Завтра исполнилось бы 85 лет Чжан Чжисинь – убеждённой, но необычной коммунистке, которая запомнилась китайскому народу борьбой против коммунистической диктатуры. О её судьбе, гибели и стойкости рассказал Sensus Novus.

Завтра этой женщине исполнилось бы 85 лет. Дату отметят на её родине: в Тяньцзине, где она появилась на свет; в Шэньяне, где ушла из жизни; в Гуанчжоу, где поставлен памятник Чжан Чжисинь, погибшей от рук взбесившихся маоистов. Мученице за свою правду, но не безропотной жертве.

Партия на скрипке

Она родилась в семье революционной интеллигенции. Отец был музыкантом и преподавал в Тяньцзиньском университете. Агитировал студентов сначала за революцию, потом за социализм, затем за «партию общей собственности» и товарища Мао Цзэдуна.

Агитировал убедительно, доходчиво и для разума, и для эмоций. Если его слушали чужие дети, что говорить о пятерых своих? Особенно восприимчивой к агитации скрипача-коммуниста Чжана была его дочь Чжисинь. Тоже, кстати, прекрасно владевшая струнными инструментами.

На гражданскую войну она не успела. Компартия Китая пришла к власти без её помощи. И она ещё не вступила в КПК, когда откликнулась на призыв 1950 года. Началась Корейская война.

Нападение Ким Ир Сена на Южную Корею жёстко отбивалось с американской и ООНовской помощью. Вместо «всенародного восстания», которое Ким Ир Сен обещал Сталину, получился разгром и бегство коммунистической армии. Через четыре месяца после начала агрессии войска ООН и Республики Корея взяли Пхеньян и стали подходить к линии китайской границы.

Спасать северокорейский режим взялся Мао Цзэдун. Вторжение НОАК в Корею началось 25 октября 1950-го. Только это вмешательство, отчасти ещё «лётчики Ли Си Цыны», смогло на три года затянуть войну.

Численность войск КНР, задействованных в корейских боях, сильно превышала миллион. Ещё миллионы на войну рвались. В том числе студентка-скрипачка Чжан Чжисинь. Воевать её не взяли, но способности коммунистического агитатора она показала мощно. Кто знает, сколько бойцов НОАК («народных добровольцев») шли под огонь, мечтая быть достойными уважения той девушки.

Сама Чжан Чжисинь тоже поступила на армейскую службу. Она уже была достаточно подготовлена по своей специальности — переводчица с русского. НОАК нуждалась в знатоках языка Пушкина и Толстого. Консультации с советниками, инструкции к оружию, универсальные команды… За успехи была по рекомендации командования направлена в пекинский Народный университет. Потом преподавала русский в школе. В 25 лет Чжан Чжисинь приняли в КПК.

Через два года её вместе с мужем направили в Шэньян — в отдел пропаганды горкома. Ещё через пять лет — с повышением в Ляонин, заведовать таким же отделом. С партийным пафосом и человеческой убедительностью рулила Чжан Чжисинь региональной коммунистической агитацией. Вдохновляла массы на свершения. Находила к каждому индивидуальный подход. Прямо идеал агитпроповца КПСС, в которой к тому времени таких, пожалуй, уже не водилось.

Маршал и совесть

Умиляться здесь нечему. Это были жуткие годы Китая. Трудовая каторга «Большого скачка». Провокационная кампания «Пусть расцветают сто цветов», когда наивных людей целенаправленно вызывали на откровенную критику, чтобы узнать подлинные мысли, арестовать и предъявить (так выглядели в КНР веяния советского XX съезда). «Разгром правых» в 1958 году с репрессиями против инакомыслящих «оппортунистов». Трагифарс культа Мао с портретами в виде испускающего красные лучи Солнца. Нищета, голод, террор, холуйство. Всё это Чжан Чжисинь должна была оправдывать, обосновывать, защищать и прославлять. Всей силой своего обаяния, дара убеждения и женской красоты.

