30 лет назад рухнула последняя коммунистическая диктатура Европы. Рухнула с реальным грохотом: 20 февраля 1991 года на площади Скандербега в Тиране был снесён памятник Энверу Ходже. Вместе с ним опрокинулся самый свирепый из сталинистских режимов. Албания становилась свободной. Рабочие и студенты, интеллигенты и крестьяне не тратили время на дискуссии, каким должен быть протест. Они просто пришли и сделали. А если делать, то получается.

Десять недель прошли с 12 декабря 1990-го. В тот день – это тоже была среда, как и 20 февраля – руководство правящей компартии собралось на экстренное заседание. ЦК Албанской партии труда (АПТ) выдавил из себя согласие на многопартийную систему. «Это было наше поражение. Поражение всей моей жизни. Провал», – вспоминал первый секретарь ЦК АПТ Рамиз Алия. Но в тот момент он ещё не понимал главного: их согласия больше не спрашивают.

Вся мощь тоталитарного режима не могла сдержать революционный напор. Этой мощи словно не стало. Практически в несколько дней.

Именно албанский коммунистический режим был самым тотальным и жестоким. Никто из восточноевропейских диктаторов не мог сравниться с Энвером Ходжей в безжалостном фанатизме. Пожалуй, даже пекинские, ханойские, пхеньянские властители уступали тирании в Тиране. Ходжа был гораздо большим сталинистом, нежели сам Сталин.

Всеохватная диктатура аппарата АПТ. Истерический культ тирана. Полностью огосударствленная экономика. Всепроникающая слежка тайной полиции Сигурими. Регламентировалось даже время сна. Уголовный запрет всякой мысли, веры и дела.

Шесть тысяч казнённых, почти восемь тысяч погибших в тюрьмах и лагерях. Тридцать пять тысяч политзаключённых. Шестьдесят тысяч интернированных, депортированных и сосланных. Это минимальные цифры, основанные на отчётах Сигурими. В стране, население которой в начале правления Ходжи ненамного превышало миллион, а в конце не достигало трёх миллионов.

К дню 20 февраля Албания шла долгим путём борьбы. Партизанская война албанских «белых» – националистов Бали Комбетар. Парламентская оппозиция и мирные протесты. Крестьянские восстания католиков на севере и мусульман на юге. Вооружённое подполье Горного комитета. Боевая акция Фронта сопротивления. Союз антикоммунистического освобождения: «Всегда найдутся враги социалистической власти из кулацкого класса и уголовных элементов». Партийная фронда идеалистов за Оттепель. Стойкие тюремные бунты. Отчаянный прорыв горстки боевиков-эмигрантов: «Я убью сатану!»

Писательница Мусина Кокалари и учёная Сабиха Касимати, депутат Риза Дани и физик Селаудин Тото, коммерсант-националист Йонуз Кацели и банкир-коммунист Костандин Бошняку, отельер Сами Керибаши и драматург Мидхат Аранити, строитель Джелаль Копренцка и лингвист Сельман Риза, литератор Исуф Лазай и врач Энвер Сазани, хрущёвцы-шестидесятники Фадиль Кокомани и Вангель Лежо, католический священник Штьефен Курти… Эти люди боролись мирным словом. Байрактар Прек Цали и капидан Гьон Маркагьони, политик Абас Эрменьи и военный Леш Мараши, деревенский авторитет Осман Хаджия и фашист-экономист Юп Казази, крестьяне Байрам Камбери и Джемаль Брахими, лейтенант Кочо Кондили и библиотекарь Гьергь Симони, полицейские Хюсен Лула, Казим Лачи и Хайри Пашай, художник Скендер Дайя и фельдшер Паль Зефи… Они взяли в руки оружие либо вознамерились это сделать. Самые разные люди бросали вызов режиму.

Энвер Ходжа умер в 1985 году. Ровно через месяц после того, как во главе КПСС стал Михаил Горбачёв. Его сменил главный партийный идеолог Рамиз Алия. За уникальное коварство получивший от благодарных товарищей ласковое прозвище Яго.

