Статья

ЭТО БЫЛ ГЕНЕРАЛ

В первый день апреля скончался Эфраин Риос Монтт. Эпитафию великому гватемальцу написала Китти Сандерс – известный эксперт по Латине и не только.

На смерть Риоса Монтта

1 апреля 2018 года умер Эфраин Риос Монтт, один из самых неоднозначных правых лидеров в «иберо-американском мире». Я не хотела ничего писать по этому поводу, поскольку не люблю жанра «речь на похоронах», однако загадочный информационный взрыв в русскоязычной интернет-прессе заставил меня расшевелиться.
В самой Гватемале до сих пор идут споры по поводу риосмонттистского режима, потому как человек он был масштабный: яркий проповедник-протестант в католической стране, абсолютный народник, ярый антикоммунист, который эмансипировал огромное количество коренных жителей через общественную антикоммунистическую милитаристскую повестку, проделав социально-философский переворот в национальном мышлении, в результате которого в Гватемале, стране с полным доминированием индейского населения, левые (за которых обычно и голосуют коренные жители) вообще не имеют каких-то политических перспектив.

Кто такой Риос Монтт?

Я не стану, конечно, давать краткий пересказ его биографии — она общедоступна, причём даже на русской Википедии есть неплохая статья об этом гватемальском лидере.

Однако, если спросить меня, как лучше всего квалифицировать Риоса Монтта, я скажу — «как христианского консервативного революционера и национал-популиста антикоммунистического толка, закономерно превратившегося в фигуру каудильистского типа». Он безусловно был сторонником демократии, но не в современно-западном, а скорее в прямом и народническом формате. Рональд Рейган называл Риоса Монтта «человеком, полностью преданным идее демократии». Политическая повестка гватемальского каудильо совмещала отмороженное антикоммунистическое народничество с радикальной антибуржуазной риторикой, доктриной индивидуальной ответственности и индивидуального спасения. Риос Монтт искал реальной и живой национальной доктрины в простом народе, нырял в самую бездну Национального Бессознательного, вытаскивал оттуда совершенно монструозных чудищ и ставил их на службу своему национал-радикальному режиму.

Ненависть левых по отношению к Риосу Монтту обусловлена тем, что он буквально использовал их оружие и социальную риторику против них. Он милитаризировал общество, вооружил гражданских и натравил их на ультралевых террористов, объяснив, что врагов идеи частной собственности и сторонников революционных судов и раскулачиваний можно судить своими, антикоммунистическими, быстрыми судами и раскулачивать. Он перетянул симпатии огромного числа коренных жителей на свою сторону. Разумеется, работа с индейским населением в Гватемале началась до прихода к власти Риоса Монтта; собственно, битва за голоса бедных и не вовлечённых доселе в политику, была одной из важнейших в гватемальской гражданской войне. Однако именно он смог сформулировать повестку, которая вернула правым голоса коренных жителей и сельской бедноты: «…распространение герильи — это не военная проблема. Эта проблема — в высшей степени политическая. А для решения политических проблем необходимо, чтобы работали государственные институты; ведь диверсии происходят там, где существует политический вакуум».

При всём этом Риос Монтт был политическим аутсайдером и нонконформистом: фанатичный протестант в католическом обществе, «национал-революционер» в консервативной Гватемале, сторонник эмансипации коренных жителей в то время, когда многие считали их «естественными союзниками коммунистов», противник коррупции в одной из самых коррумпированных в то время стран региона; порой создавалось впечатление, что он специально идёт против всех союзников, то нападая на католиков и возвеличивая протестантскую этику, то провозглашая приоритет бедного крестьянства и обрушиваясь на «зажравшуюся» гватемальскую олигархию, то поднимая нацию на борьбу с коррупцией, от которой поседело множество голов.

Работа с бедными и коренным населением

Понимания, как именно привлекать к сотрудничеству бедных и крестьян, у правых не было. Верхушка военного руководства ещё в 60-е раскололась на «социально-ориентированных» и «ястребов», каждая из сторон тянула одеяло на себя. Первые предлагали солидаризацию, объединение усилий Вооружённых сил и институтов гражданского общества, вовлечение армии в гуманитарные проекты и взаимопомощь. Робкие шаги в этом направлении делались ещё в 60-е под лозунгом Seguridad y Progreso («Безопасность и Прогресс»), однако их было явно недостаточно. Вторые же считали гражданскую самоорганизацию и вообще социальные проекты — «шагом к коммунизму», а идею привлечения гражданских к военному делу и наоборот — большой ошибкой. Обе стороны, однако, сходились в следующем мнении: в Гватемале был серьёзный политико-экономический потенциал в лице огромного количества граждан, доселе не вовлечённых в политику, проживающих в удалённых и изолированных районах.

