Юбилей революционного восстания Венгрии отмечен в минувшем октябре. Сегодня иная дата памяти, скорби и славы. О повстанческих вожаках Йожефе Дудаше и Яноше Сабо рассказал Sensus Novus в 60-ю годовщину их казни. Эти очень разные люди вместе сражались и вместе победили после смерти.

Венгрия за последние два века пережила четыре революции. Почти как Россия. И, как и Россия, Венгрия помнит героев своих революций. В том числе антикоммунистической революции 1956 года. Среди них — Йожеф Дудаш и Янош Сабо. Их казнили 60 лет назад — 19 января 1957-го.

Механики по жизни

Несмотря на одинаковый итог, Дудаш и Сабо — люди совершенно разные. Сабо, родившийся в 1897-м, на пятнадцать лет старше Дудаша. Но есть и сходство: оба родились на земле, после Первой мировой отошедшей к Румынии. Сабо успел повоевать и в австро-венгерских войсках, и в Венгерской Красной армии. Не то чтобы он был идейным коммунистом. Просто оказался на территории Венгерской Советской Республики, да и по возрасту подходил. А сопротивляться властям было не в его привычках. Типа — плетью обуха не перешибёшь.

После поражения коммунистов Янош очутился на родине, то есть теперь уже в Румынии. Немного послужил во французском Иностранном легионе, но постарался поскорей расстаться с любой солдатчиной. Работал механиком, крутил гайки, отдыхал с семьёй. Политику в голову не брал.

Иное дело Дудаш. К началу Второй мировой он подрос и по возрасту вполне годился в вооружённые силы. Но повоевать за «родную» Румынию ему не пришлось: в возрасте 21 года пролетария Йожефа упекли за решётку за антиправительственную деятельность. В тюрьме он пробыл шесть лет. И до, и после заключения Дудаш был ярым поборником коммунизма.

Как гром средь ясного неба, грянул второй Венский арбитраж, по которому часть Трансильвании вернулась в состав Венгрии. Дудаш, недолго думая, переехал в Будапешт. Туда же, кстати, перебрался и Сабо. Дудаш освоил специальность механика, в то время как Сабо превратился из механика в водителя грузовика.

На новом месте Дудашу спокойно не сиделось, и он начал подпольную борьбу теперь уже против хортистского режима. Для коммунистов что румынский король, что венгерский адмирал — всё одно. Вскоре Йожеф стал одним из авторитетов компартии. Впрочем, Дудаш вряд ли был таким упёртым фанатиком, каким кажется на первый взгляд. Иначе он вряд ли стал бы связным между коммунистами, социал-демократами и руководителями Независимой партии мелких хозяев. Мало того: под конец войны именно Дудаш вошёл в состав делегации, которую хортисты-антинацисты направили в Москву — договариваться о выходе Венгрии из войны. Всё прошло как по маслу, и Дудаш, вернувшийся в Венгрию, стал одним из учредителей просоветского Освободительного комитета Венгерского национального восстания. Таким образом, на момент окончания Второй мировой войны Йожеф проявил себя как активный борец за власть Советов.

Два типа ненависти

Янош, в отличие от Йожефа, вплоть до установления коммунистической власти в политику не лез, Хорти не ругал. Но как только компартия стала правящей — вступил в неё. В этом он мало отличался от тысяч таких же обывателей. Раз положено быть коммунистом — то почему бы и нет? И здесь случилась загвоздка: «просто коммунистом» в условиях сталинского режима быть не положено. Надо «активно участвовать в общественной жизни», то есть доносить на «врагов народа», отправляя их на пытки, каторгу и смерть. Надо «проявлять бдительность» на работе, в семье и среди собутыльников. Обязательно нахваливать «отца народов». И заодно не иметь дел с «контрой» (то бишь ни с кем, кроме коммунистов). Так Янош Сабо не договаривался! Но до поры до времени терпел.

А вот Йожеф сразу послал новых владык куда подальше. Уже в 1946-м он переходит из компартии в Независимую партию мелких хозяев, а в 1947-м попадает в дом родной — тюрьму. Однако по ходатайству Ласло Райка его освобождают. Неясно, кто в данном случае проявил больше наивности: Дудаш, открыто распространявший антиправительственные листовки, или Райк, заступившийся за него. Райка через год после ходатайства казнили (разумеется, не за это, а за более крупные «косяки»). Дудаш, перепутавший тоталитарное государство с какой-нибудь демократической Бельгией, годы массовых репрессий пережил. Может, и его бы прихлопнули, но тут возникла «социально близкая» коммунистическая Румыния, попросившая выдать Дудаша.