Многое в албанском комрежиме определялось уникальной личностью Ходжи. Амбициозный фанатик мечтал стать в мировой истории вторым Сталиным и не соглашался на меньшее. Отсюда чудовищная жестокость, от которой коробило не только Хрущёва и Брежнева, но порой даже Мао Цзэдуна. Поэтому смягчить политику, сделать её более совместимой с жизнью было не так уж сложно.

Прекратились регулярные политические убийства. Ходжа практиковал показательные процессы и расстрелы аж до 1980-х годов, когда во всём советском блоке это считалось уже неприличным. Интеллигентам даже разрешили кое-какие диспуты на культурные и исторические темы. Власти перестали карать за частную торговлю и ремесло. Остановилось инквизиторское преследование религии. «Первое в мире атеистическое государство» Ходжа считал своим вкладом в «сокровищницу коммунизма» – но даже многие номенклатурщики считали это сущим безумием. Кстати, укреплявшим религиозность масс: до запрета в Албании было много христианско-мусульманских браков, после – почти не стало. Семьи старались блюсти веру.

Фундаментально партия не сдала ни на йоту. Ничего формально не разрешалось. Ходжа и Сталин оставались в государственном культе, идеология и диктатура – в прежней незыблемости. Но при Ходже за икону или молитвенный коврик можно было пойти под расстрел. Теперь религию назвали личным и семейным делом. Церквей и мечетей нет, но дома – как хотите. Частное предпринимательство оставалось под партийной анафемой. Но МВД перестало замечать стихийные базары. И так во всяком прочем.

Но суть не менялась. Последняя смертная казнь в Албании состоялась уже не при Ходже, а при респектабельном «либеральном» Алии. 10 августа 1988 года в городе Кукес был повешен поэт-диссидент Хавзи Нела. Гордый горец не признавал «законов» упыриной диктатуры. Дома держал револьвер – с волками жить… Из ссылки приехал к умирающей матери. Когда вернулся, его пришли арестовывать. Поэт достал оружие. Казнили Хавзи Нелу публично.

Это был 1988-й. «Предвестие бури, которая вскоре обрушилась на коммунистов» – так теперь в Албании называют эти времена. Подобная власть никогда не уступит человеку по своей доброй воле. «Человеческое лицо» эти режимы обретают только от страха.

В приморском регионе Кавая появился подпольный профсоюз. Забастовали рабочие заводов керамики и стекла. На стенах появились лозунги типа «Энвер – Гитлер! Смерть коммунизму!» Тут и там разбрасывались листовки. А молодёжь попросту начала бить «титушек»-комсомольцев. Такие формы принял албанский протест. Не наши навальнинги. Деревенские подростки, крестьянские парни, молодые работяги, отчаянные бродяги рассуждали проще и фонариками не светили.

Это было ещё не национальное восстание. Но уже вызвало неподдельный испуг номенклатуры. Сигурими сделала стойку. Министр внутренних дел Хекуран Исаи инструктировал карателей на защиту учения Энвера и взахлёб благодарил товарища Алию за мудрые указания по вождению автозаков. Исаи считался в партийной верхушке одним из самых тупых. Но он-то смотрел в корень: «Скоро предстоит решительная схватка с антисоциалистическими группами, к которым в ситуации мятежа примкнут криминальные элементы». Политбюрошный куратор госбезопасности Симон Стефани тайно встречался с румынским генералом Юлианом Владом – создавать союз Сигурими и Секуритате против горбачёвской Перестройки и восточноевропейских народов.

Албанская революция несколько запаздывала: в Осени Народов 1989 года АПТ и Сигурими ситуацию удержали. Были отброшены либеральные веяния, страна снова закрыта наглухо. Официально ничего не сообщалось даже о падении Берлинской стены. Но вести всё равно долетали. Больше всего албанцев интересовал румынский вариант революции. По стране полетели листовки – разобраться с начальством подобно тому, как румыны решили вопрос с Чаушеску.

Бунт начался 14 января 1990-го. В католическом Шкодере, издавна антикоммунистическом городе. Был снесён памятник Сталину, прокатились уличные драки с полицией и Сигурими. К концу месяца выступили столичные студенты: убрать из названия Тиранского университета позорное имя Ходжи! Но опять в авангард протеста выдвинули рабочие. Именно они вступили в физический замес с полицией на площади Скандербега. Полтора десятка арестованных – все заводские, кроме одной медсестры.

