Честь и подлость, свобода и мразота, человек и нежить редко ходят параллельными курсами. Они пересекаются, сталкиваются – как в Пражской весне 50 лет назад. Как это случается, рассказывают юбилейные материалы ресурса «В кризис.ру» – об активисте освободительного движения и о карателе, который его подавлял. Мы даём в обратном порядке: так яснее исход.

Мир отметил полвека Пражской весны. Но вспомнил не всё и не всех. Только главное. «Две тысячи слов» наивного манифеста надежды – против шести тысяч конкретных танков Варшавского договора. Добрый коммунист Александр Дубчек, мудрый патриот Людвик Свобода, несгибаемый Франтишек Кригель, неистовый Иван Свитак… Против них – люди-портреты брежневского политбюро и местные лакеи-нацпредатели. А среди последних – незаслуженно забытый Вильям Шалгович.

Вильям Шалгович зажимал страну скрепами коммунизма

Он сыграл в той драме очень весомую роль. В принципе именно этот образ ставят в эталон нынешние власти РФ. Хотя не факт, что знают это имя. Что ж, тем полезнее вспомнить. Ибо его судьба – другим наука.

Родился Шалгович в словацкой деревне 12 декабря 1919 года. Деревня Ружиндол – это Трнавский регион, близкий к Чехии, Австрии и Венгрии. Традиционно развитая область Словакии. Жители окрестных деревень дома обычно отдыхают и спят, а работают, да и в основном живут в Трнаве и или Братиславе. Молодой Вильям исключения не составил: работал печатником в городской типографии.

Печатники обычно – политический авангард рабочего класса. Но Вильям Шалгович интереса к таким делам явно не испытывал. В партии не вступал, ни за кого не агитировал. Устраивал собственную судьбу. Благо Чехословакия времён его молодости была государством экономически развитым и политически демократичным. К тому же, здесь издавна преобладает прагматичный бюргерский менталитет. И в Чехии, и в Словакии. И у богатых, и у бедных.

Когда его страну захватили гитлеровцы, Вильям Шалгович в Сопротивлении поначалу замечен не был. Законопослушно служил в армии «Словацкой республики», аффилированной с Третьим рейхом. Был отправлен на Восточный фронт, и в 1943-м – после Сталинграда, на фоне Курска – сделал по здравомыслию прагматичный выбор: перешёл на сторону наступающих советских войск. После военного училища был зачислен в 1-й Чехословацкий армейский корпус. Правда, служил Шалгович не в полевых частях, а офицером-инструктором. Заодно, как полагают биографы, завербовался в информаторы госбезопасности СССР.

После войны Вильям Шалгович вступил в правящую Коммунистическую партию Чехословакии (КПЧ). Но в трнавскую типографию не вернулся. Предпочёл превратности военной службы. В органах армейского информационно-аналитического обеспечения. Под началом полковника, затем генерала Бедржиха Рейцина, ветерана чехословацкого коммунистического движения и давнего агента НКВД. «Подозревать всех, видеть врага в каждом», – учил Рейцин своих интеллектуалов. Он учинил жестокий погром чехословацких армейских кадров, с арестами, пыточными допросами и казнями.

Лишь один раз флажок Шалговича опасно зашатался. Дело в том, что кончил Рейцин виселицей (вместе с генсеком КПЧ Рудольфом Сланским). Не вовремя пересёк дорогу могущественному генералу Алексею Чепичке, зятю председателя КПЧ Клемента Готвальда. Обычная грызня меж олигархами, тем более силовыми. Нам ли в РФ не знать. Недавнее дело генерала Дрыманова примерно из той же серии. Только, на счастье фигурантов, времена сейчас более вегетарианские.

Как ни странно, катастрофа шефа практически не затронула подчинённого Шалговича. Он спокойно продолжал службу – по той же интеллектуальной части. Получил полковничьи погоны, вплотную приблизившись к генералитету. Со временем послеготвальдовское руководство КПЧ – в порядке «восстановления ленинских норм социалистической законности» – посмертно реабилитировало Рейцина. С Шалговича вообще все проблемы снялось.

К тому времени полковник успешно делал и политическую карьеру. Не стало Готвальда – «служу Новотному!» Вешать по политическим обвинениям и отправлять на урановые рудники перестали, тюремно-лагерный контингент несколько поредел. По сути коммуно-номенклатурный режим не менялся, только полировался слегка. Не менялся и Шалгович. Бесперебойно избирался в Словацкий национальный совет (типа Верховного Совета в республиках СССР). Состоял в ЦК КПЧ и республиканской КП Словакии. По партийной линии надзирал за органами разведки и контрразведки. Не только армейскими.

