Ленинградская улица, причастностью к которой гордится Владимир Путин, никогда не любила коммунистов. Хотя коммунистические праздники отмечала. По-своему. 85 лет назад пацанва рабочего района разгромила «красный уголок» на Большой Щемиловке. Во главе протестной акции стояли братья Шемогайловы, вписавшие таким макаром свои имена в историю антикоммунистического сопротивления в СССР.

Степан кивает на Петра

Район проживания Василия и Степана Шемогайловых по сей день относится к категории «там, где белым бывать опасно». В Санкт-Петербурге это уже не такая глухая окраина, как была в Ленинграде. Невский район в те времена назывался Володарским. Самый что ни на есть классово-пролетарский костяк. Кто работал на заводах, а кто околачивался вблизи. В Советском Союзе капитализма не было, но это не мешало одним процветать, другим нищать. К последним относились Шемогайловы. И делали выводы.

Окружали братьев такие же оборванцы. Партийных и «комсу» в это изысканное общество не пускали. Те, впрочем, и не стремились. Но Шемагайловы оказались талантливыми организаторами. К лету 1933-го вокруг них сформировалось нечто вроде «теневого сообщества». Люди этой тусовки резко отличались друг от друга. Но их объединяла неприязнь к коммунистам – начальникам и холуям, уважуха к лихой крути и выпивке, тяга к «моей Маше», что сидит у самовара. Перечислим самых активных участников группировки.

Андреев, районный хулиган и ненавистник партийных активистов. Систематически прогуливал смену, за что его чуть не уволили с завода.

Баранов, верный телохранитель главаря.

Барбосов, под стать фамилии общавшийся с оппонентами грубо и резко.

Болотов, единственный несовершеннолетний в компании. «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Для него счастьем было поучаствовать в какой-нибудь антисоветской движухе.

Васильев по прозвищу Курц, любитель женщин, как в прямом, так и в переносном смысле. То бишь и плотские радости любил, и не прочь был обчистить очередную приглянувшуюся барышню. Его вечным спутником стал кожаный хлыст, использовавшийся в самых разных ситуациях.

Борис Григорьев, гроза младшеклассников, отнимавший у них школьные учебники. Ибо в учебниках было предписано бороться за власть ВКП(б), которую Григорьев недолюбливал. Бывало, и до взрослых лез, а иногда и сам получал по шее.

Пётр Егоров, верный товарищ Андреева. Из кулацкой семьи – сын сельского лабазника. Стало быть, потомственный антикоммунист.

Жуковский, любимым инструментом которого стал железный прут.

Клухин с Белевского поля, недолюбливавший не только коммунистов, но и евреев.

Косорыгин, ещё один телохранитель лидера структуры.

Котовы – Александр, Алексей и Михаил – отличались идейностью, которая, к сожалению, вывела их на стезю антисемитизма. Жили по соседству с Клухиным.

Лебедев, любивший не только выпить, но и накостылять тем, кого считал партийной обслугой.

Пётр Лупанов, кузен Егорова, днём и ночью имевший под рукой финку. Тоже из раскулаченных лабазников. Всегда был готов впрячься за товарищей, из-за чего попадал в нехорошие переделки. Именно его комната стала штаб-квартирой шемогайловской группировки. Он угощал всех желающих самогоном, хотя не бесплатно. У Лупанова можно было спокойно поиграть в карты, а если кто-то проигрывал и не мог заплатить, то Пётр под небольшой процент ссуживал неудачнику деньги. В общем, оборотистый парень.

Потапов, ещё один поклонник женских сердец и прелестей. Правда, девушки редко отвечали ему взаимностью, поскольку манерам он нигде не обучался.

Свечин, соратник Григорьева в деле шмона младшеклассников.

Удальцов, очередной антисемит с Белевского поля. Вся эта гоп-компания взяла за привычку приветствовать евреев возгласом: «Здорово, жиды!» Удальцов при этом мог ударить калошей.

Чирков, рядовой бычара, дисциплинированно выполнявший разную грязную работу.

И наконец, неугомонные братья:

Василий Шемогайлов, ненавидевший ВКП(б) похлеще всех вышеперечисленных.

Степан Шемогайлов, босс.

Это чуть более трети активистов. Всего в сообществе состояли 57 человек. С заточками, хлыстами, кастетами и палками. Однако имелись в наличии и более весомые доводы. Например, наган.