Через полтора месяца начинают забастовку текстильщики южного Берата. Это не Шкодер – юг считался оплотом коммунистов, рядом Гирокастара, малая родина Энвера. Снова поднимается Кавая. Рабочие демонстрации смешиваются с футбольно-фанатскими. Избит на улице секретарь горкома АПТ Агрон Тафа. Дальше – колхозные окрестности города. Туда отправляются члены Политбюро Ленка Чуко и Мухо Аслани. Им приходится бежать от разъярённых селян.

Требования вроде как экономические: повысить нищенские зарплаты, изменить каторжные условия труда. Но всюду: долой власть АПТ, покончить с омерзительным культом Ходжи, свободу слова, союза и религии! Крестьяне требуют ещё роспуска колхозов и раздачи земли.

Новый этап начинается с июля. Тысячи албанцев прорываются в иностранные посольства, прежде всего итальянское. Выезд за границу был при Ходже тягчайшим преступлением. Эта статья УК собирала не меньший контингент, чем антикоммунистическая агитация. Но теперь правительство даёт добро – проваливайте, только поскорей. Итог: тысячи уехавших в Италию – и снова бунт в Кавае, в агентов Сигурими летят камни. Открыт огонь, убит молодой демонстрант Иосиф Буда. За гробом идут 30 тысяч человек. После похорон толпа громит горком.

Хозяева сбиты с толку. Откуда всё это? Ведь в стране нет никакой оппозиции, это Сигурими гарантирует. Не иначе, работа эмигрантских антикоммунистических центров! От этой мысли политбюрошников продирает смертный холод. На своих заседаниях они совершенно искренне пугают друг друга: вернётся Бали Комбетар – и тогда коммунистам конец. Буквально, физически. А уж партийной номенклатуре… «Абдулла придёт – всех перережет». Как если бы в горбачёвском Политбюро боялись НТС и РОВСа.

В Политбюро ЦК АПТ на тот момент состояли тринадцать человек: первый секретарь ЦК Рамиз Алия, премьер-министр Адиль Чарчани, куратор госбезопасности Симон Стефани, куратор армии Прокоп Мурра, министр внутренних дел Хекуран Исаи, куратор(-ка) партаппарата Ленка Чуко, куратор идеологии Фото Чами, куратор экономики Мухо Аслани, куратор промышленности и транспорта Хайредин Челику, куратор энергетики Бесник Бектеши, вице-премьеры Пали Миска и Мануш Мюфтиу, куратор «общественных организаций» Рита Марко. Ни одного либерала-перестройщика среди них не было. Все до одного – правоверные ходжаисты.

Алия, Чарчани, Чами, Марко, Мюфтиу, Челику прошли ходжаистскую армию, политкомиссарство и госбезопасность самых кровавых времён. Марко и Мюфтиу прямо обвинялись в военных преступлениях. Стефани и Исаи командовали репрессивным аппаратом. Чуко, Мурра, Аслани, Миска санкционировали репрессии по должности региональных партсекретарей. Отчасти «нейтрален» в этом плане был разве что Бектеши – но и за ним водились финансовые махинации в министерстве промышленности.

Вторым эшелоном держалась «ветеранская» группировка совершенно оголтелых энверовцев при вдове вождя Неджмие Ходже. Член ЦК Шефкет Печи – комиссар-расстрельщик, давший в своё время Ходжи личную клятву верности. Председатель Верховного суда, ранее генпрокурор Аранит Челя – в юности фашист, потом коммунист, автор сотен смертных приговоров. Армейское командование, деморализованное расстрелами 1970-х (албанский аналог советского «дела Тухачевского») во главе с министром обороны Кочо Мустаки брало под козырёк на любой приказ. Директора Сигурими Фредерик Юмери и Нерула Зеби контролировали десять тысяч штатных агентов плюс тридцать тысяч сексотов.