Так Йожеф снова оказался в румынской тюрьме, на этот раз коммунистической. Якобы он был «провокатором» в годы войны. Обвинение, надо отметить, не лишено остроумной логики: любая раздача листовок провоцирует власти на ответные действия. Раздавал листовки? Значит, провокатор. Да ещё и связной (то есть связывался с социал-демократами и прочими еретиками).

К 1949-му иссякло терпение и у Сабо. Он попробовал сбежать в Югославию. Не получилось: югославы, к тому времени поссорившиеся со Сталиным, вернули его обратно. Что не помешало авошам (венгерским гэбистам) Матьяша Ракоши уже в 1953-м обвинить Сабо в работе на Тито. Девять месяцев следователи жестоко пытали Яноша, но так и не смогли найти каких-то весомых доказательств. Да и времена изменились: Сталин умер, понемногу наступала «оттепель». Однако Яноша на всю оставшуюся жизнь переломило. Если до этого он просто не любил коммунистов, то теперь возненавидел их. Это была ненависть обычного работяги, которому хотелось просто жить. Просто работать. Никому не мешать. И тихо получать свою зарплату. Коммунисты в этом смысле талантливы — умеют обломить даже такие простые желания.

Ненависть Дудаша была совсем иной. Не тихая неприязнь затюканного «ватника». Это была ненависть матёрого подпольщика, пережившего и румынскую монархию, и хортистское адмиралтейство, и салашистский нацизм. Йожеф, сам некогда коммунист, отринул эту идею — потому что увидел в действии. Увидел, как коммунисты выжигают любое несогласие. Как их следователи «выбивают» показания из арестованных. Как предают свой народ, танцуя под московскую дудку, будто и не венгры вовсе. Сидя в тюрьме, Дудаш всё понял и всё осознал. Видеть в гробу хотел он коммунистов.

Освободив Йожефа в 1954-м, румыны и сами не подозревали, какого джинна выпустили из бутылки. До часа икс оставалось два года. Два года ненависти и собирания сил.

Не исключено, что именно в те два года Дудаш познакомился с Сабо. Йожеф на работе ремонтировал холодильники, а Янош крутил баранку. Жили оба во II районе Будапешта. А вот могли ли они знать друг друга до 1954-го? Вряд ли. Разве что в 1946-м, во время раздачи листовок, Йожеф случайно увидел бы Яноша. В любом случае, подлинное братство эти два человека обрели в громовые октябрьские дни 1956 года. Когда началась революция.

Командиры людных площадей

И здесь мы снова видим разницу в темпераменте Йожефа и Яноша. Более активный (и более молодой) Дудаш практически сразу влился в гущу восставших и призвал уничтожить коммунистический режим. Иначе повёл себя Сабо. Первые три дня революции прошли без его участия. 26 октября он по роду своей деятельности разгружал грузовик с оружием. А дальше пошло по накатанной.

Интересно, как он оценивал своё участие в событиях:

«Ракоши и Герё (Матьяш Ракоши — глава венгерского коммунистического режима в 1945-1956 годы; Эрне Герё — летом-осенью 1956 года — прим. S.N.) вели плохую политику. Надь (Имре Надь — сторонник демократических реформ в коммунистической партии; премьер-министр Венгерской Народной Республики в 1953-1955 годы и во время восстания 1956 года, подавленного советскими войсками — прим. S.N.) обращался к людям, которые не хотели власти Герё… Я узнал, что повстанцы борются за независимость Венгрии, вывод советских войск, повышение заработной платы, изгнание коммунистов из правительства. Я был согласен со всеми этими целями и решил присоединиться к восстанию. Не скажу, чтобы в этом решении отсутствовал мотив мести — я помнил свой несправедливый девятимесячный арест».

Здесь, как мы видим, присутствуют и степенность, и рассудительность, и логика. Наверное, за эти качества Янош и возглавил формирование, отвечавшее за площадь Москвы в Будапеште. Подчинялся он не кому-нибудь, а Йожефу Дудашу. Так судьба окончательно и бесповоротно свела этих людей.