Главарями были Шемогайловы. На правах превосходящей физической силы и духовной отмороженности. Но за ними стояли другие братья – Егоров и Лупанов.

Два Петра были комиссарами группировки. Именно они, пробравшись в Ленинград из раскулаченной деревни, нашли амбалов Шемогайловых, вдохновили на подвиги, подтянули остальных, организовали и постепенно переводили рельсы с уголовщины на политику. Миллионы «бывших кулаков», «подкулачников» и просто вчерашних крестьян, выброшенных коллективизаторами в городскую нищету, к другим миллионам работяг и люмпенов – это и есть основа «враждебного элемента» 1930-х. А отнюдь не троцкисты и не околокадетская интеллигенция. (Как, собственно, и теперь – не пикетчики и блогеры проблема для властей, а озлобленные «ватники», не говоря об АУЕ.)

Кастет в уголке

За шемогайловцами числились ограбления, избиения и, бессмысленно скрывать, даже изнасилования. Иногда они просто участвовали в потасовках, причём второй стороной конфликта неизменно становились заводские комсомольцы. Доходило до тяжёлых ранений и больничных коек. Но в милицию до поры до времени никто не обращался.

Наверное, понимали, что Советской власти не до того. Какие такие уголовники, если контрреволюция не дремлет? Делать больше нечего стражам социалистического порядка, как защищать подданных от грабежа и мордобоя. Как говорится, сиренево. Большевики обратили внимание на организацию лишь когда выявилась политическая подоплёка.

А выявилась она 7 ноября 1933 года. Братва, как обычно, собралась у Лупанова, где ребят ждал самогон. Чем больше выпивали, тем сильнее закипала ненависть к хозяевам, что «теперь почище царских». Лупанов к тому же снова и снова заводил единую шарманку. Ему вторил Пётр-второй, то есть Егоров. Степан Шемогайлов чутко прислушивался к ним, потому что осознавал правдивость. А уж за братом подключался Василий.

В разгар обсуждения заскочили вестники, сообщившие о коммунистической сходке на Большой Щемиловке. Стихийно возникла идея проучить «красных» за всё. За террор и голод, коллективизацию и культ личности. Братва, конечно, слов таких не знала, но зато суть понимала.

«Красный уголок» взяли штурмом. Окна сразу же перекрыли, а у двери комсомольцев ждали ребята с кастетами. Лупанов порезал председателя собрания Алексеева, а Жуковский избивал ногами и бутылкой заведующего «уголком» Абрамсона. Но вскоре шемогайловцы ретировались, решив не добивать активистов.

Спустя два месяца братва решила повторить успех. Теперь уже на более трезвую голову. «Красный уголок» снова оказался разгромлен. В этот раз дело избиением не обошлось. Василий Шемогайлов пять раз всадил нож в комсомольца Игнатия Панькова. Ранения оказались несовместимы с жизнью. Кастет Степана Шемогайлова смертельным ударом обрушился на Алексея Доненкова.

Акции социального возмездия продолжались. Например, профорг завода имени Ворошилова по фамилии Махров в разгар новогодних празднеств пожалел, что потребовал уволить шемогайловца Андреева. Егоров и Лупанов с корешами выследили его и жестоко избили. Та же судьба постигла секретаря товарищеского суда Дзюменко.

До коммунистического начальства стало доходить, что перед ними не простая шайка. За расследование взялся ленинградский угрозыск, который тогда возглавлял Александр Коптельцев. Между прочим, бывший чекист, привыкший решать задачи политического характера.

Проблем у уголовного розыска тогда хватало и без шемогайловцев. Достаточно сказать, что за четыре года до разгрома «красного уголка» предыдущий начальник УГРО Леонид Петржак застрелился якобы из-за того, что проворовался. Так что коррупции и тогда хватало.

Но на рубеже 1933–1934-го пришла пора бить в набат. Коммунистов же бьют! Сначала на Седьмое ноября, потом на Новый год. Ежели бандиты будут так отмечать каждый праздник, что останется от ленинградской парторганизации уже к 8 марта?!

В группировку внедрили «крота». В лице легендарного розыскника Владимира Савина. Через пару месяцев добрая половина банды уже сидела на нарах. 3 апреля пришла очередь Григорьева, Жуковского и Лупанова, а 4-го — Андреева, братьев Котовых и Василия. Степан скрывался дольше всех, но в середине апреля тоже попал в руки оперативников.

