных НКВД в Колпашевском яру (роль самого Лигачёва при этом неясна, но областную партийную власть возглавлял он). В Москву Лигачёва взывал в 1983-м генсек Андропов – в порядке укрепления кадров сторонниками партийно-полицейского порядка.

Лигачёв курировал при Андропове региональные партийные кадры. С этой сильной позиции в марте 1985-го он много сделал для проведения в генсеки Горбачёва. Потому что видел в младшем товарище перспективного андроповского наследника. Надёжного охранителя партийного всевластия.

Такую перестройку, какая началась в 1987-м, Егор Кузьмич не видел в самых страшных снах. И вот, 13 марта дало отличный шанс для сокрушительного контрудара. Способного расставить железобетонные точки и закрыть все вопросы.

Кто же сгруппировался вокруг Лигачёва? По арифметической иронии, на верхах «партии 13 марта» оказались 13 человек. Так сказать, чёртова дюжина обскурантов – душителей свободы.

Андрей Андреевич Громыко. Многолетний вождь советской дипломатии, знаменитый «мистер Нет». Проводник советской внешней политики при Сталине, Хрущёве и Брежневе. С июля 1985-го – председатель Президиума Верховного Совета СССР. Именно он, кстати, официально назвал кандидатуру Горбачёва в генеральные секретари. Теперь увидел, чем это обернулось. Ему не понравилось.

Сложно сказать, что двигало Львом Николаевичем Зайковым, когда он вступал в «мартовскую фракцию». Типичный технократ по-советски, один из капитанов ленинградской индустрии. При Андропове пошёл вверх по партийной линии, ему доверили Ленинградский обком. Когда избрали Михаила Сергеевича, Зайков сразу же выразил восторг. За что и был вознаграждён членством Политбюро. После скандального снятия Бориса Ельцина в ноябре 1987-го возглавил Московский горком. Судя по всему, Зайков ошибочно воспринял появление андреевского опуса как негласный знак Горбачёва.

Председатель Комитета партконтроля Михаил Сергеевич Соломенцев мог увидеть в письме Андреевой повод прижать украинских националистов. Он очень не любил украинский язык и считал его искажением русского. Весьма негативно тёзка Горбачёва воспринимал творчество Тараса Шевченко. Антиалкогольная кампания — в том числе его рук дело. Держать и не пущать — этого принципа Михаил Сергеевич придерживался беспрекословно. Любопытно, что, не занимая официально никаких внешнеполитических постов, он осуществлял контакты с Фиделем Кастро и Николае Чаушеску.

Виталий Иванович Воротников сменил Соломенцева на посту председателя Совмина РСФСР. Эти два политика были во многом похожи, включая дружбу с Кастро. Неудивительно, что оба поддержали письмо Андреевой.

Кандидат в члены Политбюро Владимир Иванович Долгих долгое время работал в металлургической промышленности, успел побывать директором Норильского горно-металлургического комбината. После трёх лет в должности первого секретаря Красноярского крайкома КПСС судьба забрасывает его в ЦК. Где Долгих становится представителем лобби регионального директората. Быть может, статью Нины Андреевой функционер-сибиряк читал на ностальгической ноте.

Это – политический костяк группы. К которому примкнули, держа некоторую дистанцию, более осторожные партгосбоссы. В том числе тяжеловесы. Председатель Совета министров СССР Николай Иванович Рыжков. Председатель КГБ СССР Виктор Михайлович Чебриков. Министр внутренних дел СССР Александр Владимирович Власов. Министр обороны СССР Дмитрий Тимофеевич Язов. Секретарь ЦК по сельскому хозяйству Виктор Петрович Никонов. Заведующий орготделом ЦК Георгий Петрович Разумовский. Первый секретарь Ленинградского обкома Юлий Филиппович Соловьёв. Председатель Бюро Совмина СССР по социальному развитию Николай Владимирович Талызин.