И при всём том уже в ноябре 1990-го пленум ЦК АПТ объявил «разграничение партии и правительства», осудил прежние злоупотребления и привилегии, разрешил выезд из страны, провозгласил свободу вероисповедания и пообещал новый избирательный закон. Надвигавшаяся годовщина суда над Чаушеску делала очень понятливыми. Однако правители упёрто стояли на однопартийной системе. Ведь только партия способна вести к демократии, кто же ещё? Рамиз Алия подавал себя как «албанский Горбачёв».

Но эти игрушки уже не имели значения.

Декабрь 1990 года. По всей Албании начинается разгром партийных углов на заводах и шахтах. Разбиваются бюсты Сталина, горят портреты Ходжи. Рабочие мстили за «диккенсовское» существование, нищету, слежку, пропагандное враньё и чиновный произвол. Вставал призрак типично балканской политики: «И тогда настало время отомстить, и врагов проклятых мы не пощадили». Партаппаратчикам и сигуримистам стало опасно показываться на улицах. Вот теперь реформы становились глубоки и необратимы.

Наступает 12 декабря. Панический пленум ЦК соглашается уже и на многопартийность. Алия показывает на дверь Стефани, Аслани, Чуко, Мюфтиу, Чами, Марко, Мурре – ортодоксы выводятся из Политбюро. Неджмие Ходжа снимается с руководства «Демократическим фронтом» (аналог российского ОНФ). Потерпев поражение всей жизни, первый секретарь ещё рассчитывает начать её сначала. Министр Исаи приказывает жечь документацию МВД и Сигурими.

Закручиваются хитроумные схемы. В тот же исторический день создаётся Демократическая партия Албании (ДПА). Во главе ДПА становится Сали Бериша – придворный врач Политбюро, лечивший самого Ходжу. Второе лицо оппозиции – экономист Грамоз Пашко, внук православного архиепископа, сын секретаря ЦК. Далее – историки-археологи Александер Мекси и Неритан Цека, тоже аффилированные с элитой режима. На них теперь рассчитывает «албанский Горбачёв» – чтобы авторитетом оппозиционных лидеров утихомирили бушующие толпы.

Но расчёт немедленно бит. Главной силой революции становится не ДПА. И лидеры появлялются другие, повсеместно и ежечасно. 26 декабря 1990 года создан Союз независимых профсоюзов Албании (СНПА). Первым его председателем стал инженер-геолог Гезим Шима.

Ему было уже за пятьдесят. Всю сознательную жизнь он провёл в геологических экспедициях, Искал медь и золото, марганец и пирит, а главное – уран для армии. Насмотрелся и «социалистического хозяйствования», и номенклатурной грызни, и жутких условий рабочей жизни. Нищета, произвол, преследования. Хамское комчванство чиновных хозяев. Ложь и мерзость пропаганды. Естественно, Гезим Шима стал убеждённым антикоммунистом. Как и его товарищи-геологи. Не раз в горной глуши они меж собой жалели: ну что бы Сигурими не заглянуть сюда? вот был бы случай посчитаться! так ведь нет, не враги они себе…

Геологи Гезим Шима и Люфтим Ахметай. Печатник Хикмет Меласи. Механик Фердинанд Темали. Водители Ибрагим Керчик и Гьергь Спахо. Шахтёры Фикири Дзибри, Экерем Кавая, Куйтим Штини. Горняки отличались особой яростью. Из интеллигенции – адвокат Фатмир Меркочи, учитель Агим Лами, актёры Роберт Ндреника и Джемиль Тагани. Эти люди разворачивали страну. Но не в одиночку: через пару недель в свободных профсоюзах состояли 180 тысяч албанцев.

Другой центр протестного движения – привлекший к себе гораздо больше мирового внимания – образовался в Тиранском университете. Во главе стал студент Арьян Манахаса. Сотни парней и девушек объявили голодовку протеста. Вокруг университета стали сгущаться полицейские тучи. И тогда на помощь студентам двинулись рабочие.