Постепенно Шалгович перепрофилировался на МВД, в подчинении которого состояла StB – Служба безопасности ЧССР. Именно с этим ведомством политических репрессий, пыток, шантажа и тайных убийств складывались у Шалговича особенно тёплые отношения. Неудивительно, поскольку в системе власти КПЧ органы госбезопасности были оплотом самого крайнего марксистско-ленинского догматизма и консерватизма. За готвальдовские годы StB репрессировала почти 300 тысяч человек. Да и потом не бездействовала, хотя и сбавила обороты. Это и было специальностью Шалговича – сжимать «духовные скрепы» коммунизма. И при всей духовности скреп, сжим был вполне материальным. Как и доход со скреп и сжима, позволивший Шалговичу обзавестись особняком в Братиславе.

Реформаторы имели сторонников восторженных, но не вооружённых

Пражская весна началась в январе 1968 года, когда вялого сталиниста Антонина Новотного во главе КПЧ сменил Александр Дубчек. На президентский пост вместо того же Новотного вскоре заступил Людвик Свобода. Премьер-министром ЧССР стал Олдржих Черник, председателем чехословацкого парламента – репрессированный в готвальдовские времена Йозеф Смрковский. Новый председатель Национального фронта чехов и словаков (аналог советского «блока коммунистов и беспартийных» или нынешнего российского ОНФ) Франтишек Кригель, энергичный врач-интербригадовец превратил эту структуру в генератор многопартийности. Экономические реформы взялся курировать вице-премьер Ота Шик, идеологию – секретарь ЦК Зденек Млынарж, студенческий друг Михаила Горбачёва.

Все они были энтузиастами «социализма с человеческим лицом». То есть партийного режима без репрессий, слежки и очередей, с культурной самодеятельностью, свободным театральным репертуаром, дискуссионными клубами и высокорентабельным хозрасчётом. Разрешающего людям думать своей головой и даже собираться больше трёх. Никто из них ещё не верил, что это невозможно.

О невозможности, вероятно, догадывались более не столь молодые душой партократы второго эшелона. Например, вице-премьер по делам Словакии Густав Гусак и первый вице-премьер, экс-министр внутренних дел Любомир Штроугал. Эти люди, жёстко тёртые и много пережившие – один репрессирован, другой репрессировал – не были склонны к идеалистичным мечтаниям. Но пока Дубчек был у власти, они в целом придерживались новой партийной линии.

Кое-что изменилось даже в силовых структурах. Министром обороны вместо Богумира Ломского был назначен Мартин Дзур. Оба генерала армии позиционировались как профессиональные военные и старались держать армию «вне политики» – однако дисциплинированно выполняли указания партийно-государственного руководства. Поскольку это руководство олицетворяли теперь Дубчек и Свобода, генерал Дзур был вполне лоялен этим «человеческим лицам».

Сложнее обстояло с МВД, которому подчинялись StB и полиция (оба ведомства объединялись в военизированный Корпус национальной безопасности – SNB). Новым министром поставили ветерана КПЧ Йозефа Павела. В конце 1940-х Павел, начальник отдела безопасности ЦК КПЧ, был видным проводником готвальдовских репрессий. Он отстраивал карательную машину SNB, формировал «Народную милицию» – спецназ партийных «титушек», заседал в зловещей KB-5 – партийной репрессивной комиссии. Но попал под замес сам. Прошёл арест, пыточное следствие и тюрьму по абсурдному обвинению в «троцкизме». И видимо, что-то понял сверх положенного коммунисту.

На министерском посту Йозеф Павел объявил реформу правоохранительных органов. Задачей госбезопасности он назвал борьбу с иностранными противниками, а не с инакомыслящими согражданами. Поддержал реабилитацию жертв готвальдовского террора. Помог создать Клуб-231 – организацию бывших политзаключённых (231 – это номер политической статьи чехословацкого УК, аналог советских 58 и 70 или российской 282). И даже антиправительственную пропаганду стал считать всего лишь «делом для полиции», а не для StB. Мол, ничего особенного в этом нет. Лайки под репостами без меня подсчитывайте.