Несколько особняком стоял секретарь ЦК, заведующий экономическим отделом ЦК Николай Никитович Слюньков. Будучи первым секретарём ЦК КП Белорусской ССР он достиг небывалых успехов. В народе Слюнькова считали способным человеком. Не догматик, а практик, крепкий хозяйственник. До поры до времени он оправдывал это мнение.

Так или иначе, «партия 13 марта» производила мощное впечатление. Цвет партийной аристократии. Ключевые фигуры Политбюро и Секретариата. Руководители силового блока. Вожди промышленности и сельского хозяйства. Хозяева Москвы и Ленинграда. Такой конгломерат был способен раздавить любого. Страна, только-только вдохнувшая свободы, вновь попадала в петлю. Оставалось за малым – что-то молчал Михаил Сергеевич.

Пятеро смелых и шестой храбрец

Поразительно, но и в верхушке КПСС нашлись несколько человек, кому не хотелось видеть Родину за колючей проволокой. Это была т.н. «группа пяти».

Роль тяжёлой артиллерии в этой фракции играл Владимир Васильевич Щербицкий – член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КП Украинской ССР. Партийную карьеру начинал при Сталине, в высшее руководство вошёл в расцвете брежневского застоя. Что заставило его поддержать вольнодумцев? Может, неприязнь к Соломенцеву — Щербицкий был украинцем и об этом не забывал. А может, политическое чутьё, доселе его никогда не подводившее.

Веским фактором стала позиция министра иностранных дел СССР Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе. У себя на родине, в Грузии, он ещё в 1990–2000-х был известен как страстный почитатель Сталина. Но всё же с 1956 года прошло уже две эпохи. Былая любовь к Усатому повыветрилась. Шеварднадзе видел настроения своих соотечественников и старался не отставать от них. К тому же, возглавлять дипломатическое ведомство государства, где откровенно возвышают создателя ГУЛАГа было бы как-то не с руки. Это Лаврову всё мимо. А советские дипломаты на Захарову похожи не были. Им бывало за державу обидно.

В «группу пяти» вошли также два кандидата в члены Политбюро. Заведующий отделом ЦК по связям с компартиями соцстран Вадим Андреевич Медведев и заместитель председателя Совмина СССР Юрий Дмитриевич Маслюков. И наконец, секретарь ЦК КПСС Анатолий Иванович Лукьянов. Будущий идеолог путча ГКЧП был тогда среди форейторов перестройки. Когда сталинисты 1990-х начинали возмущаться его «умеренностью», Лукьянов напоминал им, что в молодости, как юрист-референт Совмина, занимался реабилитацией жертв репрессий. И не хотел бы повторения чего-либо подобного.

С первого взгляда очевидно, насколько «группа пяти» уступала «группе тринадцати». И численно – почти втрое. И по аппаратному весу: только два члена Политбюро (оба к тому же нацмены), остальные – функционеры второго ряда с ограниченными управленческими прерогативами. Силовиков и вовсе ни одного. Исход такого столкновения «мерседеса с запорожцем», казалось, не вызывал сомнений. Но это только казалось.

Над «группой тринадцати», напомним, был четырнадцатый и главный – Лигачёв. Также и над «группой пяти» главным был шестой: Александр Николаевич Яковлев. Член Политбюро, секретарь ЦК КПСС. С недавних пор – куратор идеологии. От него-то и исходили установки революционного обновления, озвучиваемые Горбачёвым. И про «больше демократии», и про «социалистический плюрализм», и про общечеловеческие ценности.

Подобно Лигачёву, Рыжкову, да и самому Горбачёву, Яковлев принадлежал к «гнезду Андропова». Именно генсек-гэбист вытащил его из Канады обратно в Москву. За океаном Александр Николаевич пребывал как бы типа в опале. Резкость антинационалистических, антинацистких суждений (понятная для фронтовика) пришлась не ко двору деятелям «русской партии в КПСС» 1970-х годов. Андропов к идеям «русского мира» был абсолютно равнодушен (их и Брежнев-то, кстати, не любил). Зато тревожные оценки Яковлевым положения в стране как предкризисного Юрия Владимировича заинтересовали. Настолько, что новую редакцию программы КПСС готовила группа под яковлевским началом. Впрочем, пламенный марксист Александр Николаевич в те времена был далёк от социал-демократизма, либерализма, буддизма и других идей, которыми прославился в перестройку и после.

