Статья

ЛЕКАРСТВО ОТ СТРАХА

19 августа 1991 г. рано утром я с еще девятью членами ХДСР (Христианско-Демократическая партия России) были в Москве у Дзержинского исполкома на проспекте Мира.

Энтони де Меус - ответственный за восточно-европейское направление Христианско-Демократического интернационала встречался с нами, чтобы поговорить о ситуации в Питере. Председатель ХДСР Александр Огородников - диссидент и "отсидент" (семь лет - в совокупности и с добавками мордовских лагерей - по статье о "тунеядстве" и требований Библии в зоне) пригласил нас в Москву, чтобы передать де Меусу существо наших разногласий с ныне покойным Виталием Савицким, лидером ХДС Санкт-Петербурга.

Я купил билеты для всей питерской делегации, остался совсем без денег, но Огородников должен был оплатить эти расходы.

Билеты мы взяли хотя и в купе, но на самый дешевый поезд, в Москву прибыли к 6 утра и в районе 7 были уже у офиса партии, который располагался в Дзержинском райисполкоме.

Настроение у нас было хорошее, праздничное: Яблочный Спас. День начинался солнечный и теплый. Огородникова, конечно, на месте не было. Он должен был прийти к 10. К 11 ожидалась встреча с де Меусом. В эти же дни в Москве начинался съезд соотечественников и Огородников обещал познакомить меня с потомками эмигрантов первой волны.

Офис партии был заперт. Мы, стоя на площадке перед исполкомом, курили и разговаривали. Для встречи с зарубежным коллегой каждый из нас оделся в самое лучшее и нарядное. Особой гордостью для нас были партийные значки: на российском триколоре, расположенном вертикально, изображен лик Спасителя (в стиле хоругви) и ниже золотом ижицей буквы: "ХДС".

Я как раз планировал с одним из партийцев беседу с де Меусом, когда ко мне подошел Р. и сообщил о перевороте. Еще в конце зимы о перевороте предупреждал тогдашний министр иностранных дел СССР Шеварднадзе. Я в переворот верил мало, Горбачева не любил за его анти-армянскую позицию в карабахском конфликте, да и Р. отличался некоторой истеричностью. Так что, сначала я не поверил. Но когда о том же самом мне сказал Револьт Пименов - другой (наряду со мной) сопредседатель питерского отделения ХДСР, напрягся.

День был нерабочий, но исполком был открыт, и у входа на второй этаж на посту милиции сидела молодая женщина - сержант.

Захожу в вестибюль здания, а она плачет, говорит: "Горбачева арестовали". Рядом с ней маленький оранжевый телеприемник "Юность", но в нем даже не сетка, а "снег". По всем каналам. По радио - классическая музыка. Потом - обращение Лукьянова. Я, даже не дослушав, вышел из здания. Партийцы за мной.

Что делать? Денег на обратную дорогу нет. Я то остановлюсь у своего друга, а как остальные? В Питере семья и маленькая дочка, которой и года еще нет. Черт знает, что будут делать взбесившиеся совки?

Страшно. Первое, что я предложил сделать - снять значки. И сам снял и спрятал в карман. Моему совету последовали не все. Револьт и еще двое значков не сняли. Револьт, который уже имел столкновения с советской властью и пострадал за отца - известного диссидента и на тот момент депутата ВС РСФСР Р.И. Пименова - побледнел, даже посерел, но был спокоен и как-то ушел в себя.

Решили дожидаться Огородникова. Я отошел, стал думать. На самом деле никаких стройных мыслей не было. Истерика. Я думал, что теперь ГКЧПисты арестуют Ельцина, Старовойтову, Салье, уничтожат активистов Карабаха и депортируют все армянское население. А ведь там - моя отчизна.

Тут я подумал, что месяца через три доберутся до меня. Оно, конечно, больше года им не удержатся. Вопреки позднейшим измышлениям, не Карабах и даже не Прибалтика - причины распада СССР. Причина в крахе коммунистической идеологии и административной экономики. Это я понимал, но также понимал, что со своей язвой я в заключение и полгода не проживу. А если так, если все равно подыхать, то лучше - сопротивляясь насилию, не смиряясь с ним. Все это заняло не более пятнадцати минут.

Начинался дождь, впрочем, теплый, летний.

Мы собрались в кучку. Наверно, похожие мысли были и у моих коллег. Я поделился с ними своими соображениями. Буквально рассказал, о чем думал. Предложил вновь надеть значки, держаться вместе и сопротивляться.

Как-то взбодрились. Ш. предложил найти церковь и помолиться. Мы узнали у милиционерши где ближайший православный храм и пошли туда. Несмотря на раннее время, храм был открыт. Молились горячо и долго, впрочем, конкретно я ничего не помню, не вспомню сейчас и интерьера храма. Помню только, что смотрел в лик Спасителя и вопрошал: "За что нам такое, за что России такое"? Почти плакал, но потом почувствовал Божию помощь и катарсис.

