Статья

ПАВЕЛ КУДЮКИН: «ЛЕВЫМ НАДО РАССЧИТАТЬСЯ С СОВЕТСКИМ ПРОШЛЫМ И ТРЕНИРОВАТЬ МУСКУЛЫ»

В Перми состоялся круглый стол «Свободы научно-педагогических работников и трудовое право». Организовала мероприятие Пермская гражданская палата и местный уполномоченный по правам человека. Побудили к проведению участившиеся случаи преследования вузовских преподавателей: формально – за нарушения трудовой дисциплины, фактически – за общественную деятельность или публичное высказывание «нелояльных» мнений. Среди участников был известный российский социал-демократ, бывший заместитель министра труда России Павел КУДЮКИН.
Павел Михайлович представлял на круглом столе профсоюз «Университетская солидарность». Ему было предложено выступить с публичной лекцией по тематике левого движения. Доклад Кудюкина назывался «Умер ли левый проект в современном мире?».
Сегодня Павел Кудюкин любезно согласился ответить на вопросы, предложенные Народной трибуной.

«Три С» в единстве

– Участвовали ли в пермском мероприятии структуры и лица, так или иначе происходящие из «старой СДПР»? Если да, то отразились ли в этом давние партийные установки?

– Да, инициатором выступил наш старый товарищ Игорь Аверкиев, бывший председатель Пермской территориальной организации «первой» СДПР. Несколько месяцев в 1992–1993 годах он исполнял обязанности председателя партии, потом был заместителем координатора левоцентристской фракции «Объединённые социал-демократы».

– А координатором были Вы.

– Ну да. А Вы – руководителем политгруппы.

– Был грех.

– Ныне отпущаеши. Ладно.
Сейчас Игорь не занимается партийно-политической деятельностью в узком смысле. Сосредоточился на правозащите и поддержке гражданского общества. Что, кстати, вполне соответствует программе изначальной СДПР. Взгляды его сейчас скорее между социал-демократией и либерализмом.

– «Умер ли левый проект?» Риторический вопрос, не так ли? Откровенно говоря, на клиническую смерть очень похоже. Идеи Свободы, Справедливости, Солидарности бессмертны, да. Но не ушли ли они от социал-демократии к либералам, синдикалистам, ультраправым?

– Смерть не смерть, но глубочайший кризис очевиден. И выход из него не просматривается даже у «левых последнего поколения» (типа «Die Linke», «Partie de gauche», «Podemos», «СИРИЗА»). Каких-то принципиально новых, прорывных идей они пока что не выдвинули. Не обнадёживает и их практика.
Вообще-то «Три С» в единстве и взаимозависимости – как раз и характеризуют левых. Любых, как бы они ни назывались. И если какие-то прежде нелевые силы эти ценности восприняли, значит, они стали левыми. Но восприняли ли?
Это как раз вызывает сомнения. Для либералов малохарактерна ценность Солидарности, достаточно ограничено понимание Справедливости. (Впрочем, справедливость – вообще сложный и даже не двусмысленный, а многосмысленный концепт. Для рабовладельца рабство – вполне «справедливое» явление. И что ещё страшнее – для некоторых рабов тоже.) Что касается Свободы, то большинство нынешних либералов – «экономические» (нео)либералы, с упором на свободу частной собственности и рынка. Независимо от того, насколько она ограничивает другие свободы, более фундаментальные. У социал-либералов это корректируется оговорками о социальной ответственности бизнеса, государственной поддержке «социально слабых» и т.д. Причём оговорками довольно робкими.

Ну, допустим, такие встречаются…

– Помнится, в правом крыле СДПР был в ходу лозунг «Свободу сильному, защиту слабому». Вскоре видоизменённый левыми критиками: «Защиту сильному, свободу слабому!» Так звучало циничнее, но честнее. А в чём-то и продуктивнее…
Если же серьёзно, то само понятие «социально слабые» – не оскорбительно ли? И не реакционно ли, поскольку предполагает априорное наличие таковых?

