14 августа 1980 года мирным восстанием рабочих Гданьской судоверфи началась польская и восточноевропейская антикоммунистическая революция. Не прошло десятилетия, как она одержала победу. Об этих событиях, людях и их делах подробно рассказывает Sensus Novus в день 35-летия великой забастовки.

В памфлете против линчеваний Марк Твен сказал: «История настойчиво и не без ехидства напоминает нам, что с сотворения мира все бунты против человеческой подлости и угнетения зачинались одним храбрецом из десяти тысяч, тогда как остальные робко ждали и медленно, нехотя, под влиянием этого человека и его единомышленников из других десятков тысяч, присоединялись к движению». Обычно так. Но не всегда. Гданьским утром 14 августа 1980 года против подлости и угнетения строем шагнули тысячи. Сегодня мир отмечает 35-летие этого великого дня.

Под знаком кровавой луны

Обладай администрация Гданьской судоверфи имени Ленина (в названии сквозит восхитительная в своём ехидстве ирония истории) даром предвидения — сто раз подумали бы. Так ли необходимо было увольнять крановщицу Анну Валентынович и электрикаЛеха Валенсу за членство в Свободных профсоюзах Побережья? Были ведь другие способы.

Профилактировать в Службе безопасности МВД. Надавить на семью. Наехать с обысками. В крайнем случае, поступить как с 19-летним другом Валенсы Тадеушем Щепаньским, которого 17 марта того же 1980-го нашли мёртвым в водах Мотлавы, а в июле милиция благополучно закрыла дело. Несчастный случай. А что именно Тадеуш, автомеханик гданьского электромонтажного завода, раздавал листовки и подпольный бюллетень, срывал плакаты коммунистического агитпропа и обеспечивал радиооповещение об акции в память рабочих, расстрелянных в декабре 1970-го — так это просто совпадение. Осторожнее надо ходить.

За 36 лет польские чекисты многому научились. Времена министра Якуба Бермана, «красноеврейского Торквемады», и его неистовой любовницы Юлии Бристигер в основном прошли. Уже не свистели плети в следственных камерах Юзефа Рожаньского и Адама Хумера. Грустный пенсионер Берман, которого товарищи по партии сторонились, как чумного, лежал в больнице после ДТП, и ни один действующий функционер Польской объединённой рабочей партии (ПОРП) не думал его навестить. Бристигер, бывшая «Кровавая Луна», пять лет как умерла раскаявшейся доброй католичкой (остаток жизни она провела при церкви, в уходе за слепыми детьми). Рожаньский слонялся по Варшаве забытым стариком. Хумер временами консультировал молодую смену «безпеки», но в основном отдыхал на повышенной пенсии. Не зная, что проживёт долго, и в будущей Польше сядет в тюрьму за палачество былых времён.

Правил Польской народной республикой (ПНР) Эдвард Герек, в молодости нахватавшийся европейского лоска на шахтах Франции и Бельгии. Получал с востока братскую помощь, с запада — щедрые кредиты. Год за годом откупался от своих бунтарей. Старался «не бить, а слова говорить». Но это — по возможности… В июне 1976-го забастовали варшавские и радомские машиностроители. По приказу генерала Богослава Стахуры (с 1 июня 1969-го по 24 ноября 1981 года — вице-министр МВД ПНР — прим. SN) головорезы из ЗОМО (тамошний ОМОН) прогнали рабочих сквозь строй, охаживая «демократизаторами». Этот метод обращения с «роболе» вообще был в ходу у ПОРПовских карателей. Назывался он «Сьцежка здровя» — «Дорога здоровья». Герек возмутился, но наказывать Стахуру не стал. Не учить же ясновельможного пана, что с холопами делать.

Такой вот был опыт у польских рабочих. Это не говоря о просто расстрелах и подворотных убийствах.