А вот антисталинистом Яковлев уже был. Причём яростным. Объяснял он это опять-таки фронтовой частью своей биографии: «Я ведь знал, как и почему люди попадали в плен. И знал, что за это бывало с ними потом». Перестройку он видел прежде всего бесповоротной десталинизацией, раз и навсегда. И получил на это осторожный карт-бланш генсека. Его формальное положение в партийной верхушке был сопоставимо с лигачёвским. А реальное оказалось выше и прочнее. Так что «пятёрка» выходила сильнее «чёртовой дюжины».

Но на местном партийном уровне преобладание сталинистов было подавляющим. Выше уже говорилось, как наперегонки бросились удельные князья пропагандировать непоступление принципами. Исключение составил лишь один обком (из примерно полутора сотен). Тамбовский.

Первым секретарём Тамбовского ОК КПСС был Евгений Подольский. До того – средний хозяйственник, после – тоже. Ничем больше не прославленный. Однако «Тамбовская правда» стала единственным в Советском Союзе легальным изданием, раскритиковавшим статью Нины Андреевой прежде, чем на это поступила команда. Почему так? Кто его знает. Может, воздух там такой – бунтарский, антоновский?

Позиция Михаила Горбачёва обозначилась только 23 марта. Было собрано заседание Политбюро с единственным вопросом в повестке: статья Нины Андреевой и партийный ответ на неё. Стенограмма, если велась, то не публиковалась. Но ход того заседания известен со слов участников. Описывается ими примерно одинаково, безотносительно к позиции.

Генсек выступил чётко в духе идей Яковлева. Сталин – преступник, оправдывать его могут только враги перестройки. При этом Михаил Сергеевич демонстрировал классовую ограниченность: «Вам могу сказать – он миллион партийных активистов расстрелял и в лагеря отправил!». Партийных активистов… Жаль, что Александр Николаевич не рассказал ему, какова была настоящая статистика репрессий. Включая 1937 год.

Тем не менее, ожидание кончилось. Вопросы снялись. 24 марта был совершён обычный партийно-коммунистический ритуал отречения от взглядов. Все до одного члены Политбюро «единодушно осудили» Андрееву и поблагодарили Горбачёва за принципиальную позицию. Произнёс всё это и Егор Лигачёв. «Не хочется даже думать о том, чего ему это стоило», – писал годы спустя Валерий Легостаев, помощник Егора Кузьмича и его с Ниной Александровной единомышленник.

Горбачёвским благословением пятеро яковлевцев играючи разгромили тринадцатерых лигачёвцев. Да ещё устроили им сеанс самоунижения. Но нельзя сказать, чтобы все до одного аппаратные сталинисты безропотно сдались. Исключение всё же было.

Если верить воспоминаниям, на заседании Политбюро присутствовали несколько приглашённых. В том числе первый секретарь Свердловского обкома КПСС Юрий Петров. Преемник Бориса Ельцина на обкомовском посту. Один из столпов уральской команды Бориса Николаевича.

Петров был единственным, кто не каялся за поддержку Андреевой. Произошло вообще нечто беспрецедентное: секретарь обкома нагло спорил с генсеком: «А вот я всё равно так считаю». Михаил Сергеевич, надо полагать, обалдевал. И думал, как он вовремя избавился от самого Ельцина. Если у него даже замы такие.

Свежесть апрельской волны

Лёд тронулся 5 апреля. В главном СМИ Советского Союза – органе ЦК КПСС газете «Правда» – появилась установочная статья «Принципы перестройки – революционность мышления и действий». Текст в общем то такой же длинный и муторный, как и андреевский. Партийный канцелярит в полный рост, только без заснеженных аллей. Читать и цитировать его сегодня тоже затруднительно. Чего стоит пассаж вроде «советская печать – не частная лавочка». Или критика Андреевой за то, что она приводит в авторитеты Черчилля – когда всё, что надо знать о Сталине, сказал Ленин.

