АВАТЕ ЗНАЧИТ ПОБЕДА
Иногда тирания порождает свободу, иногда свобода тиранию. Эти парадоксальные феномены анализируются в статье Sensus Novus к 55-летию смерти эритрейского фашиста на освободительной войне.
СОЛДАТ ДУЧЕ ПРОТИВ НЕГУСА
55 лет назад умер национальный герой Эритреи
Любой стране нужны национальные герои. Это, как правило, люди, которые боролись за то, чтобы она возникла. Но что делать, если национальные герои твоей страны — фашисты? В прямом смысле. Нет, не нацисты, а именно люди призыва Муссолини. В наше время не очень-то удобный бэкграунд. Но президент Эритреи Исайяс Афеверки так не считает. И смело чтит чернорубашечника по имени Хамид Идрис Авате. Сегодня ровно 55 лет, как его не стало.
Победа в чёрной рубашке
Родился Хамид 10 апреля 1910 года. В деревне Герсет, что в провинции Гаш-Барка, которая в те времена, как, впрочем, и сейчас, входила в состав Эритреи. Разница лишь в том, что сейчас Эритрея независима, а тогда являлась частью Итальянской колониальной империи.
Те, кто разбираются в географии, знают, что страна растянута вдоль Красного моря. Однако родная провинция Хамида от моря самая удалённая. Она вклинивается в Эфиопию не только географически, но и этнически. Здесь проживают два близких народа: тигре и тиграи. Первые живут почти исключительно в Эритрее, вторых много и в соседней Эфиопии.
Хамид Идрис Авате принадлежал к тигре. По двойному имени можно догадаться, что он был мусульманином. Но это всё, что известно о его религиозных предпочтениях. Ходил ли он в мечеть, протирал ли молитвенный коврик, сведений не сохранилось. Кажется, религии просто не было в его жизни. Зато достоверно известно, что детскими игрушками ему служили пистолет, пулемёт и прочие атрибуты воина.
Бандитские наклонности пацана не мешали впитывать знания об окружающем мире. Хамид с детства владел семью языками: арабским, тигре, тигринья, нара, эдареб, кунама и, конечно, итальянским. Женился, стал отцом двух дочерей. Возможно, причина его успехов кроется в фамилии. Слово «Авате» с языка тигре переводится как «Победа».
С такими задатками грех не воевать. Тем более, было с кем. Бенито Муссолини вознамерился возродить Римскую Империю, округляя африканские владения Италии. Когда Хамиду исполнилось двадцать пять лет, он записался в подразделение колониальных бойцов — аскари. Это произошло ровно в тот год, когда Италия захватила Эфиопию. Хамид проявил себя как способный курсант, и его отправили в школу подготовки туземных полицейских. Школа располагалась в Тиволи, примерно в тридцати километрах к северо-востоку от Рима. Из стен данного заведения Идрис вышел военным разведчиком. И идейным фашистом, готовым рвать врагов Италии во славу дуче.
Помимо подавления антифашистского сопротивления, туземная полиция выполняла функции заградотрядов. Стреляла в своих бойцов, если они демонстрировали трусость и бежали с поля боя. Но Авате проявил себя как смелый и целеустремлённый боец, и фашистское руководство ввело его в службу безопасности западной части Эритреи. После чего Хамид стал заместителем главного администратора суданского города Кассала, находившегося под итальянской оккупацией. То, что Идрису доверили управление захваченным городом, свидетельствует о степени доверия фашистских руководителей к эритрейцу. И он это доверие оправдывал.
В январе 1941-го у Италии начались проблемы. Британцы возвращали суданские владения, теснили итальянцев и в самой Эритрее. 5 февраля началась битва при Кэрэне, в которой сражался Авате. Боевые группы официально именовались «бандами», и вступали в них, помимо итальянцев, представители разнообразных местных этносов. Одного из таких «бандитов» звали Амедео Гийе. Под его началом сражались 2500 кавалеристов, набранные со всей Эфиопии и Эритреи, и некоторое количество йеменских пехотинцев. Помимо лошадей, использовались верблюды.