– Можно вместо «социально слабых» употребить научный термин «социально депривированные». Суть от этого не изменится. И да, при капитализме такие группы априорно существуют. В том-то вопрос, как им помочь не застрять в этом статусе навечно и потомственно. Здесь, кстати, очень серьёзная проблема с социальной политикой – не создаёт ли она сама по себе «ловушек бедности», не замораживает ли проблему вместо того, чтобы решать?

– Также насчёт либералов. Сегодня это почтенное понятие вообще превращено невесть во что. В России оно стало синонимом «тряпки» и «лузера». Но и в мире… Не кажется ли Вам (помните известный на собраниях СДПР полемический ход: «Обращаюсь к Вашему непререкаемому авторитету! Не считаете ли Вы, уважаемый, что мой тезис глубоко верен и подлежит исполнению?»), что и либерализм переживает кризис? Что пора бы либералам вспомнить, что их идеология рождена святой гильотиной, что либералами были якобинцы и карбонарии? «Время, необходимое для ликвидации врага свободы, не должно превышать времени, необходимого для его опознания» – учил выдающийся практик либерализма Жорж Кутон.

– В России традиция иронического отношения к либералам восходит ещё к 60-м годам позапрошлого века. Вспомним хотя бы «применительно к подлости» Салтыкова-Щедрина. Хотя были образцы более чем достойных либералов. И оппозиционных властям, и даже честно служивших им (скажем, некоторые из отцов «Великих реформ»). Мировая практика тем более богата – можно вспомнить и либералов-повстанцев в Латинской Америке, и революционного либерала и боевого антифашиста Пьеро Гобетти, кстати, большого друга одного из основателей итальянской компартии Антонио Грамши.
Либерализм в общем-то растворился в современном политическом спектре, кроме крайних его флангов. Основные идеи либерализма разделяются всеми течениями политического мейнстрима. При этом наиболее влиятельным сейчас оказался так называемый неолиберализм, отличающийся рыночным фундаментализмом и весьма сдержанным, мягко говоря, отношением даже к политической демократии. Не говоря уже о её расширении на другие сферы жизни.

– Но перейдём к ультраправым.

– С ультраправыми ещё сложнее. Если вынести за скобки национал-шовинистов и расистов, встаёт вопрос: кто останется?

– Ходит уже мем «фашизм без расизма». Далеко не всякий национализм тождественен шовинизму. И тем более расизму.

– Отмечу, что, скажем, итальянскому фашизму, в отличие от его младшего брата нацизма, расизм в общем-то не был свойствен. А вот национализм был вполне агрессивен хотя бы в силу своего имперского и империалистического характера. Грань же между национализмом и шовинизмом весьма хрупкая и легко преодолеваемая.
Но предположим, что ультраправые без шовинизма и расизма существуют. Хотя с конкретными примерами у Вас, как видно, напряжёнка?

– Не без того. Но они существуют. С идеологией, основанной не на этнорасовой, а на социокультурной основе, с подлинно революционной программой и ментальностью. Прежде всего – итальянская «Социальная солидарность». Национальный авангард Стефано Делле Кьяйе, анархо-фашизм Марио Мерлино. Отчасти – германские «Свободные товарищества», в части продолжения традиции Штадлера. Во Франции – Националистическая революционная молодёжь Сержа Аюба. Правда, Аюб съехал в путиноидность, но…

– Ну, допустим, что такие встречаются. Отметим, правда, что после «прежде всего» Вы тут же затруднились с продолжением.
Но в любом случае. Правые радикалы могут говорить о свободе. А как быть с как минимум двусмысленным отношением к конкретным демократическим институтам? Они могут говорить о солидарности. Но всегда в контексте корпоративизма и «естественной» иерархии, с культом «босса», как бы он ни именовался. По сути – это подчинение эксплуатируемых и угнетённых интересам угнетателей и эксплуататоров, лишение «низов» социальной субъектности.