так выглядит из сегодня. 5 апреля 1988 года это был набат победы. Над антиперестроечными силами, манифестом которых «Правда» назвала статью Андреевой.

Несколько тезисов снова ошарашили общество. Но теперь – обратным, позитивным толчком. Прежде всего: каждый имеет право на мнение, даже на неправильное. Это было что-то новое. Многие советские граждане вздрогнули, услышав такое. А тут ещё совсем феноменальное: «Даже в тех случаях, когда мы вынуждены иметь дело с людьми, несущими чуждые социализму идеи, классовый подход — это не «клеймо», облегчающее «селекцию», а инструмент научного анализа».

Следующим пунктом шли размышления, актуальные сегодня. Охранительские вскрики вроде «не раскачивайте лодку! опрокинете, разрушите социализм!» – трактовались как отстой. Наоборот: «Жизнь диалектична. Это непрерывное движение, постоянное обновление». Пусть со ссылкой на Энгельса, Ленина и «живую душу марксизма». Это шелуха, важна суть: движухе дано добро.

Насчёт Сталина в очередной раз прописывался постулат о «личности крайне противоречивой». Но дальше говорилось: «Вина огромна и непростительна». Ключевым здесь было последнее слово. Это уже было сказано в горбачёвском докладе к 70-летию Октября. Теперь оценка подтверждалсь, и если кто полагал вопрос открытым – то зря. И более того. Вот характеристика сталинистских настроений: «Подобная позиция уходит своими корнями в командно-административные и бюрократические методы управления. Она связана и с нравственным наследием того времени, равно как и с обнаженными прагматическими интересами и соображениями, стремлением любой ценой защитить собственные выгоды — будь то материальные, социальные или же духовные». Люди попроще – а таких в СССР было подавляющее большинство – поняли элементарно: сталинист есть классовый враг. Что и требовалось доказать.

Оканчивается статья шестью «больше»: больше света, больше инициативы, больше ответственности, больше гласности, больше демократии, больше социализма. Даже такая казёнщина была тогда глотком свободы и гласом спасения. Хотя Александр Николаевич Яковлев – подписи под редакционной статьёй не было, но все знали, что написал он – умел гораздо художественнее.

Это был сигнал людям страны: изменения необратимы. Воздух радикально посвежел. До 5 апреля Лигачёв и его сторонники держались нагло, а их противники сидели тише воды ниже травы. После этой даты ситуация зеркально изменилась. Печать и эфир обрушились на консервативно-сталинистские бастионы всей мощью революционной волны. Города постепенно захлёстывали митинги и стихийные гайд-парки. «Партия 13 марта» потерпела полный разгром. В обществе произошёл невиданный дотоле взлёт социального оптимизма.

Вышеупомянутый Валерий Легостаев называл «партию 13 марта» более уважительно: «группа практиков» во главе с Лигачёвым. Которая уже никогда не восстановила своих позиций. «Перестроечные средства массовой информации сделались лобным местом перестройки, – писал он уже осенью 1991 года. – Вслед за Ниной Андреевой на него взошли Е. К. Лигачёв, Н. И. Рыжков, И. К. Полозков... Огонь, в который был брошен образ Сталина, очень скоро перекинулся на всю КПСС, уничтожая основу советской государственности».

Номенклатурщики на местах либо умолкали, либо вынужденно перековывались. Кроме тамбовских, само собой. Не сдвигался лишь твердокаменный Юрий Петров. Одно слово — Уралвагонзавод.

Сбой в адресе

28 июня 1988 года в Москве открывалась XIX конференция КПСС. Предстояло утвердить план политической реформы. То, о чем сказал потом Солженицын: «Склёпка уродливой искусственной избирательной системы, чтоб только компартии власть не упустить». Но это в октябре 1990-го. Весной-летом 1988-го предстоящее событие называли «историческим форумом».

