В июне 2008 года дискуссионный клуб филологического факультета Санкт-Петербургского университета пригласил Эдуарда Лимонова выступить с докладом на тему "Революция и реакция в российской истории", после которого предполагалась обсуждение и ответы на вопросы слушателей. Лимонов собирался говорить о писателях-революционерах - от протопопа Аввакума до Бакунина. В силу обстоятельств запланированный доклад не состоялся, однако Лимонов согласился ответить на вопросы корреспондента журнала "Петербургского университета", любезно предоставившего этот материал Народной трибуне.

- Представим, что мы в начале прошлого века. Из огромного спектра партий, которые тогда существовали, какую бы вы предпочли?

- Полагаю, что сначала я пошёл бы к эсерам, а потом ушёл бы всё-таки к большевикам.

- Почему к эсерам?

- Они были единственными, кто тогда действовал решительно. Роль ленинской РСДРП вплоть до 1917 года была незначительна. Она поднялась на гребне февральской революции, а эсеры с самого начала были мощнейшей и героической партией. После февральской революции в партию пришло огромное количество людей: партия начитывала вплоть до миллиона членов. Эсеры были безумно популярны, потому что не жалели свою шкуру в борьбе и потому что у них было что предложить многомиллионному российскому крестьянству. Эсеры выдвинули проект немедленной земельной реформы, который потом увели у них большевики. Поэтому в те времена именно эта партия показалась бы мне наиболее революционной и энергичной.

- Почему же в 1917 году чаша весов склонилась в пользу большевиков? После Октября был переломный момент, когда судьба нового правительства висела на волоске. Почему же, имея за плечами многомиллионное крестьянство, эсеры не воспользовались этим случаем? и, в конечном счёте, проиграли революцию?

- Я слышал из уст некоторых историков правдоподобное объяснение, которое я поддерживаю. Мне представляется, что к февралю-марту 1917 года партия эсеров понесла огромные потери. Они коснулись, прежде всего, активистов: многих расстреляли, многие оказались в тюрьмах. Был утерян, как сейчас говорят, генофонд партии. Как я уже говорил, к тому моменту, когда в стране появились неограниченные демократические свободы, в партию эсеров влились массы. Но это был совсем другой человеческий материал - не тот, что работал в партии с 1902 года. В партию пришли симпатизанты и попутчики. В рядах эсеров оказалось много случайных людей, а сильного руководства уже не было. Став первыми по численности в России, эсеры значительно потеряли в качестве кадров. Сразу же появились фракции левых и правых. Конечно, в партию вступили романтики, вдохновлённые идеей исторической борьбы - разрослась боевая организация, но костяк был уже сломлен. Вот в этом причина. В то же время партия большевиков сохранила нетронутым руководство: многие вернулись из эмиграции, где спокойно пережидали трудные годы. Они были очень ловкие - эти большевики! Позаимствовав идеи у других, они умело ими воспользовались. У них был очень хороший средний командный состав. А у эсеров этот командный состав сидел в лагерях и на каторгах, или был уже на том свете.

- В историческом смысле большевистская революция принесла России пользу или вред? Уместны ли сегодня такие оценки?

- Это с точки зрения кого? Инопланетных пришельцев, смотрящих на нас из других измерений? Как таковая революция была неизбежна, и России, безусловно, принесла благо. Февральская революция в значительной степени "отпустила поводья": от России откололись Финляндия и Польша. Россия катастрофически рассыпалась. Если бы к власти пришли не большевики, а какая-нибудь менее жестокая партия, то я думаю, что уже к началу 20-х годов на месте России была бы дюжина государств, которые не имели бы уже исторического значения. Октябрьская революция, таким образом, продлила существование Российской Империи и российской доминантности в мире. На высоте нашей славы - в 1945 году в Берлине - мы, безусловно, были мощнейшей мировой державой. К тому же роль русской революции не исчерпывается одной Россией: Октябрь стал первой крупной революцией в мире. До этого в Китае прошла мощнейшая синьхайская революция, была революция в Мексике, но все эти революции не имели такого резонанса. Из великих революционеров XX века первым был Ленин. Муссолини потом в партии шутливо называли Муссоленин. Многие подражали Ленину и большевикам. От Ленина исходила самая жестокая критика капитализма. А в те времена капитализм был везде дикий и неприятный.

