Статья

Во имя свободы

Малая Посадская, 19 – один из домов жилого комплекса, построенного в 1904-м по проекту выдающегося питерского архитектора Фёдора Лидваля для хозяина машиностроительного завода инженера Адольфа Леммериха. B 1917–1919 в квартире 31 этого дома жил русский революционер-народник Михаил Сажин.

Михаил Сажин родился 17 октября 1845-го в Вятской губернии. Учился в уездном училище. Когда ему исполнилось 12 лет, отец отвёз его в петербургский Технологический институт. Тогда Техноложка представляла собой закрытое учебное заведение, нечто вроде Смольного института, но для мальчиков. Три года там преподавали общеобразовательные предметы, ещё три года – высшую математику, химию, механику. Лишь в 1863-м Технологический институт стал высшим учебным заведением. Поступить в него можно было без экзаменов. Количество студентов резко увеличилось. И сразу они резко радикализировались. Организовалась касса взаимопомощи, редакционная коллегия при институтской типографии. Решили печатать «Силу и материю» философа-материалиста Людвига Бюхнера. Эту книгу, кстати, в романе «Отцы и дети» Евгений Базаров советовал Аркадию Кирсанову дать своему отцу.

Но у Сажина с изданием материалистического труда ничего не получилось – кто-то донёс в III Отделение, и его арестовали. Однако на этот раз обошлось. Оправдали. Зато он познакомился с офицерами Генерального штаба и вступил в их кружок самообразования. Днём занимались с подростками, по вечерам с рабочими, беседовали с ними на бытовые темы, обсуждали Чернышевского. В это же время Сажин познакомился с фольклористом Иваном Худяковым, связанным с московским кружком Николая Ишутина. И разумеется, после выстрела Каракозова весьма заинтересовал полицию.

Сажин благоразумно покинул Петербург. Но через год вновь вернулся в столицу и восстановился в Техноложке. На этот раз благоразумия проявлять не стал – принял самое активное участие в студенческих волнениях 1867-го. Был арестован и сослан в Вологодскую губернию. В ссылке познакомился с революционным демократом Николаем Шелгуновым, идеологами народничества Василием Берви-Флеровским и Петром Лавровым.

Через полтора года ссылки Сажин сбежал в Америку. Прожил там до 1870-го и перебрался в Женеву, куда его пригласил Сергей Нечаев. Совместная работа с Нечаевым не сложилась. Это, впрочем, отношений не испортило. Когда швейцарские власти арестовали Нечаева по требованию русского правительства и выслали в империю, именно Сажину он передал свой архив. Сажин специально ездил разыскивать этот архив в Париже.

Близко сошёлся Сажин с Михаилом Бакуниным. Стал его личным секретарём. Вместе с ним участвовал в Лионском восстании, готовил восстание в Болонье.

Вступил в анархистскую Юрскую федерацию. Идеологией федерации был анархо-коллективизм, отрицающий и государственную, и частную собственность. Понятно, что за такую крамолу федерацию в полном составе изгнали из марксова I Интернационала. Там ведь с самого начала закладывался этатизм, ненавистный Бакунину и Сажину.

С самого начала Парижской коммуны Сажин отправился во Францию. Явился к Лаврову. «Зачем вы приехали? Вы можете здесь очень сильно пострадать! Вас даже могут убить! Ведь здесь и стрельба, и бомбы, и всё, что хотите. Я сам решил выехать в Лондон, ибо всё, здесь происходящее, не является моим делом в тесном смысле слова», – сказал ему полковник артиллерии Лавров. Но штатский Сажин остался в Париже. Строил баррикады, участвовал в боях.

После поражения Парижской коммуны снова вернулся в Швейцарию. А вскоре там появился Пётр Кропоткин: «Выжавши, – как писал Сажин, – из нас всё, что только было возможно и что мы могли ему дать». А «выжал» Кропоткин, по его же словам, самое главное для себя на всю жизнь: «стал анархистом».

