12 июля 1876 года или по старому стилю 30 июня «около 5 часов пополудни, со двора арестантского отделения Николаевского Военного Госпиталя, находящегося в 3 участке Рождественской части в С.-Петербурге, бежал политический арестант князь Пётр Алексеев Крапоткин. Побег этот совершился в виду двух ружейных часовых стоявших против арестантского флигеля и в присутствии двух конвойных… Он умчался по Ярославской улице, Безымянному переулку, Костромской и Болотной улицам. Несмотря на всеобщую тревогу, распространившуюся в Госпитале и на прилегающих к нему улицах, беглец задержан не был и до сего времени не разыскан».

«Крапоткин» - так с ошибкой писали в отчёте в Третьем отделении фамилию будущего великого анархиста Петра Кропоткина. Побег этот был поистине беспрецедентным. Легенды о нём до сих пор будоражат воображение не только пылких молодых людей, но и маститых историков. Но даже современники говорили об этом с придыханием и - во многом ошибались. Начиная с того, что утверждали, будто Кропоткин бежал прямиком из Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Такое, однако, совершить не удалось никому. Даже неистовому Сергею Нечаеву, хотя он был близок к осуществлению побега, как никто другой.

Пётр Кропоткин действительно был заключённым в Алексеевском равелине. Он оказался в нём практически на следующий день после своего сенсационного доклада в императорском Географическом обществе о существовании в недалёком прошлом ледниковой эпохи. Далее Кропоткин планировал написать капитальный труд «Исследования о ледниковом периоде». И книга была написана. В тюрьме. Куда он попал по обвинению в антигосударственной деятельности и принадлежности к тайному революционному кружку чайковцев. Как бы сказали сегодня - экстремист и участник террористического сообщества. Хотя сообщество, то есть кружок чайковцев, было самым что ни на есть мирным - просветительским. Экстремизм Кропоткина состоял в призыве к «хождению в народ».

Он и анархистом-то ещё себя не осознавал, хотя о Бакунине знал. И даже видел в нём пример для себя. «Мои мысли останавливались в особенности на Бакунине, который, хотя и просидел два года на цепи, прикованный к стене, в австрийской крепости после 1848 года и потом, выданный русскому правительству, прожил ещё шесть лет в Алексеевском равелине, вышел, однако, из тюрьмы после смерти железного деспота более энергичным, чем многие его товарищи, которые всё это время пробыли на свободе. Он выжил всё это, — говорил я самому себе, — так и я не поддамся тюрьме».

И не поддался. Тем более, что вскоре почётный член Академии наук и вице-вице-председатель Императорского Русского географического общества тайный советник Пётр Семенов (Тян-Шанский) добился у царя разрешения для Кропоткина работать над книгой о ледниках. В камеру Кропоткину ежедневно приносили письменные принадлежности, бумагу и книги - любые, какие затребует.

Так продолжалось два года. В 1876-м предварительное расследование завершилось, дело Кропоткина отправили в суд, а его самого перевели в Дом предварительного заключения на Шпалерной. К этому времени Кропоткин уже был тяжело болен. Условия в ДПЗ оказались хуже, чем в камере Алексеевского равелина. Врач, вызванный для обследования Кропоткина обеспокоенными родными, определил ему буквально несколько дней жизни.

Нельзя сказать, что режим так уж сильно заботился о заключённых политзеках. Шла подготовка к процессу 193-х. За это время 43 подследственных умерли, 12 покончили с собой, 38 сошли с ума. Это вовсе не помешало проведению судилища. Но с Кропоткиным дело обстояло немного иначе. Всё-таки князь, хоть и мятежный. К тому же учёный, хоть и преступный. В общем, царь пошёл навстречу родственникам и уважил научное сообщество - Кропоткина перевели в тюремную больницу Николаевского военного госпиталя в Песках.

Это теперь Суворовский проспект - чуть ли самый элитный уголок Петербурга. А тогда было захолустье. Хотя и в получасе ходьбы от Невского. Проспект назывался всего лишь дорогой. Пусть даже Слоновой.

В госпитальной тюрьме Кропоткину разрешили получать еду от родных и ежедневно гулять по тюремному двору. Он быстро пошёл на поправку. И тут же задумался о побеге.

История этого побега хорошо известна. Участники - друзья, родственники и соратники. Родная сестра Елена Кравченко, брат Александр, его жена Вера Кропоткина, её сёстры Софья Лаврова и Людмила Павлинова, доктор Орест Веймар, глава чайковцев Марк Натансон, «рыцарь пера и кинжала» Сергей Кравчинский, народники Мария Лешерн фон Герцфельд и Александр Иванчин-Писарев. Всего было задействовано около двух десятков человек.

И надо же было так случиться, что даже такая сплочённая группа, чётко спланировавшая побег, не смогла осуществить с первого раза. Хотели сделать Кропоткину подарок - аккурат на день Петра и Павла. Но - увы - во всём Петербурге в этот день не нашлось ни одного воздушного шарика, который был бы сигналом к побегу. Пришлось перенести на завтра. Без шарика, но с часами. Которые принесла Кропоткину прямо в камеру Софья Лаврова. В часах была записка. Там говорилось, что побег назначен на этот день.

На этот раз всё получилось. Кропоткин выбежал за ворота, вскочил в пролётку. В ней сидел Веймар, а кучером был Натансон. Запряжён был знаменитый рысак Варвар, ещё не раз послуживший революционерам. Промчавшись через Пески, беглецы выехали на Невский, заехали в ортопедическую лечебницу доктора Веймара (Невский, 107 - Гончарная, 22), где Кропоткина переодели в цивильную одежду. Затем покатили к парикмахеру, сбрили бороду. А дальше Веймар скомандовал: к Донону! Это был знаменитый татарский ресторан «Донон», (Мойка, 24) - рукой подать до Зимнего дворца.

Ужин прошёл весело и непринуждённо. Потом Кропоткина отвезли на дачу под Петербургом, где он прятался несколько дней. После этого по фальшивому паспорту Кравчинского благополучно перебрался за границу.

В Зимнем бушевал царь. Столица кишела полицейскими агентами, шли повальные аресты. Схватили служащих госпиталя, виновных в преступном попустительстве. Арестовали сестру Елену и Людмилу Павлинову (впрочем, вскоре отпустили). Безуспешно искали Софью Лаврову, которую почему-то считали главным организатором побега. Остальных не только не нашли, но даже не узнали имён. Александр Освободитель (он же Вешатель) продолжал бесноваться. Побег Кропоткина действительно был пощёчиной монархии.

Сил на большее ещё не было. Потребуются ещё пять лет, чтобы народовольцы смогли упокоить царя на набережной Мойки. Но тогда, летом 1876-го, будущий создатель «Земли и воли» Марк Натансон ещё не знал, что она будет создана. Желябов, Перовская, Иванова-Борейшо, Грачевский, Квятковский, Завадская, Франжоли, Морозов, Саблин, Якимова, Тихомиров ещё были под следствием по делу о пропаганде. Главный бой маячил впереди. Но появился пример смелых и решительных людей, способных плюнуть в физиономию режима. Дерзким побегом из тюрьмы в имперской столице. Тоже сопротивление. Пусть и не с оружием в руках.