Вернулись в офис. Огородников уже пришел. Он возместил мне затраты.

На факсе рулоны поступивших сообщений. Помню обращение Ельцина из Александровского, которое заканчивалась словами, что он выезжает в Москву и будет разбираться на месте.

Пили кофе, курили, слушали "Эхо Москвы" и молились, чтобы Ельцина не арестовали по дороге. Почему-то верилось, что если он доберется, то все будет нормально.

Пришел Э. де Меус. Он говорил по-русски. Но беседовали мы уже, разумеется, не о раскольничестве Савицкого, а о перспективах сопротивления.

Тут пришли еще факсы. Ельцин добрался! Он призывал не подчиняться приказам ГКЧП, сопротивляться, собираться у российского Белого дома.

Мы отксерили этот текст. Пришли московские коллеги по ХДСР. Из столовой для бедных на Хорошевском шоссе, которую курировал Огородников, привезли еду для защитников Белого дома. Ее повезли на маленьком фолксвагенском автобусе - подарке зарубежных коллег.

Мы взяли оттиражированное обращение Ельцина, и пошли клеить и раздавать. Мы были не одни и не первые. Бизнесмены и их сотрудники, в офисах которых также были факсы и ксероксы, делали тоже и в большем количестве.

Дошли до Пушкинской площади. По Горьковской в сторону Кремля шли танки. Москвичи стали перед ними, и танки свернули по Садовому кольцу направо. Мне это понравилось. Я подумал, что, пожалуй, ГКЧПисты боятся проливать кровь, а значит, у нас есть шанс.

Наши листовки кончились, и мы решили пойти к Белому дому. Забыл, что пятеро из нас поехали туда еще раньше на "Фольксвагене". Наша же пятерка вышла из метро у высотки. Видим - небольшой ручеек тянется направо. Мы с ними. Минут двадцать шли. Проходим мимо танков, но они, хотя и фырчат, не двигаются.

Помню, что люди шли сосредоточенные, решительные. Шли быстро, обгоняя нас. Запомнилось только два человека. Классическая русская бабушка в белой косынке и длинной юбке. Я думал, что в Москве таких уже нет, только в провинции. Бабушка стояла возле танка, положив ладонь на броню, и ругала солдат. Танкисты спрятались от нее в башню, но она продолжали свою обличительную речь, смысл которой сводилась к тому, что теперь уже коммунисты готовы и русских в Москве убивать и расстраивать из танков, чтобы сохранить свою власть. И еще молодой человек лет семнадцати, семитского типа, худой и кудрявый, бледный. Он обогнал нас, и я увидел кусок газовой трубы, торчащей из перекинутой через плечо квадратной дешевой сумки из искусственной кожи.

Наконец мы добрались до Белого дома. Народ на площади строил баррикады. Я в Питере уже привык к многотысячным демонстрациям. Здесь народа было немного, по- моему, до полутора тысяч. Впрочем, толпа все росла. Между прочим, на баррикаде я повстречал своего друга, у которого собирался остановиться в Москве. Он, крича и ругаясь, командовал строительством участка баррикады. Я расцеловался с ним, познакомил с питерцами и спросил, что он тут делает. Он ведь не интересовался политикой. "Да они строить не умеют, а я все же МИСИ закончил, профессиональный прораб - ответил он - вот и учу их дураков".

Мы еще немного потусовались для массовости. Циркулировали самые разные слухи. Некоторые говорили, что Горбачев не только арестован, но и убит. Другие считали, что он договорился с ГКЧПистами. Я тоже склонялся к этому.

Все были уверены, что придется воевать. Гадали, какая часть армии останется нейтральна, и найдутся ли те, кто будет с народом. Толку от нас было немного. С одной стороны, строителей баррикад было уже более чем достаточно. Масса уже тоже сформировалась. С другой стороны, ничего не происходило.

Мы ждали, что, может, Ельцин выйдет, обратиться к народу, но пока все было тихо. Кто-то сказал, что, по крайней мере, танкисты у Белого дома атаковать людей не будут. По существу, мы бродили по площади кругами. Ходить становилось все труднее: со времени нашего прихода количество защитников Белого дома увеличилось в разы. Кажется, что их уже было не менее десяти тысяч. Над толпой появились флаги. Больше всего - российских бело-сине-красных, но были и черно-желто-белые - имперские и флаги демократических движений некоторых республик. В толпе появились и депутаты российского ВС. Их приветствовали, окружали, задавали вопросы. Но они тоже мало что знали, только ободряли людей и призывали сопротивляться. Стали формироваться отряды самообороны. Туда принимали только крепких, спортивных ребят. Мы этим критериям никак не соответствовали.