Авате стал одним из ближайших сподвижников Гийе, который был всего на год старше его. В распоряжении бравого эритрейца оказались 100 кавалеристов. Помогал ему управлять этим воинством другой офицер аскари по имени Али Габре. Пока он бил точечно по британским позициям, итальянские войска смогли перегруппироваться и сэкономить силы на отходе в Амба-Аладжи. Считается, что действия «конной сотни» Авате спасли тысячи итальянских солдат и офицеров.
Но «победная» фамилия не помогла. 1 апреля итальянские войска потерпели сокрушительное поражение. Англичане заняли Асмэру и Массауа. Спустя неделю итальянским войскам пришлось уйти и из Аддис-Абебы.
Регулярная война закончилась, но Хамид не отчаивался. Таким людям вообще чем хуже, тем лучше. В Эритрее и Эфиопии началась партизанская война, теперь уже против британцев. Бывшие подпольщики стали господами, бывшие господа стали подпольщиками. «Банды» превратились в настоящие банды, занимавшиеся грабежом. Ни Хамид, ни его непосредственный начальник не собирались сдаваться. В течение года партизаны грабили британские конвои и атаковали отдельные военные посты. Однако в 1942-м макаронник не выдержал и сбежал в Йемен через Красное море. После Эль-Аламейна казалось, что всё кончено.
Хамид снова не сдался. Он обосновался на западе Эритреи и со своей братвой продолжал как ни в чём не бывало потрошить англосаксов и их союзников. Его отряд поредел. Теперь в нём было всего 50 человек — таких отморозков ввек не сыщешь. Правда, при всей своей безбашенности, они верили в мудрость дуче и надеялись на скорое возрождение Итальянской империи. Вот что значит настоящая идейность.
Даже окончание Второй мировой войны не остановило Авате и его друзей. Отныне он боролся против любых иноземцев из принципа: «Так не доставайся же ты, Эритрея, никому». Партизаном теперь его никто не называл. К Хамиду приклеилось другое определение — «шифта». Так на Африканском Роге называют уголовников, бандитов, убийц.
Хамид сотоварищи полностью оправдывали новое наименование. Они устраивали набеги на деревни, где проживала народность кунама, и похищали крупный рогатый скот. Потом продавали на рынках Кассалы. Несмотря на военные успехи, англичане не имели никакой возможности контролировать передвижения бандитов, и те чувствовали себя как дома не только в Эритрее, но и в Судане. Многие деревни кунама оказались попросту сожжены, причём в огне погибали и женщины, и дети.
Зверства хамидовцев не могли оставить оккупационную администрацию равнодушными. За любую информацию, благодаря которой Авате мог быть взят в плен, британцы пообещали 300 фунтов стерлингов. Кроме Хамида Идриса, бандитскими вылазками занимались такие знаменитые разбойники, как Вельдегебриэль Мосазги и его родственник Берхе Мосазги из селения Беракит-Абай, Хагос Темнеуо из селения Дебри-Ади-Цадек и Асресехенге Эмбайе из Арезы. Одни имена чего стоят. Неудивительно, что люди бежали, только услышав хоть одно из них.
Однако никто так и не сдал Хамида властям. В 1950-м британцы решили, что проще его помиловать. Объявили, что все его былые «заслуги» исключительно на его совести. А у британской короны к нему претензий нет: война есть война. Шифте, наводившему страх на окружающих, разрешили вернуться в родной посёлок. Что он с радостью и сделал. Намечалась деколонизация, и смысл воевать за независимость исчез. Так бы себе Хамид и жил дальше, не тужил. Но политика снова вторглась в его дом.
«Поднимите флаг Эритреи!»
До европейского завоевания государства под названием Эритрея никогда не существовало. Это был конгломерат мелких княжеств, то попадавших под влияние Эфиопии, то снова обретавших независимость. Эритрея как единая территория возникла благодаря итальянцам. Она отличалась этническим разнообразием, и единственным, что скрепляло её, был сапог апеннинского колонизатора. Захватчики обеспечили на подведомственной территории относительный порядок, но подспудные противоречия грозились выплеснуться в любой момент.
С другой стороны, этнический состав населения Эритреи очень уж напоминает эфиопскую межнациональную композицию. У Эфиопии есть колоссальный опыт государственности, к тому же она участвовала во Второй мировой войне на стороне союзников. А Эритрею многие иностранцы ассоциировали с людьми вроде Авате. Как можно позволить взять власть фашистам? В мире сложился консенсус: Эритрея должна быть воссоединена с «братской» Эфиопией. Чтобы эритрейцы не слишком возмущались, придумали федеративную схему объединения. Подразумевалось, что Эфиопия и Эритрея должны стать равноправными частями единого союза.