Юрий Андропов, ставший незадолго до описываемых событий председателем КГБ СССР, категорически не соглашался с чехословацким коллегой. 21 июня 1968-го, по настоянию Москвы, заместителем министра внутренних дел ЧССР и куратором органов государственной безопасности был назначен полковник Вильям Шалгович. В котором Андропов мог быть вполне уверен. Бывших гэбистов не бывает, а тут аж со времён НКВД.

Поразительно другое: точно так же в Шалговиче был уверен Дубчек. Начать с того, что первый секретарь считал замминистра своим личным другом. Это ещё ладно – хотя, конечно, фантастический сбой должен был произойти в КПЧ, если первым становился человек такого уровня наивности. Но во-вторых, Дубчек надеялся, что просоветская репутация Шалговича создаст какое-то защитное прикрытие. Тоже хитро, ничего не скажешь. Больше некого прикрывать гэбисту, как социалистов с человеческим лицом.

Это при том, что Шалгович почти не скрывал своей враждебности к Пражской весне. Оно и понятно. Отмена слежки и цензуры напрямую угрожала его креслу и особняку. Он сделал всё, чтобы сохранить StB такой, какой она была при Готвальде и Новотном.

Госбезопасность стала напрямую работать против своей страны и даже против её руководства – в пользу иностранной державы СССР. За Дубчеком и его соратниками велось плотное наблюдение. Была подготовлена схема быстрого отключения и перехвата всех рычагов управления. Как в песне Макаревича: «Отольётся вам не водичкою эта ваша бравада стадная. Нам достаточно чиркнуть спичкою, и пойдёт карусель обратная…»

Что касается дубчековцев, то опять же: «Вы ж культурные, в деле – мальчики. Чай, по людям стрелять не станете». Но на всякий случай чехочекисты имели план, как парализовать армию. Так или иначе, на всё про всё Шалговичу хватило двух месяцев.

Словно заблаговременно заброшенный десант под командованием полковника Шалговича ждал команды с Лубянки. «Пятая колонна», короче. В данном случае порождённая не бредом агитпропа, а печальной реальностью.

Лидеров Пражской весны поддерживал почти весь чехословацкий народ. Они имели восторженных сторонников по всему миру. Их искренне любили миллионы. Но не нашлось хотя бы сотни вооружённых людей, которым они смогли бы сказать «встань сюда». Это сделали их враги. И этим всё решилось.

Шалгович осудил себя жёстче, чем могли бы другие

Утром 21 августа 1968 года агенты StB и старшие товарищи из КГБ мгновенно арестовали всё партийно-государственное руководство КПЧ/ЧССР. Дубчек, Черник, Смрковский, Кригель и другие ведущие реформаторы были похищены прямо в здании ЦК и вывезены в Москву. Там их уломали на подписание «Московского протокола» – капитуляции, сдающей Чехословакию на милость КПСС. Только после этого их вернули на родину, поставив под строгий надзор.

Не позволил себя сломать только Франтишек Кригель. «Можете стрелять, можете в Сибирь сослать, но не подпишу», – сказал Брежневу еврейский врач родом из украинского Ивано-Франковска. Не расстреляли и не сослали. Вернули в Прагу, где бывший член ЦК стал крупным диссидентом.

Тем временем национальная территория уже была оккупирована полумиллионным экспедиционным корпусом Варшавского договора. В основном, конечно, советским. Новый коллаборационистский ЦК и правительство вскоре возглавили переметнувшиеся к победителям Гусак и Штроугал. Генерал Дзур, приказавший войскам не оказывать сопротивления, сохранил свой пост. А вот Йозефа Павела с МВД сняли, из КПЧ исключили и всю оставшуюся жизнь держали под колпаком.

Место Павела, вероятно, наметил себе Шалгович. Это было бы вполне логично – для оккупации своей страны он сделал много конкретного, навсегда заработал репутацию худшего из нацпредателей. Но именно поэтому Шалговича и решили подвинуть слегка в сторону. На МВД поставили блёклого партийного функционера Яна Пельняржа. Потом его сменил Радко Каска – не менее догматичный сталинист, но близко не стоявший к конкретным августовским делам. А настоящего полковника Шалговича выставили военным атташе в Румынию (Чаушеску, кстати, поддержал Дубчека). Оттуда перевели в Венгрию (Кадар, кстати, неохотно согласился на вторжение). Надо, мол, подождать, уважаемый, пока о вас забудут.

Гусак ведь помнил, чем обернулась для Дубчека дружелюбие к Шалговичу. И решил такой наивности не повторять. А поскольку дело уже было сделано, Андропову судьба Шалговича стала довольно-таки безразлична. Стандартная судьба отработанного киллера. Пусть и государственного масштаба. Иногда не только Рим предателям не платит.