– Ну знаете!..

– Знаю, знаю. В СДПР Вы именовали всё это «социал-демократией высшего типа». Теперь, это видимо, «высший тип» чего-то другого. (Ленин тоже умел назвать меньшинство делегатов «большевиками».) Если когда-нибудь я буду брать у Вас интервью, изложите эти позиции ещё раз во всех подробностях. Но поскольку сейчас наоборот, позвольте мне продолжить по теме.
По поводу синдикалистов. Неясно, кто конкретно имеется в виду. Если наследники революционного синдикализма начала прошлого века (до эволюции части их теоретиков – Жоржа Сореля и Роберта Михельса, например – в сторону симпатий к фашизму, а части практиков – к большевизму), то они изначально левые.

– Ещё Густава Эрве не забудьте. И массу итальянцев, начиная с дуче.

– Дуче всё же до своего… – не знаю, как назвать, перерождения, обращения или как-то ещё – был скорее левым социалистом, чем синдикалистом. Густав Эрве, как многие, споткнулся на Первой мировой, совершив головокружительный кульбит от идеи всеобщей антивоенной стачки – «революции скрещенных рук» – к ярому антигерманизму и защите отечества.

В России особенно тяжко

– Для «традиционных» левых вопрос в шансах реанимации, так? И как Вы их оцениваете? Особо – в отношении социал-демократии российской. Той же СДПР хотя бы.

– Не обязательно для «традиционных». Левая идея и левое движение могут (воз)родиться и в каких-то новых формах. Вероятность этого, возможно, даже выше, чем реанимация «старых» левых. Реакция на победу Бенуа Амона на праймериз Французской СП показала – полевение и обновление, вероятнее всего, пойдут от расколов в существующих партиях.

– Да, мир переворачивается. Во Франции ультраправые высшего типа желают удачи Амону, в Германии – Шульцу… Ну а насчёт России?

– В России ситуация особенно тяжела. Преобладают правые и крайне правые (даже не «высшего», а вполне замшелого типа) настроения. Имперство, патернализм, страх перед переменами. Шансы связаны с формированием широкого сетевого социального движения. Политические требования демократизации будут вырастать из социальной повестки. Которую политика властей делает всё более насущной и чувствительной для населения. Некоторым шажочком в этом направлении видится Открытая платформа «В защиту общества».

– Относительно социальной повестки. Вы недавно выступали на ОТР по поводу «налога на бедных».

– Это одна из серьёзных текущих проблем. В своих усилиях наполнить бюджет и социальные фонды правительство пытается «наказывать» массы, которые уже экономически и социально ущемлены. Многие из тех, кто не имеет официальной работы, уже на грани выживания. Выплата предлагаемого налога станет для них последней соломинкой. Между тем, когда человек работает по найму «чёрную», наказывать надо не его, а работодателя.

– Думаете? Не считать ли это скорее формой сотрудничества и взаимопомощи? Причём контргосударственной.

– Тяга ультраправых к теневой экономике (и не только экономике) известна. «Не забудьте поблагодарить босса и охрану», не так ли?

Задержались у постели капитализма

– Эх… Ладно, о другом.
Мы не относим к левым коммунистов (сталинистов, по крайней мере). Но как бы Вы охарактеризовали и объяснили кризис современной социал-демократии? Что превратило могучее движение в сборище Олландов и Габриэлей? Этатизм и комфорт-гламур?