Что не мешало им быть совершенно разными командирами. Сабо со своей братвой стойко отбивал атаки советских войск. Клятву с целованием оружия он принёс не зря. Но все в один голос поражались его добродушию и склонности к компромиссам. Дядюшка Сабо — только так его и стали называть — запросто мог освободить пленного солдата, а то и сотрудника госбезопасности. Всегда предпочитал переговоры вместо боя. Считал, что если есть возможность договориться — надо договариваться. За грабежи строго карал своих бойцов. В общем, держал порядок. К тому времени ему было почти 59 лет.

44-летний Дудаш вёл себя совсем иначе. Помимо общеполитического контроля за II районом Будапешта, Йожеф непосредственно руководил отрядом, защищавшим площадь Сена. Собрав вокруг себя 400 лихих ребят, он ограбил Госбанк Венгрии и захватил около миллиона форинтов. Следующей целью грабителей стал универмаг «Корвин». В дальнейшем ребята Дудаша организовали налёт на Министерство иностранных дел, где попытались передать портфель главы внешнеполитического ведомства своим единомышленникам. Если же в руки дудашевцев попадал авош — на нём можно было ставить крест. Шансов выжить у него было минус ноль. Причём случай тот, что впору аж чекиста пожалеть. Дудашевцы ведь умели работать «с пристрастием» — возвращали долги госбезопасности за пыточные камеры Габора Петера (который сам спасся тем, что затаился в тюрьме, где к тому времени уже сидел за «нарушения социалистической законности»). Удивляться не приходится: в команде Дудаша собрались настоящие революционные пролетарии. А также уголовное «отрицалово» и малолетки, выбравшиеся из приютов.

Если после описанного возникло ощущение, что речь идёт о каких-то недобитых фашистах, то придётся разочаровать. Дудаш остался таким же леваком, как и в молодости. Просто очень радикальным. Что называется, «человеком прямого действия» (только пожёстче «Аксьон директ», возникшего во Франции два с небольшим десятилетия спустя).

28 октября Дудаш составил свою программу: многопартийная система, коалиционное правительство, роспуск Управления госбезопасности, свобода слова, печати, собраний, совести, вывод советских войск, выход независимой Венгрии из Варшавского договора. И отдельно — и очень важно — самоуправление рабочих, крестьянских, солдатских и студенческих Советов. Вот за что бились повстанцы-дудашевцы. «Мы ни на йоту не отступали от принципов и достижений социализма, — говорил Йожеф. — Пролетарская революция, социалистическое государство, бесклассовое общество, свободное развитие всех меньшинств — вот идеалы и принципы, которым я присягнул на верность».

Матери-анархии верны

Программа опубликована на следующий день, 29 октября. В тот же день бойцы Дудаша «отжали» у коммунистов типографию газеты «Свободный народ». Теперь там печаталась газета «Венгерская независимость» тиражом 50 тысяч экземпляров.

От наездов на сталинистов Йожеф перешёл к наездам на Имре Надя (теперь уже бывшего коммуниста), которого критиковал за нерешительность. При этом даже среди его боевиков умудрились обнаружиться коммунисты — не исключённые (и сами не вышедшие) из партии. Антикоммунизм Дудаша был довольно-таки специфическим, потому что очень левым. Своё движение Йожеф называл национальным, революционным, демократическим и социалистическим.

Какая революция может обойтись без оружия? Дудаш выступал за свободное и открытое ношение огнестрела. И, что немаловажно, сам беспрекословно выполнял это требование. Хотя имелась оговорка: части внутренних вооружённых сил имеют право проверять документы у вооружённых лиц в случаях, если те нарушают порядок. Как говорится, «анархия — мать порядка». При этом, если у человека наличествовало удостоверение, выданное Национальным комитетом (то есть собственно Дудашем), то его арестовать имел право лишь собственный отряд. Здесь, конечно, многое зависело от добросовестности руководителя отряда; Сабо, например, пресекал любые бесчинства своих бойцов.

По мере углубления революции росла мощь дудашевской ватаги. Росла и самоуверенность вождя этого странного сборища. С министром обороны Палом Малетером он общался от имени рабочих комитетов, а с Союзом писателей и некоторыми другими организациями — уже от имени государственной власти.

В образе Дудаша было что-то муссолиниевское. Недаром либеральная интеллигенция столицы чуралась его в те дни (это повторяется регулярно: как только кто-то начинает исполнять их же мечты об освобождении, «рукопожатные» приходят в ужас). Польский поэт Виктор Ворошиловский вспоминает, что его всегда окружала свита, а некая молодая женщина по пятам следовала за новоявленным венгерским дуче в тирольской шляпе. Она записывала каждое его слово, фиксировала каждый вздох. Йожеф любил собирать вокруг себя западных журналистов и фоторепортёров, давал им пространные интервью.

