«Казнь двух убийц генерала Стрельникова совершена сегодня в 5 с половиною часов утра». Такую шифротелеграмму отравил одесский генерал-губернатор Гурко имперскому министру внутренних дел 3 апреля 1882-го.

Казнь прошла во дворе Одесского тюремного замка в присутствии полицмейстера, городского головы, коменданта тюрьмы, нескольких гласных городской думы, редактора новороссийского телеграфа и самого генерал-губернатора. На эшафот поднялись дворянин Николай Косогорский и «тифлисский гражданин» Константин Степанов. Накануне ночью военно-полевой суд приговорил их к повешению по личному приказу царя Александра III «без всяких оговорок».

Лишь позднее стало известно, что Косогорским назвался бывший студент Петербургского университета, член рабочей организации «Народной воли» Микола Желваков. А неизвестный Степанов оказался хорошо известным полиции легендарным Степаном Халтуриным, который 5 февраля 1880-го устроил взрыв в Зимнем дворце, едва не угробивший царя (за это Гурко как раз и был отправлен из имперской столицы в пыльную Одессу).

За четыре дня до этого, 30 (18) марта, Николай Желваков по постановлению «Народной воли» казнил киевского военного окружного прокурора Стрельникова. Он сам вызвался совершить теракт - он дал себе клятву умереть как пятеро народовольцев-первомартовцев после того, как побывал на их казни.

Посреди бела дня Желваков подошёл к Стрельникову, совершавшему послеобеденный моцион по Николаевскому бульвару, достал револьвер и выстрелил в упор. После этого бросился к ожидавшей его пролётке. Когда он добежал до неё, уже расстрелял все патроны из двух револьверов и выхватил кинжал, собираясь отбиваться. «Все, кто видал этот бег и эту необычайную защиту на узком и крутом спуске, не могли хладнокровно говорить о силе, ловкости и самообладании молодого героя», — сообщал очевидец. Степан Халтурин бросил вожжи, соскочил с козел, выхватил револьвер и бросился на помощь товарищу, но споткнулся и был схвачен вместе с Желваковым.

Оба заявили, что действовали по заданию Исполнительного комитета. Называть себя и сообщников отказались. Сообщников, вообще говоря, было всего двое - ряды народовольцев к тому времени изрядно поредели. Вера Фигнер осуществляла общее руководство операцией и покинула Одессу за несколько дней до акции. Она скрывалась ещё целый год, пока её не выдал Дегаев. Организационную часть взял на себя Михаил Клименко (по паспорту - казак Иван Петров), бежавший из сибирской ссылки. Он снимал для Желвакова и Халтурина номера в гостиницах, покупал пролётку. В тот день Клименко мог ускользнуть от карателей, через полгода в Петербурге его выследил Судейкин в динамитной мастерской на Васильевском острове.

Судьба изменчива, как карта.
В игре ошибся генерал,
И восемнадцатого марта
Весь юг России ликовал.

Так откликнулся народ на это трагическое для империи событие. Вполне заслуженно. Стрельников, имевший чрезвычайные полномочия на искоренение революционной крамолы, не стеснял себя ни в чём. Подлоги, издевательства над арестованными, давление на родственников, короче, весь арсенал, коим пользуются и ныне карательные органы. Разве что сейчас это норма, а тогда шокировало. Иначе как «палач Юга России», «сатрап Малороссии и Новороссии», «прокурор-паук» его и не называли. Сергей Кравчинский со свойственной ему романтической образностью заклеймил прокурора Торквемадой деспотизма. Во время казни Валериана Осинского он приказал играть «Камаринскую».

Утром 3 апреля 1882-го музыки не было. Поэтому все присутствующие услышали пророческие слова Миколы Желвакова:

«Меня повесят, но найдутся другие! Всех вам не перевешать. От ожидающего вас конца ничто не спасёт вас!»