- Революционная доктрина содержала в себе критику капитализма - в этом, как я понимаю, её огромная сила. Но природа революционного процесса трактовалась по-разному: Троцкий видел революцию как творческий прорыв, Маркса же завораживало движение людских масс и прибавочной стоимости, магия экономических процессов, которые ведут к смене исторических формаций.

- Я не вижу здесь противоречий: они воспринимали революцию как явление природы в человеческом мире, когда из кипящих осколков старого рождается нечто новое. Многие смотрели на революцию куда суше, но в российской традиции - да, на революцию смотрели романтически. Но тот же Ленин был куда прагматичней и строже, чем его соратники. Для него революция была каким-то бизнесом. Ленин очень напоминает современного менеджера. Есть известная фотография семьи Ульяновых: там есть и Саша Ульянов, похожий на молодого Маяковского, есть и 9-летний Ленин, на котором такая деловая жилеточка. Уже в 9 лет он являет собой образ очень успешного, упрямого менеджера. Таким он и стал.

- Вам какая позиция ближе - Ленина или Троцкого?

- Эти два человека создали и революцию, и советское государство. Без Троцкого, который занимался организацией вооружённого восстания в Петрограде, Ленин бы, наверное, выглядел бы блекло. Оба дополняли друг друга: то, что мог Ленин, не мог сделать Троцкий. У Троцкого, конечно, не было такого авторитета, как у Ленина. Хотя сам Троцкий не раз нападал на него и называл его "Робеспьерчиком" и "хитреньким адвокатом". Но потом оба поняли, что нуждаются друг в друге. Необходимость заставила их сомкнуться.

- Эдуард Лимонов - это писатель-революционер?

- Да, действительно, я за мгновенные изменения, а не за эволюцию, которая пожирает значительно больше своих детей. Жертвами эволюции являются целые поколения людей и необязательно погибших. Кто подсчитал убытки от того, что люди влачили жалкое существование, не могли заниматься любимым делом, жили стеснённо, при отсутствии любых свобод? Поэтому я считаю революцию куда более экономным способом перехода от одного политического строя к другому.

- Ну а сама революция - это для вас что? Музыка гибели старого мира или...

- Надо чётко понимать, как выглядит революция. Одна модель общества грохается о землю более или менее громко, а на её месте создаётся новая модель. Это всегда метаморфоза и не обязательно каждый раз прогресс, хотя зачастую революция совпадает с прогрессом, потому что революция омолаживает любое общество.

- Почему в Европе после 20-х годов левые революции терпели поражение одна за другой? Фиаско потерпел красный май в Париже.

- Так называемый красный май не был революцией. Когда я жил во Франции, то общался со многими видными участниками этого процесса - они сами скептически относились к маю 1968 года. Это всё выглядело скорее постмодернистским сборищем: студенты сидели в захваченном "Одеоне" и много теоретизировали. Шли какие-то бесконечные сессии - я категорически отказываюсь называть это революцией. Это была общая волна, которая, началась в Китае в 1966 году и докатилась тогда и до России. Тогда в Москве вдруг вспыхнули поэтические чтения у памятника Маяковскому. Короче говоря, это было повсеместное явление, только везде в своих формах.

- В своих литературных пристрастиях вы так же склоняетесь к революционной линии. Новатор Хлебников вам нравится, а Пушкина вы называете "поэтом для календарей".

- Пушкин и Достоевский мне не нравятся не потому, что они принадлежат к какой-то школе, - просто Пушкин катастрофически устарел. Он является памятником новой национальной словесности, а не живым поэтом. Уже Лермонтов во времена Пушкина был куда современнее - хотя разница у них в дате гибели 4 года, но Лермонтов был другого поколения. Литература не бывает вечной! Это враньё! Бывают какие-то религиозные тексты - вот они да, наверное, вечные. Тот, кто хвалится, что читает Данте и "Божественную комедию" в переводе какого-нибудь Лозинского, и считает, что это великое произведение всех времён и народов, то он просто ханжа и ленивый ум! Ни что не бывает вечным: те коллизии, которые затронуты в "Божественной комедии", уже не доступны нам. Помимо прочего Пушкин банален - банален как Довлатов. Довлатов ведь многим нравится! Но в нём ведь ничего нет. Он как пустая кастрюля. Выражает те же ходячие мнения какого-то поверхностного наблюдателя. А Пушкина в значительной степени держит на плаву его биография: гибель на дуэли из-за красавицы-жены.