– Кризис социал-демократии связан с очень долговременными тенденциями, с утратой альтернативности по отношению к капиталистическому порядку. Она приняла роль «врача при постели больного капитализма», если вспомнить выражение одного из лидеров СДПГ рубежа 1920–1930-х Фрица Тарнова. Это давало серьёзные выигрыши, особенно после Второй мировой войны. Но не случайно эта фраза вспоминалась в известной переписке Вилли Брандта, Бруно Крайского и Улофа Пальме в середине 1970-х. Звучало тревога: не является ли такая позиция стратегически тупиковой?
Большим успехом европейской социал-демократии (как и христианской демократии) было формирование «социального государства», гуманизировавшего капитализм. Но дальше встал выбор: либо пойти по пути демонтажа социального государства, свёртывать регулирование рынков, передавать это регулирование от государства крупнейшим корпорациям – либо искать новые варианты социализации (а значит, ограничения) капитализма. Идеологически и политически в этом вопросе выиграли сторонники неолиберализма/неоконсерватизма – при довольно слабом сопротивлении социал-демократии.
Радикально-реформистские программы выдвигали в начале 1980-х южноевропейские социалисты. Но это выглядело скорее арьергардными боями, чем попыткой контрнаступления. Попытки были свёрнуты при первых же трудностях, без малейших попыток «экспорта реформ». Международная солидарность социал-демократов оказалась в основном декоративной.
Крах советского блока в принципе снимал основную причину (а может, лишь «отмазку»), сдерживавшую возможный радикализм социал-демократов – необходимость западной солидарности перед лицом советской/коммунистической угрозы. Но он пришёл слишком поздно. Болезнь соглашательства зашла слишком далеко. 1990-е и 2000-е оказались временем капитуляции социал-демократов перед неолиберализмом. Да ещё в условиях, когда всё очевиднее становились ограничения и дисфункции этой модели капитализма.
Сыграло свою роль и размывание традиционной социальной базы «старых» левых, изменения в характере труда, в отношениях между политическими элитами, электоратом и крупным бизнесом. Это весьма убедительно описал Колин Крауч в своих книгах «Постемократия» и «Странная не-смерть неолиберализма».

– Видите ли Вы шансы на возрождение великой шумахеровской традиции в общесоцинтерновском масштабе? Или объединению, то принимающему, то исключающему бен Али и душ Сантушей, поздно пить боржоми? Начинать надо с чистого поля?

– Боюсь, что Социнтерн пал жертвой собственной всеядности и стремления к территориальной экспансии. Когда в середине 1970-х, при Вилли Брандте, начался социнтерновский «Drang nach Suden», процесс воспринимался как стратегический прорыв. Да, пожалуй, им и был. Но затем стремление включить как можно больше партий привело к размыванию идентичности. И логично завершилось скандальным исключением в пожарном порядке свергнутых в Тунисе и Египте якобы «сестринских» партий. Лидеры которых внезапно оказались «не отцом, а сукою».
Сходные процессы развивались с конца 1980-х в Центральной и Восточной (посткоммунистической) Европе. Достаточно упомянуть полноправное членство в Социнтерне «Справедливой России». Сомневаюсь, что Социнтерн в нынешнем виде поддаётся реформированию.

– Как Вы восприняли продвижение Мартина Шульца?

– Надеюсь, СДПГ утвердит его кандидатом в канцлеры. Это может означать восстановление позиций социал-демократии в германской политике. И несомненно повлияет на позиции социал-демократии в целом. Сделает её более зубастой.

– Лет пять назад некоторые ультраправые организации украино-российско-белорусской «прописки» заговорили о слиянии правого и левого радикализма на фалангистской платформе. Ваше мнение о пути левого возрождения на этих рельсах? Не было ли тому признаков в пермских беседах?

– Для левого движения такой путь был бы самоубийством. Ничего подобного в Перми не звучало.

Повестка требует силы

– Мир бурлит. Арабская весна. Великий Майдан. Китайские акции протеста. Выступления против путинистских режимов от России до Анголы, от Никарагуа до Камбоджи – хотя, понятно, камбоджийскую мощь не сравнить с российским болотом. Что мы видим на левой позиции? «Как бы чего хуже не вышло?» Известен псевдосоциалистический бред про Украинскую революцию, откровенная реакционность Бориса Кагарлицкого (быстро он съехал после поддержки Ливийской революции – стоило поближе увидеть…). А что ещё? Где и в чём?