Только в 1975 году Вильям Шалгович вновь нарисовался во властной иерархии ЧССР. К тому времени Гусак укрепился настолько, что уже не опасался конкуренции. Он даже присвоил полковнику генерал-майора, наградил несколькими орденами и поставил председателем Словацкого национального совета. Но должность была церемониальной, а звание и ордена мало что значили без кнопки отдачи приказов.

Но генерал Шалгович был доволен хотя бы этим. Он обладал серьёзным символическим ресурсом – как олицетворение консервативно-сталинистского просоветского курса. Это обеспечивало ему определённое политическое влияние. И благосостояние тоже.

Кажется, он сам не заметил, как всё вдруг стало меняться. Иначе не решился бы взойти на первомайскую трибуну в Братиславе 1987 года. Почти сразу первое тухлое яйцо ударило ему в лоб, второе размазалось по праздничному костюму. «У вас грязный пиджак», – бросил сквозь зубы премьер-министр Словакии Петер Колотка, отстранившись от своего парламентского лидера. Шалговичу пришлось слезать с трибуны и на виду у толпы тащиться в ближайший ресторан. Там телохранители долго отчищали злополучный пиджак. Опять же при всей публике.

Полиция задержала студента Владимира Червеня. Тот не скрывал: да, кинул яйца. Зачем? А разве это надо объяснять? Шалгович попытался сделать из двух яиц серьёзный инцидент: «Я думал, это всего лишь юношеская недисицплинированность. Но оказалось, что преступник часто прогуливает занятия, слушает западное радио, смотрит фильмы о терроризме!» Бесполезно. Высшие инстанции почему-то не пожелали раскручивать политический процесс на истории с яйцом и пиджаком.

А через два с половиной года пришла в Чехию и Словакию Бархатная революция. Власть КПЧ рухнула в две недели. Горбачёв танков не прислал, а приказывать своим танкистам безумцев не нашлось. Даже «Народная милиция» беспрекословно сдала оружие. StB – вместо того, чтоб давить – занялась какими-то мутными играми под управлением Штроугала. Президент Гусак сформировал некоммунистчиеское правительство Мариана Чалфы и тут же ушёл в отставку. Новый глава КПЧ Карел Урбанек пообещал идти путём Пражской весны, но его намерения никого уже не интересовали. Скоро Урбанеку, железнодорожнику по специальности, предложили работать сцепщиком вагонов.

30 ноября 1989-го собрался на экстренное заседание Словацкий национальный совет. Первый вопрос повестки озвучил председатель Вильям Шалгович: попросил освободить от обязанностей. Депутаты охотно согласились, избрав Рудольфа Шустера (через десять лет беспартийный популист Шустер стал вторым президентом независимой Словакии).

Завершился 1989-й президентством Вацлава Гавела. Чехия и Словакия ликовали. Коммунистический парламент единодушно (это как у них водится) поддержал интеллигентного диссидента-драматурга. Чтобы не остаться лицом к лицу с кузнецом Петром Миллером и его пролетариями. Ибо эти люди могли обойтись грубовато.

Вильям Шалгович остался одинок во враждебном революционном мире. Угрожало ли ему что-то? Трудно сказать. Густава Гусака, к примеру, никто не тронул. Его попросту сразу забыли. «Серый кардинал» гусаковского режима сталинист Василь Биляк – главный подписант предательского письма Брежневу с «просьбой о помощи всеми имеющимися средствами» – умер в Словакии в 2014 году. Суд над ним зашёл в тупик: всем всё известно, однако то доказательств не хватает, то свидетели не явились… В своей постели умер и другой послеавгустовский «нормализатор» Алоис Индра. Штроугал даже поучаствовал в послереволюционной политике. Правда, Мирослав Штепан, секретарь Пражского горкома КПЧ, отсидел несколько лет. Но тут случай особый – он приказывал бить студентов. Шалгович хотел, да не мог – нечем.

И всё же самому Шалговичу было виднее. Он-то знал, что за ним числится. Тут была не только политическая, но буквально военная измена. Аресты соотечественников по указанию функционеров иностранного государства. Бессмертные строки Маршака: «Он понимает, что едва ль грехи ему простят». 6 февраля 1990 года генерал шагнул в подвал особняка и выстрелил в себя.