Комитеты не горят

Но был и другой. В том же декабре 1970-го слесарь Эдмунд Балука (Эдмунд Балука — польский рабочий, профсоюзный деятель и политик, демократический социалист, диссидент времён ПНР. Один из лидеров рабочего протеста в Щецине 1970-1971 — прим. SN) заставил трястись перед собой на Щецинской судоверфи персека Герека вместе с премьером Петром Ярошевичем, министром внутренних делФранцишеком Шляхцицем и военным министром Войцехом Ярузельским. Пролетарские бунты жестоко подавлялись, но вынуждали власти в чём-то всегда уступать. Июнь-1956 снёс берутовского (Болеслав Берут— первый президент Польской народной республики, с декабря 1948 по март 1954 — председатель ЦК ПОРП, с марта 1954 до смерти — первый секретарь ЦК ПОРП — прим. SN) преемника Охаба (Эдвард Охаб — первый секретарь ЦК ПОРП в марте — октябре 1956 года — прим. SN). Декабрь-1970 снёс Гомулку (Владислав Гомулка — первый секретарь ЦК ПОРП в 1956-1970 – прим. SN). Обретался опыт — что делать? После кровавого Рождества на Балтийском побережье диссидент-социалистЯцек Куронь нашёл главное звено: «Не жгите их комитеты, создавайте свои!»

Комитетов появилось много, очень хороших и самых разных. Католические клубы (КИК). Националистическая Конфедерация независимой Польши (КПН). Польское независимое соглашение (ППН), объединившее литературную и научную элиту, включая Станислава Лема. Кстати, именно эти «оторванные от жизни фантасты» с абсолютной точностью предсказали развитие событий на пятнадцать лет вперёд; их лидер, литературовед Здзислав Найдер, сейчас высказывается в том смысле, что Путин полезен Европе — встряхивает, активизирует, заставляет мобилизоваться, очнуться от расслабона.

Но главными были Комитет защиты рабочих (КОС–КОР) и Свободные профсоюзы Побережья. КОС–КОР собрал цвет польского диссидентства. Достаточно сказать, что старейший его член, профессор-экономист Эдвард Липиньский, помнил баррикады 1905 года. Подпольные профсоюзы были созданы кругом инженера Анджея Гвязды, но состояли в основном из гданьских рабочих типа Валенсы и Щепаньского. Эти две организации сошлись.

Коскоровцы были людьми известными в Польше и в мире. Во времена Бермана их бы, наверное, перестреляли. А так приходилось только бить и убивать любимую собаку Куроня. С рабочими обходились жёстче. Судьба Щепаньского — пример крайний, общий подход основывался на перманентном гэбистском давлении. Кроме того, в профсоюзы удалось внедрить провокатора по фамилии Мышк и таким образом установить плотное наблюдение. Оно, впрочем, компенсировалось помощью подпольщикам, которую оказывал капитан СБ Ходыш.

Так или иначе, по балтийским заводам Польши, по деревням в окрестностях Труймясто разбрасывались листовки, шла постоянная агитация формировались группы, готовые к выступлению. И час настал, когда мудрецы из дирекции имени Ленина уволили профсоюзных активистов Анну и Леха.

Пётр — первый

Эти два имени известны всему миру. Но поднял протест в исторический день другой человек. Тоже рабочий Гданьской судоверфи и активист Свободных профсоюзов. Звали его Пётр Малишевский, было ему двадцать лет. О нём особо сказал Анна Валентынович: «В Польше до сих пор помнят ложных героев или персонажей третьего плана, которые появились после того, как забастовку начал Малишевский».

Именно по его призыву 14 августа 1980 года шестнадцать тысяч корабелов начали оккупационную забастовку. По советам Куроня. Заняли производственные помещения, оцепили административные корпуса, выставили охрану, начали печатать газету. И предъявили требования. Первоначально фактически всего два: восстановить на работе уволенных товарищей и установить памятник погибшим в декабре 1970 года.

На следующий день через ограждение перелез Валенса и спрыгнул во двор судоверфи. Малишевский сдал ему руководство движением и дисциплинированно шагнул в сторону. Авторитет Леха — яркого активиста рабочего подполья — был тогда непререкаем, тысячные толпы носили его на руках.

В субботу, 16 августа, на судоверфи сформировался Межзаводской забастовочный комитет (МЗК). Этот орган стал штабом польской пролетарской революции до возникновения «Солидарности». Вошли в него 19 человек. Председателем стал 37-летний Валенса, заместителями — 27-летний механик гданьского электротехнического завода Богдан Лис и 20-летний сварщик гдыньской судоверфи Анджей Колодзей. 14 человек из 19-ти были рабочими, трое — инженерами, один — вузовским преподавателем и один — писателем. Не вошла в МЗК, но постоянно находилась в гуще дела скромная и несгибаемая Гайка Куронь — жена и боевая подруга Яцека.