В первой половине 70-е «социальное» крыло взяло верх. Был основан Комитет национальной реконструкции, который занимался проблемами интер-институциональных отношений между военными и гражданскими политическими и бюрократическими структурами, распределением помощи, гуманитарными вопросами, в общем, оптимизацией усилий военных и гражданских. Особенностью КНР было вовлечение в организационные процессы большого количества представителей частного капитала, активного студенчества и рабочих. Этого, однако, тоже было недостаточно, а военные никак не могли выработать стратегию, вписывающую коренных жителей и растерявшихся, вынужденных сняться с собственных земель, люмпенизированных крестьян в процесс «национальной реконструкции». Все понимали, что прежде всего необходимо установить контроль над удалёнными районами страны, но чётко и ясно эту стратегию получилось озвучить только в начале 80-х.

Низкая эффективность политики социал-популистов привела к закату социально-ориентированных идей и к торжеству «ястребов»: уже в конце президентства Кхеля Лаухеруда Гарсии (1977—1978) у «комитетчиков» начались проблемы, а когда к власти пришёл Фернандо Лукас Гарсия, ситуация стала ещё хуже: Комитет национальной реконструкции ликвидировали, а пропаганда начала продвигать тезис: «Участие гражданских в политике, особенно в непростое для страны время — это путь к коммунизму». Вообще правление Фернандо Лукаса Гарсии было связано с политической и стилистическое примитивизацией: пропаганда стала грубой, не разбирающей оттенков и крайне агрессивной, политический дискурс деградировал, а уровень насилия на улицах и особенно в провинции начал расти. Журналистов, которых в охваченной войной Гватемале и так осталось не очень много, убивали десятками. Базировавшаяся в Мексике Ассоциация гватемальских журналистов в изгнании подсчитала, что за какие-то четыре года в Гватемале были убиты сорок два журналиста. Очевидно, что такая политика не вызывала особого воодушевления у бедных, переселенцев, молодёжи и коренных жителей.

Справедливости ради, у оппонентов слева тоже были серьёзные проблемы с вербовкой индейского населения. Они на какое-то время добились пассивного расположения к себе, смогли даже подмять под себя часть страны, устраивая марши и парады в захваченных городах, но в целом гватемальское бедное население с непониманием относилось к коммунизму и марксизму, считая левых чем-то вроде «слишком грамотных» временных союзников и каких-никаких, но защитников (коренные жители пострадали от брутальной политики военных, не говоря уже о том, что многие деревни были просто уничтожены и сожжены, а их жители, соответственно — люмпенизированы и растеряны.) Позднее Риос Монтт уловил эту тонкость (коренному населению нужны были не социальные утопии, а собственность и доступ к рыночным благам, от которых они были изолированы) и смог грамотно на ней сыграть.

В 1982 году Фернандо Лукаса Гарсию свергла группировка молодых офицеров под предводительством Эфраина Риоса Монтта, провозгласившая стратегию «бобов и пуль». Государственные и общественные силы предполагалось бросить на «социальный фронт», чтобы добиться быстрого восстановления разрушенных войной районов и населённых пунктов, а также сократить поток беженцев из страны (это была «бобовая» часть стратегии); с врагами же предлагалось не церемониться («пули».)

Концепция «бобов и пуль» была лишь первым этапом; на втором она превращалась в Techo, tortilla y trabajo. Это была довольно сложная и продуманная по центральноамериканским меркам программа социальной помощи, тесного взаимодействия гражданских и военных институтов, восстановления и развития разрушенных войной районов, которая должна была обеспечить достаточно переход к относительно мирной жизни, восстановление рыночной экономики и быстрый возврат населения к производству необходимых стране товаров и услуг. Подробно рассказать о риосмонттистской социальной программе в этой статье вряд ли получится; она заслуживает отдельной статьи. Кроме того, я непременно буду подробно рассказывать о риосмонттизме и вообще гватемальском антикоммунистическом опыте в своей будущей книге, посвящённой правым идеологиям и режимам Латинской Америки 1930—2010-х годов; пока же вернёмся к проблеме коренных жителей.