Вильям Шалгович не был ни демоном зла, ни красным сатаной. (Тот же Бедржих Рейцин смотрелся куда круче.) Обычная унылая номенклатура, хотя с чекистским уклоном. Но какую же концентрацию подлости, жестокости и предательства способна она создавать, если её носитель предпочитает осудить себя сам суровее, чем могли бы другие. Не каждому дано.

Пятьдесят лет назад, в августе 1968-го, чехословацкому социализму стёрли человеческое лицо. Реформы доброго коммуниста Александра Дубчека были раздавлены танками. Пражскую весну заморозила «доктрина Брежнева». Оккупированная Чехословакия подверглась более чем двадцатилетней «нормализации». Утвердилась неосталинистская диктатура коллаборационистского руководства КПЧ – вплоть до сноса Бархатной революцией 1989-го. Всё это широчайше известно. Как и сугубо мирный характер чехословацкого протеста. Но в полувековой юбилей стоит вспомнить и другое. О чём мало говорят, а часто уже и не знают.

Чешское и словацкое сопротивление ломает стереотипы

Борьба против коммунистических режимов в Восточной Европе и в самом СССР вообще не прекращалась ни на день. С новой силой она поднялась после смерти Сталина. Почти сразу восстали болгарские табачники в Пловдиве и рабочие в ГДР. Продолжали партизанскую войну болгарские горяне и румынские гайдуки. Освобождённый из тюрьмы Владислав Гомулка возглавил польскую «оттепель». В Венгрии дошло до революции, и самые кровавые каратели просто оказались в петле. «Что-то югославское» светило повстанцам неясными маяками идеализированного самоуправленческого социализма. Даже в жесточайше сталинистской Албании подпольщики атаковали советское посольство, а партийная фронда критиковала руководство на столичной конференции. Да и в самом Советском Союзе Новочеркасск 1962-го был отнюдь не единственным бунтом – особенно под венгерским влиянием.

Чехословацкие реформы тоже вызрели задолго до 1968-го. Словацкие партизаны воевали против коммунистов бок о бок с украинскими бандеровцами. Чехия была лояльнее, но активное сопротивление развернулось и здесь. «Белый легион» католического проповедника Йозефа Вицена и студента-техника Антона Тунеги вёл антиправительственную радио- и листовочную пропаганду. «Чехословацкое разведывательное управление» полковника Карела Прохазки консолидировало статусную интеллигенцию для информационной войны. Моравской антикоммунистической группой «Светлана» командовал бывший антинацистский партизан Антонин Слабик. Чешская организация «Чёрный лев 777» речника Иржи Ржезача обстреливала и подрывала офисы правящей КПЧ.

Братья-студенты Цтирад и Йозеф Машин, сыновья бойца антинацистского Сопротивления, создали группу из шести человек – студенты, крестьяне, военные. Пользуясь отцовскими уроками, они устраивали налёты на полицейские участки, застрелили нескольких полицейских, попали на урановые рудники, сумели бежать оттуда, застрелили нескольких штазистов в ГДР и прорвались-таки в Западный Берлин. Оттуда переехали в США. Цтирад скончался в 2011-м, Йозеф жив и сегодня.

Все эти люди – казнённые, как Ржезач и Тунега, выжившие, как Вицен и Слабик – признаны героями в современной Чехии. И как видим, далеко-далеко не все исповедовали мирный протест. Это явно «рвёт шаблон» – ломает сложившийся стереотип о несклонности чехословаков к силовому отпору и риску. Но 1968 год был ещё впереди.

1 июня 1953 года – позже Пловдива, но раньше Берлина – восстал чешский Пльзень. Бунт начался на машиностроительном заводе «Шкода». 20 тысяч рабочих и студентов протестовали против грабительской денежной реформы. Захватили здание городского управления, радиостанцию и тюрьму. Разбили и сожгли изображения Сталина и «чехословацкого Сталина» Готвальда, водрузили на их место портреты свергнутого ими демократического президента Эдуарда Бенеша. Освободили политзаключённых – их оказалась сотня на 130-тысячный город – немалая доля, однако. Завязалась жестокая драка с «Народной милицией». Одолеть восставших эти «титушки» не смогли даже вместе с полицейскими. Пришлось вызывать регулярные войска с танками. Армия усмирила Пльзень, но денежную реформу сильно смягчили, а цены снизили. Но при этом власти сурово предупредили, что «не позволят создавать культ рабочего».

