Тюрьма – главная скрепа режима. Всё-таки даже важнее телевизора и потребительского кредита. Телевизор можно выключить, а то и выбросить. Кредит – выплатить, а то и не брать вообще. Но дубинки и наручники, решётка и проволока – аргумент последний и бесспорный. Страховка всему остальному. «Верно, ждут его в неволе невесёлые деньки, там для рук его довольно приготовлено пеньки» – только на это держава может положиться вполне. Поэтому послепыточный кадровый погром в ярославской ИК-1 – ЧП государственного масштаба. Неладно в их королевстве.

Год ярославской памяти

Ярославского заключённого Евгения Макарова избивали восемнадцать человек (обычно с такими задачами справляются двое-трое, если уж у одного сил не хватает). Как именно – повторяться не будем. Описано многократно, показано на видео. Арестованы уже восемь. Среди них заместитель начальника ИК-1 по воспитательной работе (экзекуция проводилась в специальном воспитательном помещении). Он, правда, под арестом домашним. Остальные – как положено. И уже топят друг друга.

Известны и другие обстоятельства дела. Макаров увидел распотрошёнными свои вещи, брошенное на пол письмо из дома. Спросил надзирателя нормально ли это. Тот ответил, что да. Получил за это «рыжую псину». Вскоре Макарова отвели в воспитательный зал. Было это 29 июня 2017-го. И только через год, после публикации видео в «Новой газете», разразился скандал. Которого палачи-вертухаи явно не ждали и близко.

Каким образом оказалось видео в руках адвоката Ирины Бирюковой, пока умалчивается. Вероятно, было продано кем-то из тех, кто на видео изображён. Бизнес, ничего личного – а будущее не всем дано предугадать. Сама Бирюкова выехала из России. Но написала в Следственный комитет просьбу о госзащите для Макарова. Равно как и для своей семьи. С правовой защитой, по её словам, у Макарова проблем нет. А вот с физической – ещё какие. Доверять администрации ИК-8 – Макаров переведён туда – адвокат и клиент оснований не видят. Хватило опыта в ИК-1.

Характерен адресат: Следственный комитет РФ. Ведомство генерала юстиции Бастрыкина. «Команда Бастрыкина, – пишет петербургский оппозиционный публицист Александр Скобов, – это активная и влиятельная часть условной «партии тоталитарной реставрации», причём способная осуществлять эту реставрацию на практике. Прямо сейчас. То, чем занимается СКР последние несколько лет – это реставрация сталинской машины репрессий. Каждое громкое политическое дело, организованное СКР – это «ходовые испытания» очередной детали машины террора. Осталось только запустить машину в целом». И вот такая структура выступает в защиту избитого заключённого, карает озверевших карателей… Да ещё при том, что Евгений Макаров – осуждённый по 111-й статье УК, жёсткий мордопобой – корешился на отсидке с политическим Иваном Непомнящих, осуждённым по «Болотном делу». Вместе протестовали, с бытовиком Русланом Вахаповым. Случалось, их и раньше избивали. Тоже вместе.

С чего бы бастрыкинский СК вдруг превратился в маяк правозащиты. Гадать ни к чему, со временем всё выяснится. Но резоны на то видны. Две недели назад ФСБ арестовала генерал-майора Дрыманова. В недавнем прошлом начальника московского управления СК. За взятку от воров в законе. Что само по себе мощно впечатляет. Разумеется, начались разговоры об эндшпиле, надвинувшемся на Бастрыкина. Госбезопасность явно окорачивает возомнивший о себе Следком. Именно за претензии Бастрыкина на политическую роль и особую близость к Самому. Репрессивный раж нисколько ему в заслугу не ставиться. Не чекистов этому учить. Генерал армии Бортников нисколько не нуждается в сотрудничестве с Бастрыкиным. Скорей наоборот.

ФСИН и «Макдональдс»

В такой закрутке контратака сгодится в любом направлении. Так или иначе, а стрелки переводятся. Хотя бы и на систему ФСИН. Ярославское дело стало по-настоящему политическим событием. Практически одновременно дан ход делу брянскому – в местной ИК-6 дежурный задушил заключённого. Расследование ведёт региональный СК. Как тут что-то предъявлять Бастрыкину, если дел настолько невпроворот? Их, правда, и раньше было не меньше. Но раньше Дрыманов был высокопоставленным следователем, а не сенсационным подследственным. Можно было не беспокоиться. Зато теперь приходится.