В 70-е военные делили коренных жителей на три страты: костумбристов (от исп. costumbre — обычай, привычка), т.е. традиционалистов, которые хотели жить по старинке; коммерчески успешных представителей среднего класса (они почти поголовно поддерживали антикоммунистическую политику) и грамотных молодых людей, которые уже порвали с традиционалистами, но не обладали ресурсами представителей среднего класса; именно из этой третьей категории в основном вербовались левые активисты.

Риос Монтт смог переломить ситуацию, не просто одобряя вовлечение гражданских в силовые атаки на коммунистов, но и институционализировав их через сеть комитетов гражданской самообороны — правых антикоммунистических парамилитарных бригад. Идеология, которую он предложил «новым правым» соратникам, была простой и доступной: правильные вещи — это семья, частная собственность, земля, винтовка, участие в процессе нацбилдинга, Библия и труд. Неправильные вещи — это коммунизм, революция, атеизм, экспроприации, отмена частной собственности и классовая война. С утра целуешь жену и детей, слушаешь проповедь президента по радио, берёшь винтовку или мачете и идёшь на работу, зачищать-защищать страну от коммунизма. Ты — полноправный член общества, имеющий права, которые гарантирует гватемальское государство. Тебя хочет раскулачить враг? Ну так раскулачь его первым.

Создавая патрули, риосмонттисты опирались на наработки предыдущих правительств, которые уже начали обучать коренных жителей самообороне под руководством военных. Однако предыдущие администрации рассматривали «индейский фактор» скорее как пассивно-оборонительный инструмент; Риос Монтт же преобразовал его в активно-наступательный и наделил патрулерос политической субъектностью: в скором времени они превратились в самостоятельную силу. Не последнюю роль здесь сыграл протестантизм. Несмотря на то, что Риос Монтт правил страной недолго, протестанты смогли крепко внедриться в гватемальское общество. Феномен «майянского протестантизма», конечно, существовал и до них, но риосмонттистский режим, фанатично протестантский по стилю, резко усилил интерес коренных жителей к доктрине, которая одновременно позволяла вырваться из-под гнёта нищеты, вписавшись в обновлённое гватемальское общество, при этом находясь в оппозиции к католической церкви, занимавшей про-олигархические позиции. При этом протестантский коммунитаризм практически не конфликтовал с общинностью и традиционализмом индейцев. Именно протестантский социальный проект смог сломать хребет коммунистической пропаганде в Гватемале. На фоне агрессивных коммунистов, которые, несмотря на формальную поддержку коммунитаристских и социально-ориентированных идей, постоянно грабили крестьян, уничтожали их собственность (например, они запросто могли «казнить трактор», купленный всей деревней в кредит, просто потому, что он «вражеский», или как минимум слить топливо и вытащить из него акуммулятор «на нужды революции»), протестанты смотрелись как высококлассные социальные менеджеры, помогающие к тому же найти работу, выбить средства, построить дорогу или получить кредит. Важно отметить, что протестантские радиостанции были также «рупором народа» — деревня или община могли обратиться к ним и оперативно донести информацию о своих проблемах до властей.

28 ноября 1982 года гватемальские протестанты съехались в столицу, чтобы провести ралли в честь столетия легализации протестантизма в стране. Количество участников вызвало шок у католиков и удивило даже американцев, которые не могли подумать, что в небольшой центральноамериканской стране может внезапно оказаться столько не-католиков. Ралли возглавили Риос Монтт и знаменитый американский проповедник аргентинского происхождения Луис Палау. Из уст организаторов звучали тезисы об окончании военного противостояния в Гватемале и формировании первой протестантской нации в Латинской Америке. Интересно, что критика католицизма, как относительно «левой» и «слишком мягкой» доктрины, и симпатии к более «конкретному» протестантизму, популярны в Гватемале по сей день; например, известная правая журналистка Глория Альварес (атеистка по убеждениям) не раз говорила, что протестантизм значительно эффективнее католицизма и меньше располагает к популизму и коррупции.