Умные люди предупреждали, что добром это не кончится. Эритрея за годы итальянского владычества не приблизилась к идеалу моноэтничного государства. Но совместное проживание разных племён позволило притереться друг к другу. Они стали воспринимать себя как часть единого целого. Но не с Эфиопией, которую считали внешней и чуждой! Общее мнение жителей своей страны выразил официальный представитель оккупированной Эритреи в ООН Ибрагим Султан Али. 21 ноября 1950-го он заявил: «Дело народа Эритреи — это справедливое дело независимости народа, который отказывается и отвергает любую форму аннексии, расчленения или возвращения к ненавистному колониализму, какую бы форму он ни принимал и в каком бы направлении ни шёл. Это бесспорное право на независимость, к которому присоединяется наша страна, нельзя игнорировать без создания новой сферы конфликта в Восточной Африке, поскольку эритрейский народ никогда не примет эфиопского господства».
Ибрагима никто не послушал, и ООН приняла резолюцию о создании федерации Эфиопии и Эритреи. Эфиопский император Хайле Селассие I (и Последний) исполнил резолюцию наполовину: пункт о присоединении Эритреи соблюдён скрупулёзно, в то время как пункт о равноправии двух субъектов федерации выброшен в мусорный ящик. С первых же дней стало ясно, что интересы эритрейцев федеральную столицу волнуют постольку-поскольку. Эритрея интересовала эфиопов лишь как провинция с выходом к морю. Кто с этим не соглашался, попадал в тюрьмы, подвергаясь запугиваниям и пыткам.
Мировое сообщество игнорировало нарушение прав человека в только что созданной федерации. Своё дело оно сделало, отдав эритрейцев во власть императорских сановников. Всё остальное — внутреннее дело Эфиопии.
Не верь, не бойся, не проси. Что делать, если миру откровенно наплевать на здешний беспредел? Перед Хамидом Авате такой вопрос не стоял. Огнестрельное оружие он хранил со времён партизанщины. Британцы, амнистировав его, не могли запретить Хамиду хранить дома пушку. А если бы запретили, ничего бы не добились.
В 1958 году Авате посетил Каир. Организовал из эритрейских эмигрантов националистическую группу для борьбы с эфиопским господством. Через два года, в июле 1960-го, в том же Каире эритрейские студенты и интеллектуалы провозгласили создание Фронта освобождения Эритреи (ФОЭ). Изначально во Фронт входили следующие лица: Идрис Мохаммед Адем — президент Национальной ассамблеи Эритреи; Идрис Осман Галайдос — выпускник юридической школы Каирского университета; Мохаммед Салех Уммед — выпускник той же школы; Саид Хуссейн — студент каирского Университета аль-Азхар; Адем Мохаммед Акте — выпускник Каирского университета; Таха Мохаммед Нур — выпускник из Италии.
Боевым крылом ФОЭ стала Армия освобождения Эритреи (АОЭ), которую возглавил Хамид Идрис Авате. Парадокс заключался в том, что Авате никогда не скрывал своего участия в войне за фашистскую Италию, в то время как руководители ФОЭ придерживалось левых и ультралевых взглядов. Однако студенты решили, что ради освобождения любимой родины можно подружиться хоть с дьяволом.
Хамида снабдили деньгами, продуктами, а самое важное — винтовками. Винтовки были старые, довоенные, но и это годилось. Лишь бы стреляло. Какие перед Авате ставились боевые задачи, толком никто не мог объяснить. Главное, чтобы у эфиопов земля горела под ногами. Доставлять врагу неприятности — это Хамид умел! Он получил от студентов наставления, после чего вернулся к себе домой.
Эфиопская госбезопасность прочухала, что здесь что-то не так. За Авате установили слежку. Брать его собрались в августе 1961-го. Эфиопы понимали, что перед ними не какой-нибудь лох, а матёрый рецидивист, в своё время положивший тысячи солдат и мирных жителей. К полицейской операции готовились как к ядерной войне.