Через три месяца в Володарском районном Доме культуры начался суд. Государственным обвинителем выступал ни много ни мало заместитель прокурора Ленинграда Павел Альбицкий. Основоположник советской теории прокурорского надзора. Общественное обвинение представлял аж нарком просвещения Андрей Бубнов. Руку на пульсе процесса держал сам Сергей Киров. Нашлось ему чем заняться за пять месяцев до николаевской пули.

Ну а представлять интересы шемогайловцев взялся адвокат Михаил Маснизон. Прославленный защитник прославленного Лёньки Пантелеева. Его красноречие, как всегда, восхищало присутствовавших.

«Ну а если идеи похожи…»

И обвинение, и защита сразу поняли: всё дело в «кулацкой идеологии». В чём она заключалась, никто поныне не знает, но нет сомнений – именно она и ничто другое заставила молодёжь с ленинградских задворков с оружием в руках расправляться с коммунистами. Но 58-ю статью шемогайловцам впаять так и не решились. Слишком круто получалось для открытого уголовного процесса. Над представителями «класса-гегемона», осуществлявшими гегемонию на практике.

Очень серьёзно суд подошёл к вопросу охраны. Пятьдесят семь парней даже без оружия могли задавить одной массой. Тем более такие, способные голыми руками придушить. Отдельную опасность несла толпа, собравшаяся у зала суда в день вынесения приговора. Далеко не все собравшиеся считали шемогайловцев преступниками.

17 июля 1934-го обвиняемые услышали приговор. Братья Шемогайловы, Егоров, Лупанов и Жуковский получили высшую меру. Единственным оправданным стал Болотов, которого прямо в зале суда выпустили по малолетству. Всем остальным суд дал от одного до десяти лет лишения свободы.

Таким образом, по делу банды Шемогайловых осуждены 56 человек. Символичное число, связанное с годом знаменитого хрущёвского доклада. Если же взять общее число обвиняемых, получим год разгрома «антипартийной группы». Так что сталинистам, верящим в приметы, следует оберегаться.

Не прошло и полугода после осуждения шемогайловцев, как убили Кирова. Ещё два года с небольшим – и начался Большой террор (в котором, кстати, погиб и Бубнов). Почти две трети репрессированных в 1937 году – «бывшие кулаки», деклассированные бродяги, рабочие, крестьяне, красноармейцы и краснофлотцы.

Но шемогайловцев к жертвам сталинских репрессий относить не принято. Реабилитация на них не распространяется. Ни при Хрущёве, ни при Горбачёве, ни при Ельцине. Даже при невиданной гуманизации путинских времён до этого не додумались. Оно и понятно. Жестокость этой стаи доходила порой до скотства. Но она адекватно отражала уродство противостоящей банде государственной машины. К сведению тех, кто управляет этой машиной сегодня.

Антикоммунистическое сопротивление не исчерпывалось кухонными митингами. Савинковщина и Антоновщина, Новочеркасск-62 и Алма-Ата-86 объединяли людей, может быть, не всегда политических грамотных, но яростных против лжи и несправедливости. Это были простые пацаны, которые с детства видели власть партийной номенклатуры и чванство коммунистических идеологов. Были такие и среди шемогайловцев. Не идеализируя, приходится признать: многие соотечественники ощущали за ними и им подобными житейскую правоту.

Типы шемогайловской группировки укладывались в опыт миллионов советских граждан. В документальной повести Валерия Аграновского «Остановите Малахова!» главный герой очень похож на дерзкого «Курца», а Шмарь — на Жуковского и Степана Шемогайлова. Бонифаций-Бондарев воспроизвёл Петра Лупанова на новом историческом витке. Хотя комсомольцем-дружинником Лупанов прикидываться не пытался.

Сейчас таких людей тоже полно. Обездоленных и не согласных мириться с текущим положением дел. Но вполне готовых к потрясениям.

Праздновать или не праздновать Седьмое ноября — дело вкуса. Надо только понимать, что этот день отмечают не только коммунисты. Например, Всемирная антикоммунистическая лига создана именно 7 ноября 1966-го. Праздновать этот день можно по-разному. Шемогайловцы в год Голодомора продемонстрировали лишь один из способов отметить знаменательную дату.