За минувшие три года «дело Кумарина-Барсукова», оно же «дело тамбовского ОПС», оно же «дело петербургских рейдеров» ушло на периферию общественного внимания. Длительными сроками заключения закончился «первый тамбовский процесс». Предстоит ещё не менее трёх судов - по вымогательству у владельцев торгцентра «Елизаровский», покушению на бывшего советского уголовника Сергея Васильева, ставшего владельцем Петербургского нефтяного терминала, и организации преступного сообщества. И всё явственнее обозначаются в деле черты своеобразной криминально-политической спецоперации. По всем законам жанра российской правоохраны, обогатившей мир терминами «беспредел» и «жесть».

Цепочки прессинга

Ещё в позапрошлом году кнутом тюремной камеры и пряником снижения срока был приведён к покорности весёлый аферист Бадри Шенгелия, превратившийся в основного свидетеля против Владимира Кумарина-Барсукова. Жесточайшими избиениями готовились к выступлениям в суде предполагаемые исполнители покушения на Васильева братья Михалёвы. Удар полуторадесятилетнего срока сломал предпринимателя Вячеслава Дрокова, начавшего сотрудничать со следствием в преддверии предстоящих процессов. Выдрессирован в СИЗО известный в прошлом питерский «авторитет» Слава Зверь, озвучивший требуемые показания и отделавшийся по собственному приговору сотней месяцев лишения свободы… условно.

В камере для отбывающих ПЛС держали адвоката Дмитрия Рафаловича, зачисленного следствием в «организованную преступную группу под руководством Барсукова». Прессингу оперативно-следственной группы подверглась «потерпевшая по эпизоду вымогательства» Светлана Новикова, отказавшаяся давать показания против Барсукова и поблагодарившая его за поддержку в бизнесе. Уже год ведётся мутная игра с «главным силовиком тамбовского сообщества» Михаилом Глущенко, которому намекают на снятие обвинения в тройном убийстве - в обмен на показания против можно не уточнять, кого.

Цепочки всё удлиняются. Шерстятся осуждённые «авторитеты» второго эшелона, вроде широко известных в узких кругах Калины и Боба Кемеровского. Из них выжимаются показания на Глущенко. Чтобы успешнее выжимать из Глущенко показания на Барсукова. Если устоят, можно дальше идти по криминальной иерархии вперёд и вниз, трясти на показания против Боба с Калиной. Следующих «Зверей» будут, видимо, искать среди бригадиров, звеньевых, рядовых уличных бойцов. Схема обвинения чётко отработана: «признание – царица доказательств». Причём признание не обвиняемого, а сломленного силовым шантажом свидетеля с тёмной репутацией.

Между пыткой и смертью

Но есть ещё одно направление оперативно-следственных действий в отношении Владимира Кумарина. Не предполагающее процедурных затруднений. Ориентированное на радикальное решение.

7 июня начальник СИЗО N 1 Федеральной службы исполнения наказаний РФ (это «федеральное бюджетное учреждение» в просторечии именуется «Матросской тишиной») полковник И.Прокопенко разослал однотипные уведомления по нескольким высоким адресам. Министр юстиции Александр Коновалов, генеральный прокурор Юрий Чайка, председатель Следственного комитета Александр Бастрыкин, директор ФСИН Александр Реймер и председатель Общественной палаты Анатолий Кучерена получили «обращение обвиняемого Барсукова Владимира Сергеевича, 1956 года рождения, на рассмотрение». Всем им предложено ознакомиться с сухим перечнем чудовищных фактов постепенного решения через физическое… назовём это нейтрализацией.

Эти факты следует излагать в том же сухом стиле – все эмоции будут банальны. Скоро три года, как в камере ИЗ-99/1 находится инвалид 1-й группы. Без правой руки. С ампутацией трети лёгкого, нескольких рёбер и спинных мышц. После двух инфарктов. С осколками пули в сердце. С удалённой почкой. С ишемической болезнью и давлением регулярно опускающимся ниже 90/60. За время пребывания в заключении этот человек перенёс больше шестидесяти сердечных приступов. Пять раз терял сознание. «Фактически я подвергаюсь пыткам, - констатирует Владимир Барсуков. – Считаю, что администрация изолятора, совместно со следователями Пипченковым, Токаревым, оперативниками Захаровым и Денисовым преднамеренно делают всё, чтобы я не смог выжить».