– Первая проблема левых вообще и на постсоветском пространстве особенно – своеобразное понимание «антиимпериализма». Ненависть к американской гегемонии или к евробюрократии застит глаза. Заставляет видеть союзников в мелких империализмиках, пыжащихся стать большими империализмами. Куда более реакционных, жестоких и коррумпированных. Путинского типа.
Перефразируя известное высказывание Августа Бебеля, «антиамериканизм – это социализм дураков». Есть, кстати, некоторая параллель с ситуацией 1920-х, когда Карл Радек нащупывал контакты с немецкими крайне правыми на почве анти-Версаля.
Вторая проблема, наверное, главная. Большинство постсоветских левых (и тем более «левых») не свело счётов с советским прошлым. Сохраняются иллюзии о социалистическом характере СССР, ностальгия по СССР как «прогрессивной» империи. Отсюда тяга к реакции, диктатуре, социал-шовинизму.

– Думаете, это иллюзии? «Добросовестное заблуждение»? А не подлинная суть позиции, не искренняя любовь к нежити, злу и отстою?

– А разве подлинная позиция не может быть иллюзией? И нежить, зло и отстой могут искренне восприниматься как проявление вселенского добра и светлого будущего. Человеческое сознание бывает весьма причудливым.
Далее, опыт Майдана вскрыл третью проблему – элементарную дряблость мышц, отчасти даже в буквальном смысле. Левые, выступавшие в поддержку Революции достоинства, поддержавшие Майдан, могли бы сыграть куда бoльшую роль в событиях. Повлиять на их направленность и результаты. Если бы, подобно ультраправым, обладали боевыми формированиями. Увы, в отличие от левых первой половины прошлого века, современные левые в массе своей пренебрегают физическим развитием, как чёрт ладана чураются военно-физкультурной и военно-технической подготовки. Хотя власти наверняка относились бы к левым «боевикам» куда менее лояльно, чем к ультраправым.

– Прямой вопрос: идеологическое взаимообогащение и организационная взаимоподдержка левых с ультраправыми (при отсечении гнили в обеих лагерях) – Ваш взгляд? Пермский взгляд? Хотя бы ситуативно?

– Опять требуется уточнение, кто имеется в виду. Если это шовинистические, расистские, тоталитарные ультраправые, то «диалог» может идти только на языке силы.
Если же другие, типа «социальные»… Всё равно не вижу, чем можно идеологически «обогатиться» от них. Разве что двойные стандарты позаимствовать в духе «во всём различны мы…» – и на этом основании делать то же, что они? «Чистая правда, конечно же восторжествует, если проделает то же, что явная ложь»?
Но вопросы тактического взаимодействия надо рассматривать. В каждом конкретном случае. Имея в виду, что весьма велика вероятность стрельбы друг в друга после победы над общим врагом.

– Вы сами отметили украинский опыт. Так вот уточним: именно ультраправые националисты, радикальные национал-солидаристы – прежде всего ОУН и «Правый сектор» (запрещённый в РФ, в отличие от «Хезболлы» и НСДАП) – не только подняли социальные лозунги, но и развернули реальные социальные атаки на бюрократию и олигархию. Вплоть до экспроприаций. И кстати, нашли единомышленников и соратников. в России. Но не среди левых. Почему бы? В свете оживления левого проекта?

– К сожалению, в ситуации многосторонней информационной войны весьма трудно отцеживать достоверную информацию о происходящем в соседней стране. И социальные лозунги сами по себе далеко не всегда говорят о сходстве целей. Ранние фашизм и нацизм тоже их выдвигали. Да и у нас Лимонов кричит про «отнять и поделить», что вряд ли делает его потенциальным союзником. Так что надо разбираться конкретно.

Беседовал Станислав ФРЕРОНОВ