Однако в правоохранительных органах нашёлся человек, симпатизирующий эритрейскому национальному движению. Он сообщил Хамиду о готовящейся операции. Авате сразу же скрылся на горе Адал. В его распоряжении было семь бойцов, на руках 300 быров (эфиопская валюта), сахар, чай и пять ржавых винтовок. Затем добавились ещё шесть энтузиастов.
Тринадцать ополченцев — мощная сила, особенно если ими руководит старый чернорубашечник. Императорская полиция не знала, как выкурить Хамида и его бойцов из гор. Военные машины в этих местах застревали, а идти пешим ходом вглубь ущелий эфиопские полицейские опасались. Они пытались уговорить боевиков сложить оружие и сдаться. Авате отвечал: «Если вы хотите, чтобы мы закончили нашу вооружённую борьбу, тогда лучше опустите эфиопский флаг и поднимите флаг Эритреи».
Надо заметить, что на момент произнесения этих слов вооружённая борьба толком ещё не началась. В ходе подготовки к реальному бою выяснилось, что Хамид не прочь позировать на фоне оружия и вообще любит покрасоваться. Было в этом что-то театральное, от повешенного итальянского диктатора. Видимо, фашистская выучка никуда не делась. Эфиопы помнили, что делали с ними фашисты в годы Второй мировой, поэтому побаивались посещать этот «театр одного актёра».
От Хамида к Исайясу
Бой всё-таки произошёл. Случилось это в День знаний, 1 сентября 1961 года. Первый выстрел по эфиопским войскам в шесть часов утра сделал лично Авате. С выстрела началась война. Которая велась сначала против коронованного негуса, затем против «красного негуса», продолжалась тридцать лет и закончилась победой эритрейцев. Сам бой длился семь часов и завершился тем, что повстанцы просто скрылись в неизвестном направлении.
Вот имена тех тринадцати, что, помимо Хамида Идриса Авате, участвовали в первом бою: Абду Мохаммед Баид; Ибрагим Мохаммед Али; Уммед Гадеф; Авате Мохаммед Фаид; Мохаммед Беарег; Мохаммед Адем Хассан; Салех Гирог; Ахмед Фекак; Мохаммед аль-Хассан Дохен; Адем Фегораи; Али Бекхит; Идрис Махмуд; Омер Кераи. Поскольку они были первые, кто подняли оружие на угнетателей, их прозвали «пионерами».
Сначала братва отправилась в Обел, затем обосновалась в Омер-Сигго. Известие о битве распространилось по всей стране. Эфиопские силовики пытались их поймать, но народу на это было откровенно плевать. Куда бы хамидовцы ни приходили, везде их встречали хлебом-солью. Эмигранты тоже воспрянули. Если до первой битвы спонсорскую помощь АОЭ оказывать никто не хотел, то теперь от желающих не было отбоя. Многие богатые эритрейцы, жившие за границей, тотчас пожелали скинуться на доброе дело освобождения своей родины.
Следующий бой принёс первую потерю: погиб Абду Мохаммед Фаид, один из «пионеров». Однако ряды повстанцев ширились. Сначала к ним присоединись Кибоб Хаджадж и Адем Гасеар, а 17 февраля 1962-го в группу принято ещё одиннадцать человек: Мохаммед Идрис Хадж, Омер Хамид Эзаз, Тахер Салем, Осман Мохаммед Идрис, Ибрагим Мохаммед Бехдури, Мохаммед Омер Абдалла, Омер Мохаммед Али, Киша Мохаммед Киша, Мохаммед Ибрагим, Абдалла Идрис Адем и Адем Гендифель.
Авате всегда лично участвовал во всех сражениях, но уделял огромное внимание субординации. Несмотря на то, что вся движуха началась с него, первоначально он считался лишь «одним из». Бойцы избрали его своим вождём, а Мохаммеда Идриса Хаджа — заместителем. Авате в честь этого произнёс следующие слова: «Мы все эритрейцы, мы должны честно и искренне служить нашей стране, мы здесь, чтобы достичь цели, а если есть кто-то, у кого могут быть личные амбиции, то сейчас он должен уйти. Мы все должны проявлять крайнюю приверженность и преданность делу, выполнять команды и указания вождя, как бы они ни были тяжелы, для дела нашей страны».
Таким образом, у эритрейского национального движения появился собственный дуче. Но жить после этой речи ему оставалось недолго.