Увлечённость молодости? Идеалистичная наивность? О, конечно. «Вполне наивны. Так наивны, как немцы десять лет спустя», — писал Наум Коржавин о советских коммунистах начала 1930-х. А мог и о китайских в следующие десятилетия.

Но и тогда Чжан Чжисинь как-то отличалась от общего маоистского строя. Скажем, её кумиром был не Мао Цзэдун, а маршал Пэн Дэхуай. Чжан Чжисинь преклонялась перед министром обороны как командующим в Корейской войне, которая запомнилась ей как «нашей юности полёт».

Пэн Дэхуай представлял в тогдашнем руководстве КПК нечто вроде оппозиции. Прирождённому военному был отвратителен культ верховного партбосса, насаждаемый везде, а уж в НОАК в первую голову. Он требовал убрать имя Мао Цзэдуна из войсковых уставов, присяги и военных песен. Одного этого было довольно для суровой кары. Но к тому же именно Пэн, выходец из небогатых крестьян, протестовал против тотального разорения деревни «Большим скачком» и «народными коммунами». Он даже написал крамольное стихотворение. В стиле белого стиха оно звучит так: «Зерно разбросано, гниёт картофель. Молодые и сильные угнаны плавить сталь. Дети и старики остались убирать урожай. Как прожить им год? Поднимаю голос за них». Слышатся в этом строки великого Ду Фу: «Разве женщины могут и дети взять хозяйство крестьянское в руки? Просто сил им не хватит на свете, хватит только страданья и муки… Стон стоит на просторах Китая. И зачем императору надо жить, границы страны расширяя?»

Борьба маршала и его сторонников с партийно-государственной машиной была безнадёжна. Пэн Дэхуая записали в лидеры «правых». В 1959-м он был снят с правительственного поста. Для начала. Жестокая расправа была ещё впереди. Чжан Чжисинь запомнила это. Запомнила она и то, кем заменили маршала-героя. Так ей стал ненавистен другой маршал НОАК — Линь Бяо, в то время абсолютно лояльный подголосок Мао Цзэдуна.

Так, через судьбу кумира, образ идеального коммуниста в глазах Чжан Чжисинь спаялся с неприязнью к культу вождя. И с каким-то не вполне ясным, но очевидным фрондированием. В том смысле, что будь всегда за бедный народ, а не за самодовольное начальство. Нужды человека труда и его семьи выше охапки комитетских циркуляров, планов и отчётов.

Что ж, хотя бы так. Совесть — уже немало. Эту линию Чжан Чжисинь пыталась проводить в своём ляонинском агитпропе. В меру скромных возможностей. До поры до времени это не было смертельно опасным, хотя коситься на неё начали быстро.

Бунт сильной

Момент истины для Чжан Чжисинь наступил в январе 1967-го, когда уже вовсю бушевала «Культурная революция». За Пэн Дэхуаем пришли. Хунвэйбины таскали его по улицам в цепях и шутовском колпаке, унижали и издевались. Потом тюрьма, допросы, избиения. Умер в тюремной больнице через семь лет.

За этой драмой, как и за миллионами аналогичных, стоял лично Мао Цзэдун. Но на переднем плане расправы фигурировали другие. Первый — Линь Бяо, добивавший военачальника-конкурента. Вторая — Цзян Цин, жена Мао Цзэдуна, наделённая руководящими полномочиями во всевластной «Группе по делам Культурной революции».

И тогда Чжан Чжисинь заговорила. Как коммунистка она даже имела формальный повод протестовать: «Группа по делам» никак формально не конституировалась, её решения были незаконны и с партийной, и государственной точки зрения. (Подобное описал Александр Солженицын: «Реунов и Третюхин, оба коммунисты, стали беспокоиться, будто их оса в шею жалила, почему съезда партии долго не собирают, устав нарушают (будто их собачье дело!). Получили по десятке».)