Чехословацкая номенклатура комплексовала перед культурными людьми

Готвальд к тому времени был уже мёртв – простудился на похоронах Сталина. Судьба оказалась в каком-то смысле милостива к нему. Послеготвальдовский режим «двух Антонинов» – генсека КПЧ Новотного и президента ЧССР Запотоцкого – был довольно вялым, пассивным. Руководство КПЧ старалось не предпринимать резких движений. Вооружённое сопротивление режиму удалось подавить – соотношение сил государства и подполья не допускало иного исхода. И достаточно. Хватит с «майора Земана» подвигов. Благо экономический потенциал Чехословакии позволял поддерживать относительно пристойный уровень жизни. Выше польского, венгерского, советского, тем более болгарского, румынского, не говоря об албанском. Примерно как в ГДР.

К тому же, что существенно, чехословацкая номенклатура была скована забавным комплексом. Местные партбоссы уважали учёных и культурных людей. Презрительное в устах советского аппаратчика: «Очки надел!» – аппаратчик чехословацкий произносил с почтительным придыханием: «Очки надел…» Даже перед студентами держались с некоторой неловкостью. Что уж говорить об писателях, экономистах и артистах! Зато с простонародьем не церемонились. Хотя после Пльзеня предпочитали заранее откупаться.

Таких комплексов не скроешь. Интеллигенция в ЧССР знала свою силу. И могла оказывать на власть даже определённое давление. Конечно, до известных пределов – иначе никакие очки не помогут. Но, например, добивались реабилитации жертв готвальдовских репрессий. На что Новотный и Запотоцкий шли крайне неохотно. Оба Антонина лично участвовали в репрессиях и категорически не желали ничего подобного XX съезду. Пересмотр дел длился годами. «Взвешивали все за и против». В результате получалось даже не уступка, а издевательство. Какое уж там восстановление справедливости.

Запотоцкий умер в 1957 году. Верховная власть сосредоточилась в руках Новотного. Что само по себе раздражало чехов и словаков с их подсознательно правовом мышлением. Предъявляли Новотному и участие в сталинско-готвальдовских зверствах, и разгон студенческих демонстраций, и игнорирование властями чешской Праги словацких интересов. Генсек полностью контролировал администрацию и силовые структуры – но год от года утрачивал уверенность в себе. Такая вот мощь разума, выше партийной власти.

Интеллигентская фронда захлестнула и партийные круги. В октябре 1967-го Новотный подвергся разгрому уже на пленуме ЦК КПЧ. 5 января 1968-го его сняли с должности. Во главе партии оказался словак Александр Дубчек. Сторонник «демократизации партийной и государственной жизни». Главой же государства стал Герой Советского Союза Людвик Свобода. Генерал чехословацкой армии, ветеран двух мировых войн, в молодости участник антибольшевистского восстания в России был прежде всего патриотом и лишь потом коммунистом.

Большинство чехословаков последовали призыву руководства страны

Политическая история Пражской весны, как сказано выше, достаточно известна. Повторять её не обязательно. Отметим лишь: она почти не выходила за рамки оживлённых дискуссий. В реформаторской практике Дубчек уступал даже Горбачёву. Самые продвинутые из чехословацких реформаторов изъявляли преданность социалистической экономике (Ота Шик) и однопартийной системе (Зденек Млынарж). Переговоры о легализации Социал-демократической партии к результату не привели. Но сам факт таких переговоров в государстве «советской зоны»!.. Невиданная крамола. Людям разрешили думать и говорить. Атмосфера в стране прониклась духом свободы. И это уже было преступлением в глазах Политбюро ЦК КПСС.

Окончательное решение руководство СССР приняло после оглашения «Программы действий» чехословацких реформаторов. Через которую красной нитью проходил «идейный плюрализм». Если бы дело происходило в наши дни, это бы значило – не сажать за репосты. Таких вольностей предшественники путинизма, разумеется, позволить не могли.

Карательную экспедицию Брежнева с готовностью поддержали власти ПНР, ГДР и НРБ, с колебаниями присоединилась ВНР. Вальтер Ульбрихт не терпел отступлений от марксистского фундаментализма. Антисемита Гомулку бесила политическая роль еврея Франтишека Кригеля, самого радикального из партийных реформаторов, председателя Национального фронта ЧССР (именно Кригель – уроженец ныне украинского Ивано-Франковска, ветеран интербригад гражданской войны в Испании – единственный из дубчековской группы отказался подписать политическую капитуляцию даже под арестом в Москве). Тодор Живков имел далеко идущие планы собственной интеграции в советское руководство и пользовался случаем выслужиться. Янош Кадар, наоборот, предпочёл бы обойтись без вооружённого подавления. Но венгерские коммунисты и так позволяли себе больше других и ослушаться не решались. К тому же над ними нависал собственный грех – не прошло ещё двенадцати лет, как они сами пришли в советском обозе.