Баррикада выросла и казалась уже вполне серьезной. Я пробрался к своему другу и договорился, когда приду к нему. Решил опять пойти в офис партии. Там легче было услышать что-нибудь новое.

В маленьком офисе яблоку негде было упасть. По радио передавали новости о передвижении войск и о позиции лидеров союзных республик и иностранных правительств. Реакция и тех и других была весьма невнятна, либо враждебна российскому руководству. Непонятно было и что происходит в Питере. Новых указов Ельцина тоже не было. Мы наскоро перекусили, договорились о встрече на следующий день и втроем - я, Р. и молодая Л. решили еще раз пройтись по Москве.

Опять поехали на "Пушку". Там тоже собралась толпа. Стали двигаться в сторону Кремля. Подошли к Моссовету. Толпа была и там. С двух сторон - по Горьковской - лежали бетонные блоки. У Моссовета уже стояли, помимо граждан, милиционеры, вооруженные АКМами и в бронежилетах. Значит, МВД, по крайней мере, будет вести себя нейтрально.

Дальше к Кремлю хода не было: стояли танки и БТРы. Мы пошли переулками, наткнулись на одинокий танк. Решили внести свою лепту. Л. училась в "герцовке" и была образцовой русской девушкой: высокая и стройная, с толстой русой косой, круглолицая и широкоскулая, с вздернутым носом и полными губами. Я люблю славянский антропологический тип, но в ней все было чересчур. Хотя, мой вкус - не критерий.

Сначала к танку подошла Л. и спросила у худощавого лейтенанта чуть старше ее самой, готов ли он стрелять в народ. За ней Р., несколько напоминающий, главным образом, из-за чрезмерной суетливости, еврея. Наконец, с возгласом: "Это уже не Вильнюс, а Москва", я - явное "лицо кавказской национальности". Впрочем, в то время этого термина еще не было.

Лейтенант клялся и божился, что стрелять они не будут. Более того, он сказал, что у него не только снарядов, но и пистолетных патронов нет. Да и вообще, им поручили охранять Кремль, а не атаковать Белый дом или стрелять в людей. Потом мы покурили вместе, и он довольно откровенно высказался по поводу путча. Термин из указа президента РСФСР. Значит, лейтенант-танкист видел его.

Было уже часов 7 вечера. Мы решили разойтись, чтобы завтра в 10 утра встретиться у Белого дома.

Вечером мы с другом и его родственниками смотрели телевизор, пили сухое красное вино и говорили о перспективах путчистов. Их показали, наконец, всему советскому народу. О том, что представляли из себя эти "спасители отечества", сказано достаточно. Меня, более всего раздражали Пуго и Крючков. Все остальные что-то невнятно мычали и как бы оправдывались, а эти двое и еще, отчасти, Павлов говорили довольно решительно. Что именно они говорили - неважно, а вот как они говорили - было опасно.

Следующий день я помню плохо. К Белому дому я добрался довольно поздно. Практически к этому же времени в и без того огромную массу людей влилась колонна из Зеленограда во главе с Гдляном и Ивановым, несущая огромный российский триколор. Этим полотнищем декорировали балкон Белого дома. С него беспрерывно выступали депутаты ВС РСФСР, представители исполнительной власти и другие знаковые люди.

Я в таких случаях не могу стоять на месте, а все время хожу, смотрю и слушаю. Не только, что говорят выступающие, но и как реагируют на их слова люди в толпе.

Вокруг были очень хорошие лица. Такого количества настоящих людей одновременно я никогда после не видел. Было что-то молитвенное и соборное в этой массе.

Помню Ельцина. Вокруг него стояла охрана и держала защитные щиты, в том числе перед лицом прозрачный щиток. Как он говорил: уверенно, четко, но человечно, внятно, так, что даже самым простым людям все было понятно. Для меня было ясно, что с социализмом, в том числе и "с человеческим лицом" покончено.

По слухам Руцкой вел переговоры с армейским начальством. Наконец он появился на балконе. Он сообщил, что армия поддерживает законную власть и народ. Что ГКЧПисты будут арестованы и судимы. "Если Горбачев виноват, то судить его будем мы, а не эти бляди" - закончил Руцкой, сорвав бурю аплодисментов.

Действительно, на танках и БТРах у Белого дома реяли российские флаги. Солдаты и офицеры слушали выступающих и реагировали так же, как и остальной народ на площади.

У многих людей в толпе были небольшие радиоприемники. Часть зарубежных стран отказали путчистам в признании и требовали освобождения Горбачева. Руководство советских республик также поддержало Ельцина и российских депутатов.