- Мандельштам был большим поклонником Данте, но вряд ли кто-нибудь подумает, что он был ленивым умом!

- Маркс тоже столько наговорил и написал в своей жизни. С какими-то вещами можно согласиться, а с какими-то - нет. Мандельштам не семи пядей во лбу: он написал с десяток отличных стихотворений - просто отличных, стопроцентных - но сказать, что он гений: я не стал бы бросаться словами. Гением XX века был Хлебников, потому что его энергия затмевает всех остальных. В одного Хлебникова можно вместить и Мандельштама, и Маяковского, и Пастернака, и Кручёных и ещё ряд поэтов. Хлебников исторически недооценённый поэт. Я никогда не слышал, чтобы какое-нибудь "Эхо Москвы" стало бы говорить о Хлебникове как о гении. Но ведь, на самом деле, его легко читать: это не трудный поэт, у него всё понятно.

- Пушкин и Данте - то, что вы называете религиозными текстами, - составляют культурное поле, на котором потом вырастает Мандельштам, Хлебников и итальянские футуристы. Без Пушкина и Данте они просто не представимы. Пушкин создал литературный язык, а Хлебников - это уже игры с языком.

- Это в школах так детей учат! А создал ли он литературный язык? Его создали множество поэтов и прозаиков. А говорить, что только Пушкин, - какого дьявола! Просто, вот, кого-то выбрали на роль национального поэта. Пушкин стал "солнцем русской поэзии" в тот самый период, когда все нации стали интересоваться своей историей. Это волна покатилась от времён Великой французской революции, которая создала государство-нацию. А государство-нация в свою очередь стала искать свои корни: было множество подделок под национальные эпосы - и так далее. Тогда же появилось понятие национальный поэт. У всех они появились: русский национальный поэт - Пушкин, украинский национальный поэт - Шевченко. А рядом с ними можно найти десяток других крупных талантов.

- В вашей книге "Священные монстры" собраны эссе о художниках, поэтах и писателях, но в обширном списке практически нет композиторов. Вы, наверное, не любите музыку.

- Люблю.

- Какая же музыка вам нравится?

- Моцарт. Наверное, это прозвучит странно, но он абсолютный гений - такой же, как ван Гог.

- Получается, Пушкин катастрофически устаревает, а Моцарт по-прежнему актуален.

- А Моцарт - нет. Моцарт - универсальный талант, не то что Александр Сергеевич. "Евгений Онегин" - это детское сочинение, которое самому Пушкину под конец надоело. Байрон - чудовищный поэт, куда хуже Пушкина, но он хотя бы обладал оригинальностью: он сам отыскивал сюжеты, сам привил западу моду на восток, то есть дал направление и географию романтизму. Ну, а Россия - Россия далеко не весь мир, она не во всём преуспела. У нас была отвратительная живопись. Только живопись XX века приблизилась как-то к мировой. И великая русская литература - это преувеличение, что у нас прямо-таки одни гиганты. Увлечение запада Достоевским основывается на заблуждении. Они его не понимают: я видел как в театрах играют Достоевского. Всегда с визгом, шумом, истерикой.

- Вы религиозный человек? В церковь ходите?

- Сейчас вот закончил книгу "Ереси". Её перепечатывала девушка, которая носит чадру. Она сказала, что это сатанизм. Но я так не думаю. Я чту религию своего народа как историческую традицию. Я религиозный человек в том смысле, что я признаю существование высших сил - не одного бога, а многих создателей, возможно, имеющих материальную оболочку. Они существуют во тьме космоса, во тьме миров. Я признаю их существование.