И хорошо, что приходится. Неважно, из-за чего и почему. Если костоломы станут на что-то оглядываться – хоть даже на СК – это уже может кого-то спасти. А это главное.

Пока что руководство ФСИН обещает подумать о проведении собраний. «Офицерских и общих, и тех же женсоветов». Там будут стыдить тех, кто позорит коллектив. «Все посмотрели на такого-то! Ему не стало стыдно?!» А кто служит хорошо – тех хвалить. Как в «Макдональдсах». Сравнение – не выдумка, именно на опыт американского общепита ссылается в разговоре с прессой неназванный высокий чин: «В США, даже если вы зайдёте в предприятие «Макдональдс», то вы увидите «Лучший за неделю», «Лучший за месяц». А мы почему-то вдруг стали этого стесняться резко. Это не правильно».

А если всерьёз, то генерал-лейтенант Рудый, заместитель директора ФСИН генерал-полковника Корниенко (предшественник которого Александр Реймер отбывает восемь лет за хищения в одном из фсиновских учреждений) вступился за честь мундира исполнения наказаний. Он охарактеризовал Макарова в качестве конченого «отрицалова» – 136 нарушений. Больше того: «Ситуация была спровоцирована определёнными силами, ему периодически подсказывали, чтобы он вел себя вызывающе с сотрудниками». Заговор, короче. Как говорили в 1937-м, «внутрилагерный террор».

Вот это уже теплее. Сквозь обычные «козни пятой колонны» и прочие «госдеппеченьки» (быть может, насмотрелись и генералы соловьёв да киселёв с прочими недобитыми энтэвэшниками) просматривается реальность. Для многих страшная. Хотя страшная разным по-разному.

Меньше, но жёстче

Российский ФСИН – не советский ГУЛАГ. Последние данные опубликованы на 1 января 2018 года: в местах лишения свободы находятся 602 тысячи 176 человек. Несколько менее полумиллиона в исправительных колониях (среди них 2014 пожизненно осуждённых). Более 100 тысяч в следственных изоляторах (то, что в обиходе называют тюрьмами). Порядка 35 тысяч в колониях-поселениях. Менее пяти тысяч под домашним арестом. Более 400 тысяч осуждены условно или приговорены к наказаниям, не связанным с лишением свободы.

Это не идёт в сравнение с миллионами заключённых в СССР. Как ни удивительно, но арифметика упряма: при Путине сидит меньше народу, чем даже при Ельцине. На момент смены власти в 2000 году заключённых было больше миллиона. С тех пор – если верить официальным данным – устойчивая динамика количественного снижения. Социальное ужесточение налицо, политическое – тем более. Но прямых полицейских репрессий не так много. Особенно с середины 2000-х, когда были упорядочены новые уголовно-исправительные нормативы. И прекратилось механическое копирование правоприменительной практики СССР, когда за случайную драку можно было уехать года на два «в дупель кислородные места».

Власти до сих пор не сильно нуждались в политическом терроре. Ту оппозицию, с которой приходится иметь дело, режим попросту берёт на глотку, и этого оказывается достаточно. В крайнем случае, используются административные санкции. Которых обычно хватает уже с перебором. На главном же направлении карательной политики – не политическом, а социальном – налицо сосредоточение. Участки нанесения ударов сузились. Но наносятся жёстче и тщательнее.

Порядки современных исправучреждений, по многим отзывам, мрак по сравнению с «лихими девяностыми». Это, кстати, отмечала и оппозиция несколько лет назад. «Определённые уступки начала 1990-х, ставшие результатом массовых бунтов в местах лишения свободы августа-сентября 1991 года, практически полностью взяты назад. За последние два десятилетия места лишения свободы вновь превращены в «зоны» подавления и расправ. Эта проблематика должна стать постоянной в повестке дня протестного движения» – из резолюции Гражданского комитета Санкт-Петербурга 1 декабря 2012 года. Внесённой солидаристами.

Есть уточняющие данные по контингенту осуждённых. Правда, по состоянию на прошлый год. Более 120 тысяч сидят за убийства. Ещё больше – свыше 136 тысяч – за наркотики. Почти 75 тысяч – за кражи, 34 тысячи – за разбои, 27 тысяч – за грабежи. Примерно столько же, 27 тысяч, отбывают по мордобойной статье 111, которую предъявили Макарову. Более 9 тысяч человек попали за изнасилования (в том числе 42 женщины). Почти перестали сажать за хулиганство – всего 257 человек. А ведь именно эта категория, наряду с мелкими хищениями, давала основной контингент в хрущёвско-брежневские годы. Всё же, что ни говори, меняются времена.