«Девять студентов из десяти были из коммунистических семей. Но мы не смотрели на их биографии. Мы видели в них будущее нации», – говорил Гезим Шима. «Железный поток» решительных мужиков взял университет под свою защиту. Студенты приветствовали их как спасителей. В середине февраля начались митинги во Дворце культуры. Приходили тысячи тиранцев. «Правительство пытается идти старым путём. Но мы не позволим», – с трибуны объявил Шима. «Опасная террористическая организация», – прошипел персек Алия по поводу СНПА. Но сделать ничего не решился. Соотношение сил кардинально менялось буквально каждый час.

Полиция и Сигурими уходили в глухую оборону. Но контрреволюция грузнела с иной стороны. Заявили о себе южане – земляки Ходжи. Они понимали, что приближается конец не только идеологии, но и привилегированному субсидированию юга. Собирал «титушек» партийный агитпроповец Хюсни Милоши. За спиной фанатичного ходжаиста угадывались номенклатурные киты типа Стефани, Чами, Мюфтиу, Марко, Чуко, Печи. Которые уже ярились от «албанского Горбачёва», но не решались выступить открыто. 12 февраля 1991-го Милоши учредил «Союз Энвера Ходжи» и бросил клич: «На Тирану! Спасём наследие Энвера!»

Эпицентром противостояния сделался чисто конкретный объект: статуя Ходжи на столичной площади Скандербега. Албания была ещё очень патриархальной страной. Албанцы верили слову и ценили символы. В их сознании имя являло именуемое. Недаром Алия поспешно издал особый указ об охране памятников.

«Час X» настал 20 февраля 1991-го. С утра рабочие и студенты сгруппировались на баскетбольной площадке юношеского стадиона Тираны (теперь он называется «Семь гномов»). Площадь Скандербега патрулировали полицейские, повсеместно крутились сигуримисты в штатском. Кое-где выдвинулась армейские заслоны с бронетехникой. Подтянулись и «титушки» Милоши.

Против них выдвинулась на площадь Скандербега колонна рабочих и студентов с шахтёрским авангардом. «Не уйдём!» – объявил Шима. «Победим!» – взревела толпа. «Воля Всевышнего и воля наша помогли нам в тот день», – говорит Фатмир Меркочи.

Парень по имени Илиа Терпини и две девушки – Раймунда Булку и Мариета Лайя – стали фотографировать оцепление. Полицейские бросились их вязать. За них вступился Фатмир Меркочи. Тут и завязалась массовая драка. Вслед за кулаками пошли в ход дубинки, слезоточивый газ, а там и стрельба в воздух. Сильнее всех был избит Меркочи. И тогда рабочие пошли на прорыв.

«Кто тогда победил?» – спрашивает интервьер Фатмира Меркочи. «Профсоюз, – отвечал герой побоища. – Наш профсоюз». Революционная масса смела охранителей мрака. Памятник Энверу Ходже снесён. Вместе с ним пал коммуно-ходжаистский режим. «Падение истукана Ходжи значило расчёт с прошлым». Это был настоящий рубеж эпохи. Ибо Ходжу валили – а не аккуратно демонтировали, как через полгода Дзержинского в Москве.

Власти постепенно осознавали бесполезность сопротивления. На следующий день Алия позвал на обед лидеров ДПА. Борьба ещё продолжалась, и подчас очень жёстко. 2 апреля 1991-го в Шкодере случился реальный уличный бой, погибли четыре демонстранта, был снова разгромлен горком. Но вектор освобождения уже стал неодолим. Прошёл год – и коммунистическая АПТ, к тому времени превращённая в Соцпартию Албании, потеряла власть. Главари отправились по судам и тюрьмам.

Эта смена власти произошла на выборах. 22 марта 1992 года победу одержала ДПА. Новое правительство возглавил Александер Мекси, президентом стал Сали Бериша. Но не было бы этих выборов – не будь 20 февраля 1991-го. И не будь 300-тысячной всеобщей забастовки, организованной СНПА в мае 1992-го.

«Мы знали, что диктатуру не могут свергнуть партии. Может всенародная организация против дикой коммунистической диктатуры. Нужны большие усилия. Но албанцев объединила тяга к свободе», – вспоминает Гезим Шима. Эта тяга была волей. А воля – когда она есть – сама себе разум и закон.