После 13 марта «Не могу поступаться принципами» аппаратчики называли «камертоном к партконференции». Через три недели их сковала немая сцена. Но – чем же одарит страну победившая «партия 5 апреля»? При всех трубах и литаврах, это оставалось в строгом секрете. Опубликованные тезисы ЦК КПСС были предельно банальны, расплывчаты и малосодержательны.

А теперь – внимание, вопрос: кто знает о втором письме Нины Андреевой? Не в марте, а в июне 1988-го. А ведь было и такое. Адресованное партконференции.

Послание ходило по рукам. Но, разумеется, ни одна официальная газета его не публиковала. Два раза учить не надо, себе не враги. Но в Ленинграде нашлось единственное издание, которое вновь предоставило трибуну неугомонной сталинистке. Хоть и не по адресу пришло письмо. «Иногда подводит связь даже в наши дни».

Это издание гордо называлось журналом «В полный рост!» («ВПР!»). Издавался журнал тиражом от 50 до 100 экземпляров. Каждый экземпляр представлял собой стопку машинописных листов на канцелярской скрепке. Редактировал это славное издание Роман Астахов – с 2007 года IT-директор сайта «Народная трибуна СПб», который Вы сейчас читаете.

Издавала «В полный рост!» группа под названием Социал-демократический союз (СДС). Небольшая, но довольно активная и радикально антисоветская. «Отпор врагам демократической революции, прежде всего сталинистской красной сотне, должен быть жёстким и по возможности наступательным, – сурово писалось в первом варианте Программной позиции СДС. – Эти люди понимают только собственный язык: силовой нажим. Наш девиз – терпимость и демократия (при отсутствии чрезвычайных обстоятельств)». Потом, правда, текст пришлось смягчить, например, убрать внутрискобочное. Иначе инициаторы остались бы в одиночестве – в организацию просто стремались вступать.

Что это были за социал-демократы, вопрос отдельный. «Вы, кажется, поклонники Швеции, – вразумлял их старший товарищ из Таллинна. – Попробуйте отправить свои материалы в Стокгольм. Думаете, Карлссон (Ингвар Карлссон – социал-демоератический премьер-министр Швеции в 1986–1991 годах – Ред.) согласится с характеристикой нынешнего руководства СССР как «красной сотни»?!» В конце 1988-го СДС распался – не удалось прийти к общему мнению по вопросу, создавать ли в организации службу безопасности из бывших десантников и вокзальной пацанвы. Кто-то из членов СДС через полтора года стал депутатом Ленсовета. Другие через двадцать два года участвовали в «донжонском» создании корпоративно-солидаристской группы НТС(оск).

Но это всё потом. В описываемый период СДС и «ВПР!» жили другой политикой. Например, печатали письмо Нины Андреевой. С жалобой на травлю, которой её подвергли за то, что она «попыталась в меру своих знаний и образованности порассуждать о диалектике классового и общечеловеческого».

Нельзя сказать, чтобы рассуждения были глубокими или креативными. Скажем, вопрос, почему партконференция обсуждает текущую перестройку, а не «коммунистическую перспективу», не свидетельствовал о больших знаниях и высокой образованности. Но имелись и моменты поинтереснее. Андреева обращала внимание на опасность для социализма от социального слоя подпольных миллионеров. Предупреждала, что экономические трудности повлекут за собой повышение цен, которое негативно настроит широкие слои трудящихся.

Предлагала провести очередную чистку партии, но довольно вегетарианским способом: введением партмаксимума. Который, как специально оговаривалось, «должен быть достаточно высок, чтобы не сдерживать материальную заинтересованность». За скобками – при всех знаниях и образованности – оставлялся тот факт, что отменил партмаксимум никто иной, как Иосиф Сталин. Зато в качестве положительного примера приводился правый уклонист Николай Бухарин – жертвовал гонорары в партийную кассу. По какой причине его гонорары вдруг перестали в партийную кассу поступать – опять-таки обходилось молчанием. Заканчивалось письмо сообщением о телефонных звонках с угрозами расправы.