Далеко не всем нравились такие замашки повстанческого главаря, и 3 ноября его сместили с должности руководителя отряда. Однако общеполитическое руководство двумя отрядами осталось за ним. На следующий день Дудаш был ранен в перестрелке с советскими войсками и попал в госпиталь.

Дальше Йожеф Дудаш и Янош Сабо как будто меняются ролями. Теперь Дудаш мягкий, а Сабо — жёсткий. Но вовсе не в том смысле, что Сабо вдруг резко начинает творить беспредел, а Дудаш становится всепрощающим ангелом.

Группировка, защищавшая площадь Сена, сдалась первой. Причиной, скорее всего, стала деморализация бойцов после отстранения и ранения их командира. Услышав первые обращения Яноша Кадара, Йожеф снова «включил наивняк». Ему казалось, что общее антифашистское прошлое и враждебность к свергнутому Ракоши объединят их с Кадаром. 21 ноября Дудаш, как ни в чём не бывало, явился на встречу Кадара с представителями рабочих советов. Там-то его и взяли.

Группировка Сабо сдалась на сутки позже. Перефразируя известные слова: «Велика Венгрия, а отступать некуда — позади площадь Москвы». Увы, силы Советской армии оказались слишком велики, и отступить всё-таки пришлось. Но даже после сдачи Сабо не стал развешивать коммунистическую лапшу на свои уши, а ушёл в подвалы, откуда намеревался организовать вооружённое сопротивление оккупантам. Взять его удалось лишь потому, что нашлась крыса, заложившая его. Подвал оказался недератизированным…

Суд судьбы

На суде Дудаш вёл себя стойко и дерзко. «Причина революции – антинародная политика клики Ракоши – Герё, — сказал он. — Я примкнул к революции с чистой совестью. Если мне суждено умереть, то за свободу Венгрии, а не за власть над Венгрией. Я верю в венгерских трудящихся и их будущую победу. Контрреволюция пытается оправдаться, осудив меня. Но пролетарское общество воздаст по справедливости всем».

С судом коммунисты сильно не заморачивались: 14 января 1957-го, через полтора месяца, обоих — и Йожефа, и Яноша — приговорили к смертной казни. 19 января приговор приведён в исполнение.

Дудаш не ждал пощады, потому что сам её не давал. Что касается Дядюшки Сабо, то в какой-то миг могло показаться, что его оставят в живых. Ведь нашлись даже гэбисты, отпущенные им из плена, которые просили принять во внимание его гуманность. Увы, суд оказался глух к их просьбам. (Как и в случае Роберта Бана, командира Шахтёрской бригады повстанцев.)

Два совершенно разных человека, а такая похожая судьба. Сходство начинается в том, что оба в 1918 году потеряли родину, не сходя с места. Но вряд ли бы они узнали друг о друге, если бы всё ограничилось этим. Главной причиной, объединившей их судьбы, стал коммунистический режим. Тот самый, который прессует всех без разбора: и своенравных подпольщиков, и тихих обывателей. И монахов, и проституток. И социалистов, и капиталистов. Если хочешь жить — изволь родиться в каком-нибудь другом месте.

Убивая на виселице Йожефа и Яноша, коммунисты продемонстрировали, что для них нет особой разницы между «злыми» и «добрыми». Все хороши. Раз восстали — значит, добра от них не жди. Всех, конечно, не ликвидируешь (уж слишком их много), но командиров — вполне. Их нельзя оставлять в живых. Это слишком опасно для порядка и спокойствия. Так рассуждали даже при либеральном Яноше Кадаре.

Одного только не учли граждане начальники: восстали эти — восстанут и следующие. С новыми командирами. И режим рано или поздно снесут.

Через тридцать лет и три года так и случилось.

Сейчас Дудаш и Сабо — герои Венгрии. Первого иногда критикуют – «жести» многовато, да и социализм теперь не в чести. Второго чтут безоговорочно. Мемориалы посвящены обоим.

Эти два имени вписаны и в венгерскую, и в мировую историю. А история продолжается. Палачам всего мира остаётся лишь надеяться, что в свой час они попадут к Яношу, а не к Йожефу. Но не факт, не факт…