Как ни парадоксально, ослушание позволил себе правитель СРР Николае Чаушеску. Сталинистский диктатор, которого на Рождество 1989-го свергали вооружённой рукой, в то время олицетворял для Румынии надежды на перемены. К тому же он ревниво отстаивал независимость своей страны от «русских» и поэтому признавал право Чехословакии на самостоятельную политику.

Военная история «Операции «Дунай» также известна и не требует повторения. Ключевой момент: президент Свобода, руководство КПЧ и правительство Олдржиха Черника призвали вооружённые силы и граждан ЧССР не сопротивляться вторжению. При этом Служба госбезопасности под руководством полковника Вильяма Шалговича поддержала оккупантов и участвовала в арестах соотечественников (недаром Шалгович покончил с собой в феврале 1990-го, вскоре после Бархатной революции). Нашлись коллаборанты и в верхушке КПЧ – прежде всего партийный идеолог Василь Биляк и партийный плановик Алоис Индра. Первым же поставили Густава Гусака – недавнего сторонника Дубчека, переломленного в Москве. Этот корпус карателей, нацпредателей, доносчиков, хитрых карьеристов и просто психологически раздавленных персонажей правил бал два десятилетия оккупации и «нормализации».

Если верить документированным сводкам, полнота которых не очевидна – погибли более ста чехословаков, почти сто советских военных, десять поляков, один болгарин и один венгр. Цифры выглядят вполне сопоставимыми. Разница в том, что чехи и словаки погибали от пуль интервентов, а военнослужащие Варшавского договора – в основном от собственного оружия: транспортных аварий и неосторожного обращения. В перестрелках и при нападениях были убиты двенадцать советских и один болгарский военнослужащий. Пятеро советских солдат покончили с собой.

Армия и большинство населения Чехословакии последовали призыву смириться. Демонстрации протеста были, но в вооружённую борьбу вступили немногие. И тут мы подходим к яркой фигуре, которую напрасно забывают в хронике Пражской весны.

Худшим врагом пролетариата Иван Свитак считал КПСС

Этого человека звали Иван Свитак. Мыслитель и философ, политик и поэт. Демократ и социалист, сражавшийся против нацистов. Единственный крупный деятель, призвавший взяться за оружие против новых оккупантов.

Иван Свитак родился 10 октября 1925 года в моравском городе Границе. Его отец был известным инженером, дед – конструктором первого автомобиля Центральной Европы. Дядя по материнской линии воевал в Сопротивлении был казнён гитлеровцами. В майские дни 1945-го Иван дрался с нацистами на баррикадах Пражского восстания. «У нас была одна винтовка на двоих, – вспоминал он. – Тем интереснее. Парадоксы энтузиазма».

Сразу после войны Свитак вступил в Социал-демократическую партию. «Я вырос на чешской традиции, идее социализма и демократии», – объяснял он свой выбор годы спустя. Он был убеждённым марксистом, но понимал учение Карла Маркса в духе 1848 года: «Коммунизм – это практический гуманизм». Именно поэтому Свитак в 1948 году вступил в правящую компартию.

Изучал философию в Карловом университете. Потом преподавал сам. Чем дальше, тем больше укреплялся в марксизме как революционной идеологии – и оттого непоправимо расходился с линией КПЧ. Ощущал так, что революция теперь нужна против партийной бюрократии – во имя партийной идеи.

После доклада Хрущёва на XX съезде Ивану показалось, что лёд тронулся. Он обрушился с яростной критикой на Новотного и его клику. Несколько раз его строго призывали к порядку. Оказывалось бесполезно. Тогда в 1964-м – год, когда в СССР Хрущёва сменил Брежнев – Свитака исключили из КПЧ и выгнали из Института философии Чехословацкой академии наук. Помыкался без работы, потом устроился в Институт кинематографии.

Это не помешало ему заниматься философией дальше. Но не отвлечённо, а опять-таки по Марксу: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Постепенно взгляды Ивана Свитака сложились в собственную философскую концепцию – гуманистический марксизм. Метод социального исследования и классового действия он ориентировал на высшую ценность – расширение человеческой свободы.