Показательный парадокс: партия, которой Нина Александровна была беззаветно предана, презрительно её игнорировала. Разве что Горбачёв заметил на партконференции, отвечая Михаилу Ульянову: «Опять письмо прислала. Настаивает на своём». Типа, вот ведь…) Зато внимание ей уделяли противники по классовой борьбе. Они ей даже ответили на страницах «ВПР!»

Начало ответа было весьма боевитым: «Классовое бешенство, фашизм, как правило, идут до конца». Фашизм — это о Нине Андреевой и её идеях. Далее: «Не является исключением и сталинизм, идеология и политика вставшей на дыбы бюрократии, сановников и рядовых аппаратчиков, брежневцев и полпотовцев, готовых сколь угодно длить бесконечную череду преступлений ради государственного присвоения чужого труда. И так будет, пока не падёт власть номенклатурной олигархии, ибо социальную природу бюрократии исправить невозможно». Заметим некоторую общность в методологии социального мышления. Андреева – о подпольной буржуазии, эсдеки-антисоветчики – о бюрократии. Тут и там классовый подход рулит. Прямо соревнование, кто больше марксист.

А следующим абзацем шло: «Получив по зубам 5 апреля, эти силы отползли поближе к норе». Такой вот эмоциональной проговоркой СДС расписывался, что при всём бешеном антисоветизме на тот момент примыкал к «партии 5 апреля». Или к яковлевской фракции, кому как больше нравится.

Изворот переворотом

Над историей с письмом сталинистки, отправленным в КПСС и попавшим в СДС, можно улыбнуться. Но по концовке улыбка получится не такой уж весёлой.

XIX партконференция транслировалась по Центральному телевидению. Миллионы людей увидели обалделые лица делегатов. После полутора лет пафосного «Власть – Советам!» и мудрствований о «разграничении функций партийных и государственных органов» Михаил Горбачёв предложил «рекомендовать в председатели Советов, как правило, секретарей соответствующих партийных комитетов». Теперь-то действительно можно и «власть советам». Переложить из одного кармана в другой. «Появился, значит, новый отдел. Ладно справимся», – ухмылялись в райкомах.

Прочее было уже менее значимым. Первый секретарь Кемеровского обкома Вадим Бакатин (будущий либеральный министр внутренних дел и неудачливый избавитель от КГБ) потребовал прекратить разговоры о «фантастических привилегиях, которыми якобы пользуются партийные работники». Лигачёв переругался с Ельциным – в результате возникла фейковая фраза «Борис, ты не прав!» На самом деле Лигачёв сказал иначе, гораздо казённее: «Ты, Борис, не сделал правильных выводов!» («Сделаю, Кузьмич!» – издевательски кричали некоторые телезрители). Вылезли несколько московских секретарей, чтобы наехать на Ельцина. Один начал рассказывать, как Ельцин вломил аппаратчику строгий выговор, и тот выбросился из окна. «Ну и барышни в московских райкомах сидят», – комментировали у телевизоров (было расследование, выяснилось, что выговор тут не причём – тот человек покончил с собой из-за министерской афёры).

В защиту Ельцина выступил делегат из Свердловска. Он хоть и назвал Бориса Николаевича жестоким человеком, но сказал, что на Урале Ельцин в авторитете. Это был Владимир Волков, секретарь парткома машиностроительного завода. После конференции его попытались исключить из КПСС, но партийная масса не позволила: «Только попробуйте тронуть!» Потом Волков много лет возглавлял межрегиональную ассоциацию «Большой Урал».

1 июля конференция закончилась. Согласно её решениям, в октябре в Конституцию СССР были внесены значительные изменения. В плане «склёпки искусственной системы». Например, вводилась двухуровневая система представительных органов. Народ выбирал — реально выбирал — Съезд народных депутатов, а уж из депутатов Съезда комплектовался Верховный Совет. «Общественные организации», начиная с КПСС, получали гарантированные депутатские квоты. О многопартийной системе речи ещё не шло.