Один из самых болезненных вопросов — призыв в патрули. В них действительно нередко «забривали» насильно, особенно молодых индейцев. Обычно это преподносят как «злонамеренный акт, в результате которого брат пошёл на брата и вообще были разрушены традиционные семейные институты», однако это не так. Призыв в патрулерос способствовал межэтнической консолидации и отметанию ряда ненужных изоляционистских и архаических традиций через конструирование общенационального «военного братства». Само же принуждение было обусловлено тем, что многих молодых людей не отпускали собственные семьи, боявшиеся, что после этого коммунисты будут мстить, да и вообще мало ли что может случиться. Однако вскоре патрулерос сами стали автономной и мощной политической силой, и проблема разрешилась. Безусловно, с формированием массового института патрулерос распад традиционных внутриобщинных связей начал происходить довольно быстро; однако военные не просто выдёргивали коренных жителей из привычной для них обстановки; им было что предложить новому электорату. Племенные и общинные связи предлагалось поменять на принадлежность к единой нации, армии. Племенная и этническая принадлежность заменялись гражданством со всеми его бонусами. Национальная программа эмансипации коренных жителей была заявлена в качестве одного из 14 ключевых тезисов, озвученных риосмонттистами в апреле 1982 года.

Я хочу сказать, что призыв в патрулерос не был каким-то ужасным событием и бедой для всей семьи. Это было что-то вроде призыва в армию: часть пыталась откосить, часть — тихо пересидеть, «как бы чего не вышло», а часть — забрилась добровольно и с песней. Даже когда к «затаившимся» приходили и принудительно мобилизовали молодых людей, это рассматривалось именно как досадное событие уровня «военком поймал уклонящегося у подъезда», а не как трагедия или внушающее реальный страх событие.

Социально-экономическая политика

Риос Монтт был на посту совсем недолго, и на протяжении всего этого времени в стране шла кровопролитная гражданская война, поэтому говорить о каких-то особенностях экономической политики риосмонттистского периода сложно. Отмечу, однако, что одним из наиболее влиятельных экономических экспертов, имевших влияние на президента, был Мануэль Айяу, основатель Университета Франсиско Маррокин, весьма радикальный антикоммунист и правый рыночник по убеждениям. Он отстаивал идеи дерегуляции рынка труда и реформу трудового законодательства перед разными правительствами. У него получалось отговаривать Риоса Монтта от повышения налогов: «Повышая налоги, вы задушите страну до смерти». С другой стороны, Риос Монтт наотрез отказывался девальвировать кецаль (национальная валюта Республики Гватемала), несмотря на уговоры и телеэфиры Айяу, в которых тот настойчиво рекомендовал военным не останавливаться на достигнутом и продолжать дерегуляцию и экономическое освобождение. Риосмонттисты же полагали, что они не могут позволить себе масштабную дерегуляцию до того, как наступит хотя бы относительный мир. Кроме того, экономика страны, и без того изрядно подорванная, серьёзно работала на войну, и резкая поспешная дерегуляция могла поставить её исход под угрозу.

Как уже говорилось выше, вскоре после прихода к власти хунта молодых офицеров зачитала свои 14 тезисов, которые легли в основу риосмонттистской национальной стратегии. Тезисы эти выглядели примерно так:

1. Построить общество, в котором не народ должен служить власти, а власть — народу;
2. Вернуть мир в гватемальскую семью и восстановить её, во имя общенационального примирения;
3. Обеспечить безопасность и спокойствие каждому гватемальцу, основываясь на идее прав человека;
4. Восстановить личное и национальное достоинство гватемальцев;
5. Создать базу для интеграции различных этнических групп, чтобы создать единую националистическую повестку и запустить гватемальский национальный проект;
6. Обеспечить восстановление национальной экономики, основываясь на идеях свободы предпринимательства и дерегуляции;
7. Провести судебную реформу;
8. Ликвидировать коррупцию, обучать чиновников подлинному духу государственной службы — основе, на которую опирается любое национальное правительство;
9. Стимулировать общественные группы, которые продвигают новые идеи касательно развития, нацбилдинга и т.д.;
10. Укреплять внутригосударственную интеграцию, сотрудничать с международными организациями и странами-союзниками, развивать внешнеполитическую доктрину;
11. Повысить уровень жизни, решить ряд внутриобщественных противоречий;
12. Провести реформу избирательной системы с тем, чтобы сделать её более народной;
13. Реструктуризировать госаппарат и оптимизировать его работу;
14. В конкретные сроки восстановить конституционный строй;

