Многие писавшие о Санкт-Петербурге, изучавшие его историю твёрдо убеждены: Санкт-Петербург – город, имеющий душу, он – живой. Душа его, правда, бывала разной: и злобно-равнодушной к человеку (как в «Медном всаднике» Пушкина), и сводящей с ума, нечеловеческой (как в «Петербургских повестях» Гоголя или в творчестве Достоевского), и нежно-ранимой, мимолётной и одновременно тревожаще прекрасной (как в «Ночной фиалке» или «Незнакомке» Блока)… Перечень хрестоматийных литературных произведений можно продолжить, но не это является задачей статьи.

Город – живой, ранимый - внимательно следит за живущими в нём людьми. А может быть, они и есть город? И болезненно реагирует на всякую фальшь и несправедливость. А несправедливостей – достаточно. Ну, как можно, скажите, было назвать одну из больших улиц – «улицей Бела Куна»?

Начать с того, что у коммунистических деятелей, дававших название, что-то неладно с грамматикой. По-русски всё-таки должно звучать «улица Белы Куна». Ладно, предположим, решили транскрибировать как принято на исторической родине венгерского коммуниста, расстрелянного товарищами в СССР. Но – что главное – может ли улица Санкт-Петербурга (Ленинграда в принципе могла) носить имя одного из самых кровавых палачей венгерского и российского народов? Которого даже Сталин не смог оставить в живых. Как говорится, за зверства из гестапо выгнал.

Я не буду подробно касаться всей вех биографии этого, без кавычек, выдающегося деятеля мирового коммунистического движения. Свои кровавые похождения он начал в 19-летнем возрасте, когда его группа спровоцировала (именно спровоцировала!) столкновение рабочих с полицией в городе Коложваре. Волей судьбы Бела Кун попадает в австрийскую армию – и «принимает решение о сдаче в плен с группой товарищей» в 1916 году. Содержали пленных мадьяр на Урале. Революцию 1917 года встречает с восторгом, октябрьский переворот – в особенности.

В марте 1918 года Бела Кун формирует из бывших военнопленных Венгерскую Красную армию. До ноября 1918 года эта самая армия успела отметиться на восточных фронтах. И если с колчаковцами у нее не особенно хорошо получалось воевать, то в подавлении эсеровских восстаний и наказаниях «несознательных элементов» (просто - российских мужиков) ей не было равных. В основном части и подразделения т.н. «Венгерской Красной армии» использовались для несения комендантской, карательной и конвойной службы.

Выполняя волю Владимира Ильича и Льва Давидовича, в ноябре 1918 года Бела Кун «с группой товарищей» возвращаются в Венгрию – для организации мировой пролетарской революции, естественно. Кун вернулся в Будапешт после падения Австро-Венгерской империи 17 ноября 1918 и уже 24 ноября инициировал основание Венгерской коммунистической партии. 22 февраля 1919 года коммунисты под руководством Куна организовали демонстрацию у окон социал-демократического издания «Народное слово». Она вылилась в перестрелку, в которой был убит один полицейских (а также ещё шесть человек). Так коммунистический террорист окончательно стал международным.

Президент Михай Каройи в результате правительственного кризиса отправляет в отставку правительство Денеша Беринкеи и 21 марта поручает формирование кабинета социал-демократам. Последние, стремясь к устойчивой коалиции, сразу вступили в переговоры с компартией, лидеры которой находились в заключении. В частности, в ходе переговоров было достигнуто соглашение об объединении в Венгерскую социалистическую партию.

Следуя модели захвата власти, опробованной Лениным, Кун, официально занимавший пост комиссара по иностранным делам, создал правительство под названием «Революционный правящий совет», который провозгласил «Венгерскую Советскую Республику». Президент Каройи ушёл в отставку. Первоначально правительство представляло коалицию социалистов и коммунистов во главе с Шандором Гарбаи, однако всего через несколько дней коммунисты вывели из него последних социалистов.