Это не только его мнение. Существуют заключения врачей НИИ Минздравсоцразвития от 28 декабря прошлого года и 19 марта нынешнего. Врач В.Ромих публично, при начальнике медчасти СИЗО, выражала возмущение неоказанием медицинской помощи Барсукову. 28 мая консультант-кардиолог срочно отменила лекарства, назначенные медчастью – как категорически противопоказанные и опасные для больного. Собственно, даже квалифицированная, а не тюремная медицина уже не всегда даёт эффект. Консультации приглашаемых врачей перестают помогать. Медчасть СИЗО со своей стороны отказывала в рекомендованных «извне» препаратах и блокировала доступ к Барсукову его лечащих врачей.

Впрочем, администрация СИЗО приглашала своих медиков, раз за разом «не находивших отклонений в состоянии здоровья» Владимира Барсукова. Что подтолкнуло к закономерному выводу: «Визиты именно этих врачей инсценировались администрацией изолятора для того, чтобы выполнить указания Пипченкова, Токарева, Захарова и Денисова об оставлении без квалифицированной медицинской помощи». Поначалу цель таких действий могла состоять в принуждении к даче требуемых показаний – фактически под страхом смерти. Подобный метод в своё время блестяще сработал с Бадри Шенгелия. Но с Владимиром Барсуковым дал сбой.

К тому моменту, как это прояснилось, прошло критически много времени, и задача вырисовывается уже иная: «Пипченков, Токарев и их подчинённые ни разу не ответили на заявления об оказании медицинской помощи. Это свидетельствует о намерении Пипченкова и Токарева, понимающих невозможность доказать вину без фальсификации, решить вопрос путём физического устранения». Сказано с предельной жёсткостью, но и с предельной ясностью. Откровенно говоря, по совокупности всех обстоятельств, иное действительно трудно предположить.

Следователь Пипченков, ставший фигурантом громкого служебного скандала, отстранён от ведения дела. Но сменивший его следователь Шалаев в полной мере унаследовал прежний курс. 4 мая постановлением за его подписью Владимиру Барсукову отказано в комплексной судебно-медицинской экспертизе (кстати, прочесть этот документ в нарушение всех правил ему удалось лишь через пятнадцать дней). А 18 мая в присутствии адвокатов Шалаев поставил условия лечения: показания следствию и досудебное соглашение. Иначе говоря, показания извлекаются посредством пытки и под страхом смерти.

Цейтнот проблемы

Владимир Барсуков обратился с просьбами проверить изложенные факты, содействовать в медицинском освидетельствовании и привлечь к ответственности виновных в неоказании медицинской помощи. Недавние трагедии Сергея Магнитского и Веры Трифоновой стимулируют государственные инстанции избежать их повторения. Такое сгущение выглядит всё же чрезмерным для престижа российской юстиции, а полную тайну обеспечить невозможно. Но, с другой стороны – многие ли ответили за уже свершившиеся смертные драмы? Грубо говоря: кому и чего бояться?

Вообще-то есть кому и есть чего. Подоплёка процессов с де-факто упрощённой юридической процедурой известна давно, и в России даже в особенности. Сравнение «дела Кумарина» с «делом Ходорковского» было бы слишком поверхностным. Никакого аналога «распилу ЮКОСа» в Петербурге не просматривается. Речь идёт исключительно об искусственном, мягко говоря, поддержании авторитета власти. Власти, неспособной утвердиться иначе, как устранением «ночного губернаторства» руками амбициозных милицейских чинов, по-деловому сотрудничающих с Бадри Шенгелия или Славой Зверем.

Эти чины, пофамильно перечисленные в обращениях Барсукова, зашли слишком далеко, загнав себя в порочный круг и цейтнот. Продолжение в геометрической прогрессии провоцирует процессуальные нарушения и грозит обвалом разоблачений. Предотвратить их может одномоментное прекращение дела. И единственным способом радикально решить вопрос представляется устранение обвиняемого. Если назвать вещи своими именами, ряд носителей государственной власти заинтересован в конкретной физической смерти. Если сказать ещё прямее – в убийстве.

Но человек жив. А значит, проблема есть.