Даже наоборот. Именно XIX партконференция – вопреки всем ожиданиям – обозначила этап реакции. Была развёрнута кампания идеологического давления на страже партократии. Тексты в той же «Правде» стали очень походить на опусы Нины Андреевой, разве что без похвал Сталину. Как-то приумолк Яковлев, зато не вылезал из телевизора Лигачёв. Верховный Совет принял разгонное законодательство о митингах. Вводились меры экономического удушения только что возникшей кооперации. «Партия 13 марта» словно брала реванш руками победившей «партии 5 апреля».

Жизнь всё равно оказалась сильнее. Выборы 1989 года прошли так, что ставить секретарей в председатели не пришлось. Формулу партконференции сорвали избирателей. А потом забастовали шахтёры… Но это всё через год. Кто же знал?

Многое прояснилось в конце сентября. Генеральный секретарь направился в Красноярск. Поговорил, как обычно, много ни о чём. А перед вылетом в Москву произнёс загадочные слова. В таком роде: мол, очень не хочется старыми методами пользоваться, но иногда приходится. «А что делать?» – это стало исторической фразой.

Что делать, выяснилось 30 сентября 1988-го. Из Политбюро были выведены Громыко и Соломенцев, кандидатами перестали быть Долгих и ветеран брежневского Минкульта Пётр Демичев. Назавтра Громыко перестал быть председателем президиума ВС – этот пост перешёл к Горбачёву. В тот же день Чебриков перестал быть председателем КГБ, на этот пост пришёл Владимир Крючков. Впрочем. Это не было кардинальной переменой: Чебриков оставался членом Политбюро и секретарём ЦК – куратором КГБ и МВД. Другое дело, что оставался недолго – ещё только год.

Зато в состав Политбюро вошёл Вадим Медведев. Кандидатом в члены стали Анатолий Лукьянов и Александр Власов (ещё Анна Бирюкова, но это ладно). И наконец, была произведена изящнейшая разводка: антиподы Яковлев и Лигачёв были отстранены от курирования идеологии. Но Александр Николаевич перешёл на международную политику, а Егор Кузьмич – на сельское хозяйство. Во втором из этих кадровых решений читался приговор. Пусть с некоторой отсрочкой. Идеология, понятно, без куратора не осталась. Эту функцию принял Медведев. Личность не столь яркая, как Яковлев, но практически полный его единомышленник.

Это было круто. Многим показалось – просто переворот. Очередная победа «партии 5 апреля». Теперь на верхах власти. И однозначное позиционирование генсека как её победоносного лидера.

Оставалось бы спросить: для чего? Если бы на это не ответил Солженицын в вышеприведённой цитате. Компартия в лице всех её фракция изворачивалась в удержании власти. Не так, значит – этак. Классовое бешенство шло до конца. Но конец «партии 13 марта» был бы для страны куда страшней, чем «партии 5 апреля». Она заслужила благодарность, это правда. Кто видел апрель 1988-го, не усомнится.

А что касается прочего… Надо было активистам СДС – и всем таким, как они – меньше теоретизировать и резче поворачиваться. Никто вашу работу за вас не сделает. Теперь это ясно наперёд. Урок тех трёх недель, за который всем спасибо.

«Что ей годы, раз годы прошли»

По-разному сложилась судьба основных деятелей того марта–апреля. Нина Андреева не пропала. Стала известна миру, объездила его от Бразилии до Северной Кореи. В КПСС карьера не задалась — зато создала собственную партию ВКПБ. Конечно, не обошлось без внутрипартийной грызни – но это уж непреложный закон. Оппозиционеры-уклонисты, что любопытно, обвиняли её в кулацком происхождении и сдаче партофиса под… скажем так, массажный салон. Но она одолела фракционеров.

К Путину относится двояко. Хвалит за Таможенный союз, ругает за… продолжение десталинизации. Где она это видит, можно лишь догадываться. Никакой ни в чём роли ни она, ни её партия не играют. Зато хоть кого разоблачай. Начиная с Зюганова – за оппортунизм. Благодать.