В 1873-м Сажин организовал в Цюрихе типографию, в которой печатал бакунинские работы. Организовал нелегальную отправку анархистской литературы в Россию. Через контрабандистов, среди которых был известен под кличкой Будо. Эту литературу в России распространял кружок его давнего друга Феофана Лермонтова.

Через два года, в 1875-м, Сажин принимал участие в Герцеговинском восстании славян против османов. До самого конца был волонтёром иностранного легиона. Возвратившись в Женеву, вместе с Сергеем Кравчинским, Германом Лопатиным, Дмитрием Клеменцом составил план восстания в России. И отправился на родину – воплощать в жизнь. Но «по приезде увидел, что вчерашние защитники идеи восстания сегодня стали её противниками». Сажин решил вернуться в Швейцарию, но был арестован при переходе границы.

Его судили на процессе «193-х». Присудили пять лет каторги за революционную пропаганду. Отбывал в Новоборисоглебской центральной каторжной тюрьме Харьковской губернии. В 1882-м его выпустили на поселение в Култук, затем перевели в Киренск. Там он встретил свою будущую жену – ссыльнопоселенку Евгению Фигнер.

Семью несколько раз переводили с места на место. Сажин работал механиком в пароходстве, управляющим на золотых приисках, снова механиком, а потом управляющим в пароходстве. Лишь в 1900-м ему разрешили жить в некоторых городах европейской России.

Революцию 1905-го он встретил в Нижнем Новгороде. В своих воспоминаниях сообщил об этом кратко: «принимал в ней небольшое участие». Надо полагать, тут он – как и во всём, что касалось его самого – проявил скромность.

То, о чём он мечтал в Швейцарии три десятилетия назад вместе с Сергеем Кравчинским, происходило у него на глазах в России. Одним из первых очагов революции стал Нижний. Рабочие Сормовского машинного завода начали забастовку уже на следующий день после Кровавого воскресенья. Вслед за ними забастовали на Молитовской льнопрядильной фабрике, дальше – на пивоваренном заводе в Канавине. Вскоре забастовки захлестнули практически все нижегородские предприятия. Начали формироваться народные боевые дружины, нарастала городская герилья, ширилось партизанское движение в сёлах. На рынке почти открыто шла торговля оружием. Эсеры, анархисты и большевики вели мощную революционную агитацию.

В октябре была создана Сормовская республика. Со своими советом, милицией, даже судом. А в декабре началась всеобщая Нижегородская стачка, в считаные дни превратившаяся в вооружённое восстание. Баррикадные бои длились пять дней… Вряд ли анархист Сажин отсиживался в это время в уютной семейной норке.

В 1906-м он наконец вернулся в Петербург. Работал в народническом журнале «Русское богатство», был казначеем Шлиссельбургского комитета. В мае 1917-го по поручению «Общества помощи политическим ссыльным» ездил в Иркутск, чтобы организовать вывоз политкаторжан. После октябрьского переворота отошёл от активной политики. Был членом Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Хранил верность памяти Михаила Бакунина, писал воспоминания о нём.

Михаил Сажин дожил почти до девяноста лет. Получал пенсию от правящих коммунистов, но до конца жизни не отказался от своих взглядов. В 1925-м собрание ВОПиС в честь его 80-летнего юбилея превратилось в битву анархистов с большевиками. Через полгода в московском Политехническом музее проходил вечер, посвященный 50-летию смерти Бакунина. Антисоветское выступление Сажина было сорвано комсомольцами и членами ВКП(б). Возразить по существу им было нечего, поэтому просто орали и свистели. Но что ему – соратнику Бакунина, закалённому в боях Парижской коммуны и прошедшему царскую каторгу – эти мелочи?

Он навсегда оставался верен принципу Юрской федерации:

«Во имя свободы, которую мы признаём как единственную основу и единственный законный творческий принцип всякой организации, мы всегда будем протестовать против всего, что хоть сколько-нибудь будет похоже на государственный социализм и коммунизм».