«Наши предки, жившие при феодализме, смотрят на нас и узнают себя! — сказала Чжан Чжисинь на Ляонинском парткомитете. — В партии не должно быть личного поклонения. У меня большие сомнения по поводу Цзян Цин. Почему её нельзя критиковать? Почему “Группа по делам Культурной революции” поставлена над партией? Почему мы подчиняемся, даже когда не понимаем смысла? Ради авторитета председателя Мао и Линь Бяо? Но я не верю Линь Бяо!»

Она не могла не понимать, что на воле это будут её последние слова. Но по-другому она не могла ни защитить Пэн Дэхуая, ни сохранить то, что считала своими коммунистическими убеждениями. Другие — могли. Потому мы сейчас и пишем не о других, а о Чжан Чжисинь.

За ней пришли в сентябре 1969-го. Даже провели суд. Над обвинением голову не ломали: «контрреволюция», и хватит. Чжан Чжисинь не осталась в долгу. Она сама нормально владела идеологическим жаргоном: «Выступала и буду выступать против Мао Цзэдуна, главаря ультраправых сил!» Выписали пожизненное. И отправили в камеру к мужчинам. Не политическим.

Уголовники двояко воспринимали Чжан Чжисинь. «Социально близкие» охотно следовали установкам тюремного начальства и охраны. Для «отрицалова» же, ненавидящего государство, эта женщина была недавним представителем власти. В обоих случаях для Чжан Чжисинь результат был один. Когда её просто били всей кодлой, это не было самым страшным. Хуже становилось, когда охрана давала санкцию на всё и позволяла пользоваться металлоизделиями…

Но она держалась. Лишь однажды была на грани — когда сломали её мужа, согласившегося на развод и лишение бывшей жены материнских прав. Однако Чжан Чжисинь прошла и через это. Только написала ему: «Вспоминай меня. Пусть не плачут дети. Не грусти, будь сильным». Она имела право об этом просить.

Спустя два года после её ареста — и Линь Бяо пытался бежать в СССР, спасаясь после провалившегося заговора. Самолёт грохнулся в Монголии, все погибли. Загодя объявленного преемника Мао объявили предателем и контрреволюционером. «Ну что?» — спрашивала Чжан Чжисинь тюремщиков и следователей. Те отводили глаза. И снова мстили женщине руками блатарей. Так прошло пять лет.

Племянник большого дяди

Тем временем рос и креп другой человек, с созвучным именем. Мао Юаньсинь был племянником самого Председателя и воспитывался в его доме. Когда арестовали Чжан Чжисинь, её 28-летний почти тёзка рулил хунвэйбинами в Ляонинском ревкоме. Потом политкомиссарил в Шэньянском военном округе, пограничном с СССР. Том самом, в оперативное ведение которого входит остров Даманский.

Мао Юаньсинь олицетворял в «Культурной революции» всё самое оголтелое — идеологическое безумие, жестокость и предательство (в отношении того же Линь Бяо), омерзительное пресмыкательство перед хозяевами страны, при которых он постоянно вертелся. (Хотя, надо признать, как администратор он был довольно эффективен.)

Преданный пёс своего дяди, Мао Юаньсинь был также близким клевретом Цзян Цин. И постоянно искал случая дополнительно выслужиться. Очередной такой случай подвернулся в феврале 1975-го.

26 февраля Ляонинский провинциальный комитет КПК собрался на заседание. В повестке дня значился вопрос о «контрреволюционной деятельности осуждённой Чжан Чжисинь в местах заключения». Сначала прозвучал рутинный доклад секретаря. Потом слово взял Мао Юаньсинь: «Сохранить её жизнь ещё на день — преступление перед партией и Председателем». Назавтра смертный приговор — обратной силой — проштамповал провинциальный суд.

С ней провели положенные процедурные собеседования. Впоследствии они стали достоянием прессы, и не только китайской. «Как вы себя чувствуете? — Не буду обманывать, не скажу, что хорошо. — Вы знаете, что будете завтра казнены? — Да. — Сожалеете ли вы о том, что совершили? — Нет. Я сказала то, что думают очень многие. Но боятся в этом признаваться. Я произнесла открыто, вот и вся разница».