Егору Лигачёву ныне 97 лет. Держался он до упора – пока его не опрокинули голосованием делегатов последнего XXVIIIсъезда КПСС. Но и тогда Егор Кузьмич из политики не ушёл. Был членом ЦК КПРФ, старейшим депутатом Госдумы. Конфликтовал с Зюгановым: мол, зачем ЦК распускает Московский горком? Вот так по-взрослому. Только после операции в возрасте 92 лет несколько снизил активность.

Что-то есть в нём такое… необычное для данного типа. К примеру, в начале 1992-го он говорил о трудностях, которые стоят перед правительством Ельцина–Гайдара: «Желаю успеха». Настоящий он какой-то, что ли?

Александр Яковлев скончался в 2005 году. Он снискал искреннюю любовь одних и неистовую ненависть других. Но те и другие признают: это был мощный зубр. «Уход Александра Николаевича для многих стал хорошим поводом открыть шампанское. Он ведь дал для этого широчайшие возможности. Не будь Александра Яковлева, ненавидящие его наци и комми каждый четверг — был такой единый политдень от Чукотска до Аддис-Абебы - разбивали бы лбы перед портретом Яковлева А.Н., члена Политбюро ЦК КПСС, секретаря ЦК КПСС. Но ему это было не нужно. Он любил думать и потому считал, что люди достойны большего», – некролог в российской провинциальной газете.

Владимир Долгих фактически возглавляет красноярское землячество в Москве. По взглядам он явно остался сталинистом. Боролся, например, против «Антисоветской» шашлычницы. Но депутатом Госдумы был не от КПРФ, а от «Единой России». No comments. Человек он вообще деловой – советник нескольких губернаторов Красноярского края. А ещё, говорят осведомлённые люди, поддерживал «молодого волка» Анатолия Быкова во время войн за КрАЗ. Как авторитет авторитета.

Осторожный Слюньков разочаровал всех в июле 1989-го, когда начал задвигать бастовавшим шахтёрам о радости труда. «Arbeit macht frei» массы не заценили. Шахтёры попросили его удалиться, на чём его политическая карьера и завершилась. Лукьянов на посту председателя Верховного Совета СССР превратился из защитника перестройки в одного из лидеров реакции. Был председателем Верховного СоветаПосле наступления демократии немного посидел в тюрьме за ГКЧП, потом вышел в качестве гуру КПРФ. Между делом издал несколько поэтических сборников.

С точностью до наоборот получилось у Юрия Петрова. Летом 1988-го его отправили послом на Кубу. Насмотревшись на сталинизм в действии, через три года он превратился в защитника новой, демократической России. Ельцин лично пригласил своего бывшего подчинённого по Свердловскому обкому руководить президентской администрацией. В Августе 1991-го Петров был среди организаторов обороны Белого дома. Тогдашний мэр Москвы Гавриил Попов вспоминал: «В самые напряжённые моменты я видел рядом с президентом Юрия Петрова. Он держался твёрдо, как демократ». Ещё бы! Ведь он сам когда-то был одним из тех, кто угрожал демократии. Знал их изнутри, как облупленных.

Но для демократов Петров никогда своим не стал. Собственно, он к этому и не стремился. Первый глава ельцинской администрации вошёл в историю как символ номенклатурного лобби в новой российской власти. Он ведь просто перешёл из «партии 13 марта» в «партию 5 апреля». Не более того.

Но и не менее. Кто знает, как повернулась бы судьба, не случись в 1988 году дня 5 апреля. Спустя тридцать лет те сталинисты карикатурно смешны. А тогда? Победи «партия 13 марта» — Советский Союз ожидали тяжёлые времена. И не факт, что преподавательница ленинградской Техноложки их бы пережила. Возможно, статья Александра Николаевича спасла жизнь Нине Александровне. А заодно сделала невозможным возврат к сталинским порядкам. Повод дала статья Нины Андреевой. В этом и есть её историческое значение.