27 мая 1962-го Авате на обед отведал молоко. Через какое-то время он сообщил соратникам, что ему плохо. Чувствуя приближение смерти, Хамид призвал к себе Кибоба Хаджаджа и отдал ему своё ружьё. Этим символическим актом вождь продемонстрировал, что борьба должна продолжаться. Утром 28 мая Хамид Идрис Авате покинул сей мир.
Бойцы тайно похоронили его, а другим эритрейцам сообщили о гибели спустя четыре года. Считается, что Хамид погиб от боевых ран, но не исключено, что его отравили. Даже среди двенадцати апостолов нашёлся предатель, а здесь «апостолов» оказалось аж двадцать пять. Подробности гибели Авате мы знаем исключительно со слов его боевых товарищей. В жизни Хамида Идриса было много легенд, и даже его цитаты известны в чужом переложении. Возможно, он никогда и не произносил этих фраз. Хотя в образованности ему не откажешь: выучка в итальянском военном вузе не могла не оставить глубокого следа в его душе. Да и актёрское мастерство не пропьёшь.
Хамид Авате погиб, но Фронт освобождения Эритреи продолжил борьбу. В начале 1970-х от него откололся Народный фронт освобождения Эритреи (НФОЭ), причём обе организации вели войну не только против Эфиопии, но и друг против друга. Если ФОЭ ориентировался в основном на мусульман, то НФОЭ — на христиан. В 1974 году они помирились, но через шесть лет снова затеяли междоусобицу.
В Эфиопии к тому времени свергли императора. Установился тоталитарно-коммунистический режим во главе с Менгисту Хайле Мариамом. Но для эфиопских националистов это ничего в принципе не меняло. Тем более, что «красный негус» был во всех смыслах жёстче негуса коронованного. В эритрейском вопросе тоже.
Выяснилось, что эритрейские мусульмане хотят подписать соглашение с Аддис-Абебой. Христиане это восприняли как предательство. После года боёв большинство бойцов ФОЭ оказалось на том свете, а те, кто выжили, сбежали в Судан. Главной сепаратистской силой в Эритрее окончательно стал НФОЭ во главе с инженером-маоистом Исайясом Афеверки.
В мае 1991 года режим «красного негуса» рухнул. Нескончаемая эритрейская война сыграла в его крахе видную роль. Эфиопские войска покинули Эритрею. Во главе Эфиопии оказался боевой соратник Исайяса Афеверки — Меоес Зенауи, лидер Народного фронта освобождения Тыграй (НФОТ). По идеологии они тоже были близки: Зенауи против сталиниста Менгисту выступал как ходжаист.
24 мая 1993 года Эритрея провозглашена независимым государством со столицей в Асмэре. С тех пор страной бессменно правит Афеверки. Царит тотальная диктатура, культ президента и армии. Выборы не проводились ни разу, всякая оппозиция запрещена. Безраздельно правит НФОЭ, переименованный в Народный фронт за демократию и справедливость. Соответственно, все враги режима воспринимаются как враги демократии и справедливости. Таковыми, например, объявлены участники ФОЭ — первой организации, боровшейся против эфиопского владычества. Вспоминать об этом первенстве в современной Эритрее вредно для здоровья. Однако есть исключение.
Диктаторы на службе демократии
Речь идёт о личности Авате. На первый взгляд, он никак не должен нравиться диктатору. Мало того что сотрудничал с ФОЭ, так ещё и мусульманин, тогда как Афеверки является прихожанином Эритрейской православной церкви. И всё-таки чем-то диктатору приглянулся Хамид. Может, тем, что фашист? Оппозиция, надо сказать, с удовольствием подхватывает этот мотив: раз главе Эритреи нравится чернорубашечник, то и сам он тоталитарист.
Исайяс не возражает. Мало того, в 2000-м он пригласил в страну Амедео Гийе — того самого, по чьему приказу Авате убивал англичан и сочувствующих им местных жителей. К тому времени Гийе был уже седым стариком, а умер он в 2010-м в возрасте 101 года.
