25 (13) апреля 1879-го Петербургский военно-окружной суд приговорил к смерти подпоручика Владимира Дубровина.

Владимир Дубровин учился в Кронштадтском морском техническом училище. «Учился довольно хорошо, - говорится в характеристике из училища, - в его поведении не было замечено особенно выдающихся проступков; но однако ж в последний год пребывания в училище, его заметили в чтении запрещённой книги, которая тотчас была от него отобрана и уничтожена. Согласно просьбы матери, его уволили вовсе из училища». После этого он закончил Рижское юнкерское училище и стал служить в Старой Руссе в 86- м пехотном Вильманстрандском полку.

Одновременно Дубровин вошёл в землевольческую группу Марии Коленкиной и Александры Малиновской. Осенью 1878-го во время ареста оказали вооружённое сопротивление. Стал одним из первых сторонников террористической борьбы с режимом. В полку он пытался создать военную террористическую организацию. Вёл пропаганду среди солдат, привлёк к сотрудничеству вольноопределяющегося Лобейко. Теракта они не совершили, но смертельно напугали мирового судью Булатова, наехав на него в связи с деятельностью земства в Старой Руссе. Дубровин находился под негласным надзором, поэтому о наезде сразу же сразу же стало известно. Он получил выговор от командира. Но этим не ограничилось. Из Петербурга с приказом арестовать Дубровина прибыл жандармский штабс-капитан Романовский.

Романовский явился нему на квартиру в сопровождении трёх унтер-офицеров. Увидев, что Дубровин уничтожает какие-то бумаги, Романовский бросился отбирать их. Дубровин выхватил револьвер и попытался выстрелить, но Романовский двумя руками ухватился за дуло и отвёл его в сторону. Тут вбежали унтеры и кинулись на Дубровина. Началась свалка, во время которой Дубровину удалось вырваться и забежать в другую комнату. Там он схватил кинжал и снова напал на Романовского. Унтеры набросились на Дубровина сзади, схватили за руки, связали. Его отправили в тюрьму Петропавловской крепости. За всё время следствия он не дал ни одного показания.

При обыске у Дубровина были найдены револьвер, кастет, складной нож. И ещё записки, которые были предъявлены в качестве улики и прочитаны на заседании суда. «Наши батальоны так немногочисленны, а наши враги так сильны, что мы нравственно обязаны принять все зависящие меры для успешного ведения активной борьбы там, где это будет необходимо».

По приговору Владимир Дубровин повешен на валу Иоанновского равелина Петропавловской крепости. На казнь, как писали, он шёл с энтузиазмом. Проходя мимо роты солдат, которой командовал до ареста и которую привели специально присутствовать при казни, обратился к ним: «Знайте, ребята, что я за вас умираю». Рота отдала ему честь. Дубровин оттолкнул священника, пришедшего напутствовать его в последний путь, поднялся на эшафот и сам надел на себя петлю.

Дело Дубровина имело особое значение для революционного движения. Не только его сопротивлением при аресте и стойким поведением на следствии и эшафоте. Оно доказало, что в среде военных вполне очевидно революционное брожение. И вскоре «Народная воля» повела успешную агитационную работу в этом направлении.

Отчёт о суде и казни Владимира Дубровина был напечатан в пятом номере «Листка Земли и Воли». А вскоре стало известно его политическое завещание:

1. Завещаю всем честным людям поддерживать и распространять правду.2. Завещаю всем честным людям заступаться за угнетённых.
3. Завещаю всем честным людям отомстить всем тем, из-за которых пролита была многих невинная кровь.

А в 1882-м в женевской «Правде» было напечатано стихотворение Прокопия Григорьева, посвящённое Дубровину:

В тюрьме, пред казнию, удалый террорист
Попу-духовнику в глаза глядел сурово,
И на возглас его: «Покайся, нигилист!» —
С усмешкой гордою такое молвил слово:

«Мне не в чем каяться! Свободе я служил
Всегда как верный сын! И — умирая ныне —
Истерзанный врагом, собрав остаток сил,
Я ей одной молюсь, души моей святыне!

Уйдите, батюшка! Коль вы не лицемер,
Стыдитесь здесь стоять с напутствием бездушным!
Смиренник ваш Христос мне гадок, как пример!
Я не рождён рабом безгласным и послушным!

Я прожил век бойцом! И я умру таким,
Смеясь в лицо врагу, проклятья посылая!
Месть, месть кровавую, товарищам моим
К царю, его семье и слугам завещая!

Так что ж вам надо здесь?» И поп, скорбя до слёз
О грешнике, ушёл, вздыхая, молчаливый...
Однако тотчас же о всём властям донёс,
Присовокупив, что «изверг — горделивый!»