Перед площадью у Белого дома уже стояла масса в сотню тысяч человек. Питерские христианские демократы едва нашли друг друга. Кого-то послали купить билеты до Питера. Там все было неясно, мы беспокоились за родных и близких и хотели вечером уехать обратно. Часа через два мы собрались в офисе партии. Поделились впечатлениями. Общее мнение: путч все-таки провалился. Пришло время готовиться к свободной экономике и новым выборам. Значит, скоро на торги будут выставлены предприятия общественного питания и магазины. Начнется приватизация легкой промышленности, а потом, года через три-четыре и тяжелой. Затем, когда хозяйство будет освобождено от администрирования и государственного планирования, автоматически произойдет либерализация экономики и цен.

Мы были уверены, что СССР будет переформатирован в конфедерацию - реальный союз государств. Коммунистическая партия должна быть запрещена, спецслужбы реформированы. Я, помнится, говорил о необходимости введения института комиссаров российского руководства во всех крупных предприятиях и госорганах.

После я поехал к своему другу. Я был уверен, что народ уже победил, но по телевизору давали дозированную информацию: 60% в пользу ГКЧП, 20% - нейтральной и 20% с намеками в пользу российского руководства и народа. Мы поели, и я поехал на вокзал.

Там, у памятника Ленину встретились, купили еды и водки. Билетов не было, и мы уезжали плацкартом, плохим ранним поездом. Народу на вокзале было очень много. У некоторых с собой транзисторы и они слушали радио. Вокруг них образовывались небольшие кучки, которые живо обсуждали происходящее и делали прогнозы.

Тут передали, что танки движутся в сторону Белого дома и, пытаясь остановить их, погибло три человека. Мы решили, что армейское начальство "кинуло" Руцкого. Было ясно, что Белый дом возьмут, причем будут огромные жертвы. Что руководство России частично будет уничтожено, частично уйдет в подполье или эмигрирует. Р. собрался вернуться к Белому дому. Я спросил у него:
- Зачем, ты хочешь там погибнуть?
- Да, умирают же армяне в Карабахе, и я - русский должен умереть, защищая свою свободу, свободу своего народа, - ответил он.
- Нет, наша задача не в том, чтобы умереть просто так. Мы должны победить и мы победим. В крайнем случае, умрем в борьбе, взяв с собой врагов. Хватит умирать, как бараны. Доедем до Питера, и разберемся на месте, - сказал я ему.
Он принял мои аргументы, хотя и неохотно.
В вагоне мы выпили.

Е. спросил у меня, что я собираюсь делать.
- В Питере отвезу семью на дачу к знакомым, а сам уеду. Я не буду ждать как баран, пока за мной придут. Хочу взять врагов с собой: А еще лучше добиться победы.
- В Карабах?
- На западную Украину.
- ?!
- Там, может быть, сохранились схроны с оружием со времен Второй Мировой войны. А в Карабахе, хотя и знатная будет война, но не удержатся. На год надо рассчитывать.
Верить в плохое все же не хотелось. Мы с Револьтом Пименовым курили в тамбуре. Я сказал ему:
- Если сейчас победим, нужно как следует наказать коммуняк. Надо Язова заставить собственный погон съесть.
- Все же ты - азиат. Победившая революция должна быть милосердна. Иначе мы превратимся в большевиков. Нам не нужна охота на ведьм.
- Револьт, я думаю, что Ельцин поступит иначе. Но если власти не станут преследовать путчистов, не проведут полную люстрацию и реституцию, то мы проиграем будущее вне зависимости от того, что произойдет завтра.

Потом я предложил всем выйти в Малой Вишере и добираться до города автобусами. Я опасался, что на Московском вокзале нас будет ожидать ОМОН и милиция.

Напились мы сильно и проснулись уже на вокзале. Выходим, а на перроне раздают газету "Смена" с полной информацией. Я сел на троллейбус и поехал домой, читая по дороге газету. Приехал, посмотрел немного телевизор и лег спать. В час меня разбудила жена и сказала, что на Дворцовой собирается митинг. ГКЧПисты арестованы. Руцкой полетел в Форос за Горбачевым. Она спросила, пойду ли я на митинг? Я ответил, что буду спать.

Вечером показали, как москвичи снимают памятник Дзержинскому. Позже, я читал, что некоторые офицеры на Лубянке, стоя за темными окнами, держали в руках пистолеты с одной обоймой и ждали, когда за ними придут, не зная отстреливаться или сразу застрелиться. Их бил озноб.

Мне было страшно утром 19 августа 15 минут. И все.

Им, стало жутко вечером 21. С того времени они боятся. Несмотря ни на что.

То, что делает наша власть сейчас, не могут понять добросовестные политологи и экономисты. В их мотивациях должны разбираться психиатры.

Георг ГАБРИЕЛЯН
Председатель СПб группы НТС