Пресса и пропаганда

Пропаганда в исполнении команды Риоса Монтта была куда эффективнее, чем во времена его предшественников. Во-первых, она включала в себя религиозную компоненту (Риос Монтт был неплохим радиопроповедником), причём не в пассивно-католическом духе («смиритесь и потерпите»), а в агрессивном, субъектном: «Возьми винтовку, убей дьявола, забери его землю и верни её гватемальской нации через процедуру присвоения». Во-вторых, именно риосмонттисты начали активно использовать полуправду и намеренную дезинформацию с целью запутать, деморализовать противника и выставить его в максимально дурном свете, исходя из принципа «бей врага его же оружием».

Пресса в стране была откровенно слабой: хорошие журналисты сбежали в Штаты, Мексику, Европу и т.д., ещё в первые годы гражданской войны. Значительные медийные успехи протестантов были обсуловлены, помимо всего прочего, общей слабостью гватемальской журналистики: «традиционалисты» и консерваторы могли предложить только скучные речи на тему мира, антикоммунизма и необходимости потерпеть; леваки пропагандировали частично непонятные, а частично неприятные для бедных идеи; протестанты же и «новые правые» объясняли доступно, говорили бойко и красиво, а также успели зарекомендовать себя как противники расизма и различных деструктивных предрассудков.

Итог

1 апреля 2018 года, в 91 год (интересное совпадение: Аугусто Пиночету на момент его смерти тоже был 91 год), умер бывший гватемальский лидер Эфраин Риос Монтт.

Он был достаточно эффективным военным диктатором, который сумел нанести серию тяжёлых поражений левым и сильно приблизить окончание гражданской войны, которой до него не было ни конца, ни края. Правил он совсем недолго. По стилю он был нонконформист и аутсайдер, которого не любила гватемальская элита. По убеждениям — евангелист, народник, антикоммунист и националист, эдакий альт-райт здорового человека. По методам — сторонник прямой демократии в её радикальной форме. Осуждаю ли я его за масштабные убийства коммунистов? Нет. Более того, если бы я стала свидетельницей вышеописанной ситуации с трактором, который брали в кредит всей деревней, и который ломают или уничтожают возомнившие о себе террористы с патологически извращённым и омерзительно архаическим мышлением, наделяющим предметы сакральными смыслами («вражеский трактор», «иностранная произведённая чуждыми буржуйскими руками техника») — я бы не задумываясь поддержала самые жёсткие действия со стороны патрулерос.

При этом я не могу сказать, что мне особенно близок риосмонттизм. Он слишком эксцентричен и жесток, но… сама Гватемала была эксцентричным и жестоким местом.

Я также не могу сказать, что поддерживаю риторику в стиле «скинем помещиков-олигархов», поскольку считаю развитый агросектор с железными имущественными правами и воспроизводящейся из поколения в поколение «аграрной аристократией» одним из важнейших институтов, необходимых для нормальной жизни в стране; однако не могу не симпатизировать «народнической» прокрестьянской антикоммунистической социальной политике, эмансипации коренных жителей и вовлечению организованного криминала в антикоммунистическую политику. Спайка деревни, криминала и городских антикоммунистов при поддержке армии, выступающая против идеологических оккупантов, мечтающих превратить страну в зомби-колонию, типа Кубы, — это мощнейший ход, своего рода катарсическая национальная мистерия, локальная репетиция Армагеддона, в ходе которой прощённые грешники встают в один ряд с праведниками (интересный вопрос — есть ли праведники в гражданских войнах?), бедные — с богатыми, а племенные и этнические конфликты сглаживаются перед лицом общего Абсолютного Врага.

Скажем так. Я бы не пожелала пройти через риосмонттистский опыт в том виде, в каком мы его знаем, ни одной стране. Но не из-за Риоса Монтта как такового, а из-за того, что риосмонттизм в том виде, в каком мы его знаем, это продукт войны и коммунистического террора, радикальная вакцина, созданная в надежде на спасения от бесконечного ужаса кровавого гражданского конфликта. Вне контекста гражданской войны и коммунистической экспансии риосмонттизм попросту не будет востребован.

Kitty SANDERS