Началось формирование Красной гвардии во главе с Матьяшем Ракоши. Появился отряд из примерно 200 человек во главе с Йожефом Черни, которые называли себя «ленинцами», и были задействованы для подавления «контрреволюционных настроений» на селе. «Ленинцы» быстро вызвали к себе массовую ненависть крестьян – за изъятие земли в пользу государства, реквизиции, репрессии, преследования религии и церкви. Результатом стали вооружённые столкновения коммунистических войск с деревенскими жителями. Надо отметить, был и ещё один фактор, снижавший популярность венгерского советского правительства. Его ведущие представители, включая Куна и Ракоши, были евреями. Процент евреев в правительстве, многократно превышавший их долю в населении страны, приветствовался не всеми.

24 июня группа народных социал-демократов попыталась свергнуть коммунистический режим. Выступление было подавлено. Новое коммунистическое правительство Антала Довшака организовало новую волну репрессий. В Венгрии развернулся красный террор. Соседние страны всерьёз обеспокоились происходящим - Венгрия превращалась в очаг коммунистической агрессии (ленинской «мировой революции»).

Красная армия советской республики не устояла под натиском такого «страшного противника», как войска Румынии. Генеральное сражение было проиграно на подступах к Будапешту. 6 августа 1919 года Будапешт был сдан румынам. Венгерская советская республика пала.

Бела Кун не стал сражаться на баррикадах с румынскими захватчиками. Ещё 1 августа он бежал в Австрию (Вообще – человек выдающейся храбрости: на фронте сдаётся в плен, воюет в основном с крестьянами, а от своих войск в тяжелую минуту просто сбегает, спасая свою шкуру.) Через некоторое время Кун появляется в Москве, где занимается «партийной и публицистической работой» (едва не получив инфаркт после разноса на ковре у Ленина). Наконец, в октябре 1920 года его назначают членом Реввоенсовета Южного фронта. Заметим, что Врангель к этому времени уже практически разбит, его войска прочно заперты в Крыму, захват полуострова является вопросом времени. В таких условиях Бела Кун рискует там появиться.

После того, как белая Русская армия оставила Крым, на территории полуострова осталось значительное число офицеров и солдат, которые не смогли или не захотели эмигрировать. От имени Михаила Фрунзе им была обещана амнистия. 14 ноября был создан Крымский ревком с неограниченными полномочиями зачистки. Возглавил его Бела Кун (видную роль сыграла также Розалия Самойлова – знаменитая Землячка). Крымревком сразу же установил режим чрезвычайного положения и накрыл подведомственную территорию волной террора, невиданного даже в годы гражданской войны. К тому времени вроде закончившейся.

16 ноября Дзержинский отдал приказ очистить Крым «от контрреволюционеров». Общее руководство было поручено Пятакову. 17 ноября вышел приказ об обязательной регистрации всех иностранных граждан; всех лиц, прибывших в Крым с июня 1919 года; всех офицеров, чиновников военного времени и работников Добровольческой и Русской армий. Зарегистрировавшихся сначала собирали в казармах, а затем отвозили в тюрьмы. Вскоре задержанных стали расстреливать, вешать, топить. Оперативной стороной заведовали ЧК и особые отделы соответствующих частей РККА, политическое руководство на месте осуществляли Бела Кун и Землячка. Только «ударная группа» начальника особого отдела Южного и Юго-Западного фронтов Ефима Евдокимова за несколько дней отчиталось 12 тысячами «изъятых». Кстати, Евдокимов был расстрелян всего на полтора года позже Куна. Тоже вылетел за зверства из гестапо.

Террор в Крыму коснулся не только белогвардейских офицеров, сдавшихся под гарантии советского правительства. Погибали и рядовые солдаты, и врачи, и служащие Красного Креста, и сёстры милосердия, и ветеринары, и инженеры, и учителя. Что уж говорить о крестьянах или священниках. Добивали, случалось, больных и раненых в лазаретах. Даже некоторые большевистские подпольщики, скрывавшиеся при Врангеле от виселиц, протестовали против кровавой вакханалии, развязанной «интернационалистом с группой товарищей». Но их не слушали, позволяя отправлять на смерть десятки тысяч людей. Точная цифра неизвестна, но минимальная из существующих оценок – 20 тысяч. Мирсаид Султан-Галиев, возглавлявший Центральное бюро коммунистических организаций Востока при ЦК РКП(б), говорил о 70 тысячах.