Хотя в ПНР существовала «по умолчанию» мелкая частная собственность, ни одного буржуа в антикоммунистическом комитете не оказалось. Крестьяне-единоличники, лабазники, служащие, да и большинство интеллигенции очень подозрительно отнеслись к выступлению «гегемонов». Типа, вечно бузят, мешают спокойно добро наживать и интеллектуально самовыражаться. Один Колодзей чего стоит – классический «ватник» в спецовке-ватнике!

И чего этим роболе не хватает? Герек ведь не злой, при нём жить можно. Уж и холодильники им продают, и телевизоры, и одеваться стали «более лучше», а они всё в лес смотрят! В общем, как сейчас про наших несогласных. С той немаловажной разницей, что их не миллионы и рабочего нечасто встретишь.

Учитывая эти настроения, Валенса 16 августа объявил об окончании забастовки. Хитрый Лех действовал по принципу «не навреди!», и его поддерживал в этом спокойный добрый Куронь. Само создание Комитета (и, заметим, избрание председателя) — фантастическое достижение. Перебора не надо, а то выйдет к одиннадцати туз. Мужики послушались Валенсу.

Пани–бунт

Но случилось непредвиденное — жёны остановили мужей. Точнее, наоборот — не дали им остановиться. Работницы и домохозяйки буквально перекрыли выход с верфи. Их возглавила 28-летняя заводская медсестра Алина Пенковская. Именно она, кстати, сделала забастовку мировым событием — администрация успела вырубить связь, но забыла про телефон медпункта. Оттуда Алина и позвонила Куроню. А уж от него узнала вся планета.

Пока многочисленные пани блокировали ворота, Пенковская выступила перед рабочими. «Не расходиться, пока власти не выполнят требований!» Но что же это за требования, кроме возвращения уволенных и памятника? Главное из них публично озвучила 23-летняя секретарь МЗК Марыля Плоньская. «Чего вы добиваетесь?» — спросил её журналист. «Свержения коммунистического режима!» — ответила девушка.

Студентка химфака Гданьского политеха уже тогда неизлечимо болела. «Не хотелось её втягивать, — вспоминал через много лет Анджей Гвязда. — Но Марыля втянулась сама». Есть люди, не понимающие слов «это его проблемы» и считающие, что любая подлость в мире совершается против них лично. Марыля была из таких.

Этот поворот сильно обеспокоил Валенсу. С Пенковской у него возникла весьма нервная дискуссия (с Плоньской спорить вообще не рекомендовалось). Но Лех осознал, насколько бессмысленно вставать на пути у движения. Началась выработка требований к властям.

В советских монографиях о польских событиях утверждалось, будто сами рабочие «не выдвигали ни одного политического требования». Дескать, всё внушили коварные диссиденты. Это ложь. Возвращение уволенных активистов и памятник погибшим — это уже политика. Тем более — «21 требование», оглашённое 17 августа.

Главное в двадцать одном

Требований вообще-то было больше. Но оформили их в 21 пункт и предъявили от имени МЗК. Первым номером шла «Легализация профсоюзов, независимых от партийно-государственного аппарата, в соответствии с Конвенцией № 87 Международной организации труда». Вторым — «Гарантия права на забастовку, безопасность бастующих и лиц, оказывающих им поддержку». Третьим — «Соблюдение положений Конституции ПНР о свободе слова, печати, собраний, совести; беспрепятственная деятельность независимых организаций, СМИ и церквей всех конфессий». Четвёртым — «Восстановление прав лиц,

Вот главное. Остальное потом.

А из экономических требований (дальше которых, по уверенности коммунистов, сами рабочие, без подсказки агитпропа, продвинутся не в состоянии) основным было «Общенациональное обсуждение программы социально-экономических реформ». Начинать с этого. И уж потом — «Установление минимального размера оплаты труда в 2000 злотых в качестве компенсации за рост цен», «Гарантированная индексация заработной платы соответственно росту цен снижению стоимости злотого», «Комплексные поставки продовольствия на внутренний рынок, допущение экспорта только избыточных объёмов», «Снижение пенсионного возраста до 50 лет для женщин и 55 лет для мужчин, либо, независимо от возраста, после 30 лет рабочего стажа для женщин и 35 лет для мужчин, приведение пенсий в соответствие с реальной стоимостью жизни», «Введение второго выходного дня — субботы» (в Польше, в отличие от позднего СССР, отдыхали только день в неделю).