Вообще, наблюдатели отмечают парадоксальную тягу «эритрейского Ким Чен Ына» к движениям антидеспотического толка. Особенно когда эти движения направлены против тирании, царящий в соседней Эфиопии. Например, в годы эритрейской войны за независимость Афеверки всецело поддерживал эфиопскую вооружённую оппозицию. И не только НФОТ, но и, скажем, Эфиопскую народно-революционную партию (ЭНРП). Ультралевая ЭНРП начинала с марксистско-коммунистических позиций, отказавшись от ленинизма только в середине 1980-х. А вообще эта партия напоминает ангольскую УНИТА. Легендарный Тесфайе Дебессайе, командир боевиков ЭНРП, в 1977 году обрушивший вал контртеррора на режим Менгисту, как-то смахивает на команданте Савимби. Вплоть до обстоятельств конца: Жонаш Савимби погиб в бою с оружием в руках, Тесфайе Дебессайе покончил с собой, попав в окружение гэбистов.
В 1991-м Зенауи мигом отказался от всякого марксизма-ходжаизма. Впрочем, ещё во время партизанщины он откровенно плевал на идеологические установки – на контролируемых территориях правили крестьянские сходы, разрешалась свободная торговля, священников брали в повстанческую администрацию. Но после победы, вместо того, чтобы отделить родной Тыграй от Эфиопии, Зенауи стал править в Аддис-Абебе. Это ухудшило его отношения с Афеверки. И чем дальше режим Зенауи уходил в авторитаризм, тем сильнее становилась неприязнь к нему со стороны эритрейского диктатора. В конце 1990-х дошло до открытой войны.
В 2012-м Зенауи умер, но режим, созданный им, функционирует исправно. Его преемники поддерживают эритрейских диссидентов. Афеверки, в свою очередь, поддерживает диссидентов эфиопских. Причём самых что ни на есть демократических. В Эритрее базируется повстанческое движение Ginbot 7. Создали его бывшие боевики ЭНРП Берхану Нега и Андаргачью Тсидж. Они успели побороться с Хайле Селассие и повоевать с Менгисту Хайле Мариамом. Потом эмигрировали, стали профессорами (Нега — экономистом в США, Тсидж — философом в Британии). Вернулись на родину после свержения Менгисту. Быстро вошли в конфронтацию с Зенауи. И создали свою партизанщину. Тсидж сейчас в эфиопской тюрьме, а Нега лично командует повстанческими рейдами в Эфиопию. Война за эфиопскую демократию ведётся из тоталитарной Эритреи.
Базу для повстанцев Неги предоставил Афеверки. Ginbot 7 называют «вьючными ослами Асмэры», но повстанцы не обижаются. «Цели султана совпадают с нашими. В борьбе против Габсбургов и Романовых он союзник для нас», — известная констатация польских и венгерских революционеров середины XIX века.
В общем, авторитарные эфиопские власти очень хотят, чтобы в Эритрее воцарилась демократия. А эритрейский диктатор мечтает, чтобы демократия установилась в Эфиопии. Логика прогресса заключается в том, что демократия должна победить и там, и там.
Будет ли Хамид Идрис Авате героем будущей демократической Эритреи? Или его образ повергнут вместе с диктатором, сделавшим этот образ объектом культа? Неясно. Слишком уж одиозной представляется деятельность этой личности. В современном мире не любят повстанцев, сотрудничавших во время Второй мировой войны с немцами, итальянцами и японцами. Будь они хоть трижды патриоты своей отчизны. А что уж говорить о тех, кто не просто сотрудничал, а непосредственно состоял в НСДАП или, как в данном случае, в итальянской фашистской партии?
Некомфортно, очень некомфортно ощущать своим национальным героем итальянского фашиста. Однако, может быть, грядущие правители Эритреи прислушаются к словам Хамида: «Моё восстание, охватившее горы и направленное против Эфиопии, ставит целью исключительно освобождение Эритреи, а не личное обогащение и получение прибыли»..
Тянет на национальную идею. Здесь о фашизме ни слова. Зато очень актуально в плане борьбы с коррупцией. Может быть, именно это и есть главное содержание деятельности Хамида Идриса Авате. Борьба за общественное благо — это не в последнюю очередь борьба с теми, кто наполняет банковские счета украденными у народа деньгами.
Рано или поздно эта борьба закончится победой. Хамид Идрис Авате любил побеждать при жизни. Победит когда-нибудь и после смерти. Не зря всё-таки он носил «победную» фамилию.