Столь масштабный террор вызвал недовольство ряда советских функционеров (начиная с тех, кого подставили, аннулировав гарантии Фрунзе). Возник конфликт. Именно в связи с этим на полуостров и прибыл Султан-Галиев. Изучив ситуацию, он направил в Москву доклад «О положении в Крыму», в котором осудил массовый террор на полуострове. Доклад вызвал эффект разорвавшейся бомбы, так как в нарушение негласной партийной этики были названы конкретные факты и фамилии. В мае 1921 года в Крым была направлена комиссия ЦК и СНК. Куна и Землячку отозвали. Они оказались «слишком» кровавыми даже для того режима!

Дадим слово Андрею Бобкову, автору мемуарного произведения «Белые воины». В предлагаемом отрывке речь идёт только о феодосийских событиях ноября 1920 года:

«В ночь с 16 на 17 ноября "началось": по приказу комиссара 9-й дивизии М. Лисовского на городском железнодорожном вокзале были расстреляны солдаты и офицеры команды выздоравливающих 52-го пехотного Виленского полка 13-й пехотной дивизии Русской армии, общим числом до 100 человек: не успевших эвакуироваться. <…>.

на Карантине еще весной 1920 года был построен лагерь для ушедших вместе с белыми железнодорожных рабочих из Курска. Самих рабочих в ночь с 19-го на 20-е, вместе с женами и детьми, числом до 400 человек, выгнали из лагеря и... расстреляли на мысе Святого Ильи. Так большевики, объявившие себя борцами за свободу пролетариата, начали в нашем городе с освобождения от жизни рабочих. На месте бараков был организован концлагерь: куда также стали концентрировать арестованных. Люди были настолько плотно набиты в казармы лагеря, что спать приходилось на полу помещений и во дворе на одном боку: причем для того чтобы перевернуться на другой бок, переворачиваться приходилось всем рядом. Из арестованных чинами особого отдела 9-й дивизии и ревкома выделялись старосты, которые и производили предварительную сортировку, разбивая людей на две основные категории: "бело-красных", то есть тех, которые когда-либо служили в РККА, и "чисто-белых". При этом все заключенные подвергались постоянным избиениям и грабежу со стороны красноармейцев батальона ОСНАЗ и особистов, многие лишились даже нижнего белья и нательных крестов. "Чисто-белые" выгонялись каждую ночь на мыс Святого Ильи и за городское кладбище, где расстреливались пачками из пулеметов, известны даже случаи, когда людей связывали колючей или простой проволокой и топили за Чумной горой в море. На мысе Святого Ильи расстрелянных сваливали в три параллельно идущие балки (одна из них именуется Дурантевской). Места расстрелов охранялись рассыпанными в цепи красноармейцами батальона ОСНАЗ, которые отгоняли жителей и родственников расстрелянных, пытавшихся забрать тела для погребения.

Продолжались расстрелы почти каждую ночь: причем партии колебались от 100-150 до 300 человек. "Бело-красных" ждала не лучшая участь, они также обирались до нитки, и им предлагалось вступить в Красную армию. Не согласившихся или не принятых по каким-либо причинам также расстреливали, а согласившихся отправляли в поле-вЫе лагеря РККА особых отделов 6-й и 4-й армий под Керчью, Бахчисараем, Симферополем и Джанкоем, где их... расстреливали, по причине отсутствия продовольствия и нехватки солдат для охраны.

В казармах Виленского полка, также приспособленных под концлагерь, содержалось одновременно до пятисот мужчин. Организационно они были сведены в "батальон". Утренняя побудка оставшихся в живых начиналась "политзанятиями" и пением Интернационала. Одна из сестер милосердия, войдя в доверие к коменданту, пыталась воткнуть в него шприц с ядом, но неудачно... несчастная была убита на месте.