Естественно, Иван Свитак с энтузиазмом встретил Пражскую весну. Активно занялся возрождением чехословацкой социал-демократии. По заветам классика, старался организовывать рабочий класс на борьбу за демократические реформы. Которые считал борьбой за подлинный социализм. Призывал Дубчека и его соратников быть смелее: «Чего хотят коммунисты? Сохранить сто тысяч должностей? Или приобрести миллионы сторонников в движении за демократический социализм? Как они видят свою партию? Аппаратом власти, который силой держит массы в повиновении? Или политической партией нашего народа, основных классов нашего общества?»

2 августа 1968 года Иван Свитак написал статью под названием «Угроза интервенции». Ни одна газета не приняла тревожного текста. Но у него не было сомнений в предстоящем. Защитить страну и свободу могло только массовое сопротивление.

18 августа Свитак выехал в Австрию, на научную конференцию. 21-е число застало его в Вене. Первым порывом было: немедленно вернуться! В тот же день он узнал, что числится под номером 38 в арестном списке полковника Шалговича, согласованном с КГБ СССР.

Возвращаться Свитак не стал. Не только потому, что не хотел в тюрьму. Он не хотел и другого – оказаться полководцем без полка. Брошенный им по радио лозунг «Тащи на виселицу каждого, кто сотрудничает с советскими!» не встретил отклика. Время для создания рабочей самообороны было упущено. Бой проигран. Свитак убедился, сколь важна в общественной активности не только идейная, но и организационная сторона.

Двадцать лет Иван Свитак читал лекции по марксистской философии. Сначала в Европе, потом в Америке. На родине он был заочно приговорён к 8 годам тюрьмы. Всеми силами старался консолидировать мировой антисоветизм – от Мао Цзэдуна до Рональда Рейгана. Недоумевающим единомышленникам объяснял: главный в мире источник эксплуатации и угнетения – бюрократия КПСС. Марксистская теория классовой борьбы обязывает объединить все союзные силы против худшего врага пролетариата и социализма.

Своё дело Иван Свитак сделал до конца

Бархатная революция открыла Свитаку путь на родину. Он вернулся в марте 1990 года. Вступил, наконец, в Социал-демократическую партию. Но быстро из неё вышел. Социал-демократы упирали на антикоммунизм, а этот этап Свитак считал победоносно пройденным. Новую опасность он увидел в новой бюрократии – уже не коммунистической, а приватизаторской. А также в буржуазии и прагматичном Западе, для которых чешский и словацкий рабочий – такой же объект эксплуатации, как раньше для Готвальда, Новотного, Гусака и Брежнева.

Всё строго по Марксу: классовая борьба не прекращается ни на минуту. Когда социализму и демократии противостояли кремлёвские старцы, Иван Свитак поддерживал Ронни Рейгана. У рабочих появился новый противник – настал черёд громить его. Прежде Иван поражал марксистов лютостью своего антикоммунизма. Теперь поразил правых призывом помочь возрождению компартии на новых демократических основах. Сошёлся с анархо-синдикалистами и левыми социалистами, избрался в парламент от коалиции Левый блок.

Но новая его борьба продолжалась недолго. 20 октября 1994 года Иван Свитак ушёл в мир иной. Его дело продолжают ученики-неомарксисты. Которым он оставил не только свои статьи и книги, но и своё дело, которое сделал до конца. Он увидел победу. Пусть его радикальные призывы не нашли массовой поддержки в Чехословакии 1968-го. Забывать о них было бы недопустимым упущением. Демократические левые Чехии ставят Ивана Свитака в один ряд по масштабу с Вацлавом Гавелом – как антипода Вацлава Клауса.

Чехословакия не похожа на Венгрию. Пражская весна кажется противоположностью Венгерской революции. Но благодаря таким людям, как Свитак, мы можем поставить эти события в один ряд. И там, и там люди боролись за свободу. В конечном счёте победили, пусть не сразу.

Взгляды, которые исповедовал Иван Свитак, принято именовать гуманистическим марксизмом. Этакий намёк на «социализм с человеческим лицом». Как сохранить человеческое лицо, когда землю твоей родины топчут иностранные солдаты и ещё худшие враги, ставшие у них на подхвате? Гуманно ли «непротивление злу насилием»? Свитак считал, что нет. Гуманно то, что помогает человеку защитить свободу. Даже если он не марксист. Россия из своей истории знает это так же твёрдо, как Чехия и Словакия.