И свыше 60 тысяч проходят по графе «прочие преступления». Вот где отдельная тема, глубокий социальный пласт. В этой формулировке утоплены и «экономические преступления»– бескрышный бизнес смелых. И «самоуправство» – ответка на хамство. И «вымогательство» – сплошь и рядом заключающееся в требовании вернуть свои деньги. И «организация преступного сообщества» – «больше трёх не собираться» и самим не защищаться. И «экстремизм» – без комментариев. И «возбуждение ненависти» – к социальной группе «начальство».

Рать волны из штольни

Тюрьма, как и сума – издревле жизненная среда подлинного русского мира. Настоящего, а не придуманного идеологами державно-клерикального мракобесия. Криминалитет и маргиналитет, зажатые в чиновно-приказную клеть, веками сопротивлялись и иногда побеждали. («Осклабился старшой: «Я Ванька Шиш».) Эта среда, традиционно авторитетная в народе, формировала авангард русского освободительного движения.

Не сказать, чтобы она всегда производила самое приятное впечатление. Но антигосударственный, антиимперский, антибюрократический и антикарательный настрой – это производила всегда. И тут уж приходится делать выбор.

С прошлой осени обозначились мрачные симптомы наступления «часа зеро». Явно выдохлись к октябрю мощные весь 2017-й акции Навального. Была разгромлена в революционный юбилей популистская «Артподготовка». Из осведомлённых кругов стала поступать информация о новом витке ужесточения – «яровая» электронная слежка, блокирование безобидных пикетирований, законодательство о принудительных работах, прозванное «ГУЛАГ-лайт». В начале 2018-го власти сделали пробные шаги откровенного террора: сфабрикованное «дело анархистов», фантасмагорическое обвинения, жестокие пытки, демонстративное избиение петербургского правозащитника Динара Идрисова.

Государство недвусмысленно выразило обществу пожелание кладбищенского спокойствия. Его глава должен подумать, какую мономахову шапку натянет через шесть лет. Для этого нужна тишина. Во-первых. А во-вторых, деньги. Первое достигается зажимом. Второе мухлежом и грабежом типа «пенсионной реформы». В таких условиях вполне представимы протесты. И уже не факт, что в мирных формах навальнингов, пикетов или задорных троллингов.

Мрачно-кровавые сполохи отмечались и в прошлом году. Но не в отчаянных рывках политических одиночек видится сверху опасность. А в неотбиваемой волне социальной ненависти снизу, от масс, из глубин. Недаром Росгвардию тренируют в условиях, приближенных к промзонам. Недаром среди планов реформирования ФСИН – передача той же Росгвардии охранно-конвойных функций. «Есть другой протест, который вообще далёк от политики. Их называют иногда «последней штольней», – говорил оппозиционный питерский политолог Евгений Бестужев в кулуарах Вильнюсского форума. Но кто там будет слушать про «чисто уголовный протест»?

А услышать бы стоило. Раз уж о Евгении Макарове слышит уже вся страна. «За проволокой и решёткой пребывает в боеготовности реальная армия. Сотни тысяч штыков и сабель. Рядовые-бытовики, командиры-блатари. Генералитет в законе. Усилиями державных властей поступает грамотное пополнение из оппозиционных политиков. Зона как плавильный котёл выдаёт квинтэссенцию общественного недовольства. Бунты в колониях Копейска, Нижнего Новгорода, Салавата, Новосибирска, смоленского Вадино – это только верхушка айсберга. Из последнего – восстание в Хакасии, подавленное с особой жёсткостью. Вся мощь государства брошена против вольнолюбивых постов Вконтакте. А между тем «Рать поднимается неисчислимая! Сила в ней скажется несокрушимая!» – и вовсе не в Интернете», – пишет петербургский Интернет-ресурс.

И даже Матвиенко, государственный как бы «человек номер три», вслух мечтает о том, чтобы убрать из судебных залов клетки с железными прутьями. Потому что негуманно. А она гуманная. Лучше сейчас подумать, так ли нужны клетки – чем потом иметь дело с проломанной клетью.