Каждую ночь, по команде "Рота! Встать", комендант лагеря - "комбат" будил заключенных. Зачитывались списки, и приговоренные к расстрелу отделялись от "личного состава" и отправлялись группой "к месту назначения".

В конце декабря 1920 года произошло несколько массовых расстрелов прямо во дворе Виленских казарм. Расстрелянных бросали в старые генуэзские колодцы. Когда же они были заполнены, выводили днем партию приговоренных, якобы для отправки в копи, засветло заставляли рыть общие могилы, запирали часа на два в сарай, раздевали до крестика и с наступлением темноты расстреливали.<…>.

В этот период происходило отлаживание машины смерти в масштабах всего Крыма. При Крымревкоме был образован Юридический отдел во главе с Соколовским. Именно через него Крымревкому был подчинен сначала особый отдел 6-й армии, а с 29 ноября - и 4-й армии. В конце месяца с целью централизации "работ", по неоднократным требованиям председателя Крымревкома Белы Куна и Р. С. Землячки начато было создание КрымЧК во главе с Реденсом и начальником оперативного отдела Я. П. Бизгалом. Комендантом КрымЧК был назначен небезызвестный И. Д. Папанин, служба которого закончилась довольно продолжительным пребыванием в лечебнице для Душевнобольных. <…>.

В конце декабря феодосийский ревком по инициативе Нужбина и председателя ревкома Турчинского принял решение об аресте буржуазии и спекулянтов, зарегистрированных биржей труда. Арестовывались такие "крупные" буржуи, как портной Поляков, молочница Мундель, пекарь Баранов. С ними повторялась та же процедура, что и с военнослужащими - расстрел. Было арестовано, по свидетельству Квашниной-Самариной, большое количество женщин, в основном сестер милосердия, которые содержались в отдельных помещениях.

Параллельно шло прямое ограбление населения, в том числе и рабочего. Им на руки оставлялось от 1 до 3 пар белья, по 1 подушке на человека, 1 пара ботинок и т. д. (в зависимости от категории), остальное изымалось как излишки. Лучшие вещи, конечно, делились между изымающими и чекистами.

Только к апрелю расстрелы пошли на спад...».

Несколько иначе описывал события Максимилиан Волошин («Террор»). Но смысл тот же.

Ночью гнали разутых, голых
по оледенелым камням,
Под северо-восточным ветром
за город в пустыри.

Загоняли прикладом на край обрыва.
Освещали ручным фонарем.
Полминуты рокотали пулеметы.
Доканчивали штыком.

Еще недобитых валили в яму.
Торопливо засыпали землей.
А потом с широкой русской песней
Возвращались в город домой.

Таков был человек, увековеченный в Купчино. Закончить бы хотелось вопросом к губернатору Полтавченко: знал ли он, объявляя мораторий на переименование петербургских улиц, чьим именем названа одна из них? А если знал, то как быть с православной религиозностью и патриотизмом? Не пора ли Питеру избавляться от парши уродующих названий? Собственно, ответ уже получен от самой жизненной практики. Свои вопросу губернатору задала фракция КПРФ в Законодательном собрании: где, мол, мемориальная доска Моисею Урицкому, «бесследно исчезнувшая» 17 июня на Васильевском острове? Кто подрывал памятники Ленину в 2006-м и 2009 годах? Кто засадил кровавой краской в мемориальную доску Григорию Романову, курировавшему в ЦК КПСС то Ленинград, то ВПК, то эфиопский режим Менгисту Хайле Мариама (ещё один «белакун»)?

Короче говоря, даже коммунисты видят: процесс пошёл. Позорные метки сносятся самими гражданами. Можно сказать, волей народа. Так, быть может, городским властям следует хотя бы присоединиться к этому благотворному процессу и принять соответствующие решения? Пока ещё не всё такое «бесследно исчезло» по решениям простых петербуржцев.