4 апреля 1975 года Чжан Чжисинь привезли на расстрел в специально отведённом месте шэньянского района Хуньнань. «Партия, моя партия, ты забираешь меня?» Женщина-надзиратель упала в обморок. Расстрельщики едва не дали слабину. Но Мао Юаньсинь предвидел такие осложнения и заранее нашёл людей потвёрже. Перед тем, как стрелять, Чжан Чжисинь перерезали горло.

Прошло полтора года и два дня. 6 октября 1976-го. Меньше месяца, как умер Мао Цзэдун. Но «Отряд 8341» («ФСО КНР») уже арестовывает Цзян Цин со всей её «Бандой четырёх». А заодно пятого — Мао Юаньсиня. Сделанное незадолго до того фото племянника над гробом дяди производит сильное впечатление. «Глядит сквозь щёлку Пьер Лаваль и грустью он объят. Он понимает, что едва ль грехи ему простят» (Самуил Маршак).

Сейчас Мао Юаньсиню 74 года. 17 лет срока — «за преступления перед государством», точнее, за близость к Цзян Цин — он отсидел от звонка до звонка. Выбравшись в 1993-м, устроился в Шанхае инженером на автозавод. Поторопился сменить имя, теперь он Ли Ши. Скоро пятнадцать лет, как на пенсии. Живёт с женой и глухонемой дочерью, лишь изредка выбираясь на семейные сходы родственников Мао Цзэдуна. Очень расстраивается, попадая в фотообъектив. И как-то так сложилось, что из всей кипучей деятельности Мао Юаньсиня в исторической памяти китайцев запомнилось одно: это убийца Чжан Чжисинь. Остальное — мимо.

Память за будущее

В декабре 1978 года Дэн Сяопин собрал исторический пленум ЦК КПК, провозгласивший курс китайских реформ. А двумя месяцами ранее один из городских судов провинции Ляонин аннулировал приговор 1969-го в отношении Чжан Чжисинь. 1 марта 1979-го она была полностью реабилитирована. «Культурная революция» проклята как десятилетие великих бедствий. Чжан Чжисинь считается теперь героиней борьбы против «феодально-фашистской диктатуры Банды четырёх». В Народном парке Гуанчжоу стоит скульптура девушки с узнаваемыми чертами Чжан Чжисинь и надписью «Боровшимся за правду».

Но детального расследования её дела и её гибели проводить не стали. Точнее, начали — и остановили распоряжением куратора пропаганды и будущего генсека Ху Яобана — кстати, самого либерального и реформаторского руководителя в истории КПК, инициатора реабилитации Чжан Чжисинь. Слишком жутко всё это выглядело.

Руслан Костюк, петербургский учёный-историк, исповедующий левые взгляды, побывал в Китае. Он поинтересовался у коллег количеством жертв «Культурной революции». Получил откровенный ответ: «А мы не считали». Почему же сейчас мы столько говорим об одной погибшей?

Коммунизм имеет свои внешне привлекательные черты. Как и все мифы о рае на земле. Свобода, прогресс, низвержение отжившей архаики… С чем-чем, а с архаикой он борется довольно успешно, ниспровергая заодно и вековые традиции. Но в целом коммунизм — это обман. Без всякого сомнения — захватывающий! Иначе бы коммунисты никогда не приходили к власти.

Истории известны люди, пропустившие этот обман через себя, переработавшие его и превратившие в собственную честь. Можно ли считать их коммунистами? Во всяком случае, сами они себя таковыми считали. Александр Шляпников, Тома Санкара, Сантьяго Каррильо… Их объединяет важная черта: выражаясь словами Солженицына, они «оживляли пустые побрякушки первых лет революции». Судьба таких людей, как правило, складывалась печально. Но память оставалась скорее благодарной, чем иной. Чжан Чжисинь в этом ряду. Китай помнит её.