Кое-где звучал и откровенно антирыночный мотив: «Введение карточного снабжения мясными и молочными продуктами до стабилизации потребительского рынка», «Отмена коммерческих цен». Получалось так, что коммунистическое правительство пыталось действовать как бы рыночными методами, отлаживая спрос и предложение через повышение цен — а ярые антикоммунисты добивались карточной системы, спасибо, не продразвёрстки? Что ж, ничего удивительного. Оголтелый социал-дарвинизм демонстрировал ещё Ленин: «Не нужен завод — закрыть его. Закрыть все не абсолютно нужные заводы. Из абсолютно нужных предпочтение ударному». Суть конфликта не в политэкономии.

Характерно, что когда к концу года начали подниматься крестьяне, коммунисты без вопросов признали частную собственность на земельные участки и утвердили все документы о наследственных правах (хотя Маркс и Энгельс ещё в «Манифесте» требовали их отменить). Зато насчёт крестьянского профсоюза и католических капелланов в Войске Польском упёрлись намертво. Вот что принципиально. А не теория прибавочной стоимости.

Каркошка с Пыкой

Парторганизацию ПОРП на верфи просто снесло в первые минуты. О ней никто не вспоминал, и меньше всего сами коммунисты. С хозяйственной администрацией забастовщики ещё разговаривали. Но погонял из идеологических отделов не замечали, как пустое место. Правда, упомянули их в 21 требовании, тринадцатым номером: «Подбор руководящих кадров на основе управленческой компетентности, а не партийной принадлежности, отмена материальных привилегий функционеров партийного аппарата, милиции и госбезопасности». А между тем, решения принимал как раз партаппарат.

Политбюро ЦК ПОРП экстренно собралось 15 августа. Тон задавал Алоизий Каркошка, партийный секретарь Варшавы. Ситуацию он называл очень опасной. Слушали Каркошку хмуро, но внимательно — десять лет назад, в «кровавое Рождество», герековский любимчик командовал гданьской парторганизацией.

В Гданьск командировали вице-премьера по промышленности Тадеуша Пыку. Этот «пан Шматяк» (собирательное наименование функционера ПОРП) чем-то напоминает Дмитрия Рогозина. Он лишь недавно стал членом Политбюро и прямо-таки грыз удила. Стараясь подладиться к Гереку, рвался показать себя в серьёзном деле.

Приехав в Гданьск, Пыка начал брызгать слюной и откровенно хамить. В Варшаве схватились за голову: этот кретин опять доведёт до стрельбы — аккурат перед переговорами о реструктуризации выплат по западным кредитам! Пыку срочно отозвали и вскоре попёрли со всех должностей. А при Ярузельском, во время военного положения, ещё и посадили на год под арест, как одного из «ответственных за кризис».

Пыке, кстати, считай, повезло. Другой член Политбюро — Здзислав Грудзень, ближайший сподвижник Герека — под этим арестом умер. Случился сердечный приступ, а охранники не торопились вызывать «скорую». Так иногда кончают крутые комми-перцы. Без ксивы ты пыль.

Жесть компромисса

Вместо Пыки в Гданьск отправили другого вице-премьера и члена Политбюро. Мечислав Ягельский — партийный куратор сельского хозяйства, потом председатель польского госплана — был человеком более вдумчивым. Месяцем раньше ему даже удалось притушить протесты в Люблине. Уж в Ягельском-то Герек был уверен. Но получилось иначе.

«Он искренне презирал эту массу, испытывая страх и отвращение, — вспоминал директор судоверфи Клеменс Гних. — Представьте себе, каково ему было сесть за один стол с рабочими. Перед этим люди окружили прибывший автобус, кричали, били по стеклу. Бледные пассажиры дрожали от страха».

В 2000 году в Гданьске отмечалось 20-летие великой забастовки. В торжествах участвовал тогдашний президент Александр Квасьневский. Бывший босс ПОРПовского комсомола восславил освободительный порыв рабочих. Но при этом предложил не забывать «тех деятелей ПОРП, которые поняли дух времени и пошли на диалог с забастовщиками». Мечислав Ягельский был первым из таких понимающих.

Переговоры партийно-правительственной делегации с Межзаводским забастовочным комитетом несколько дней шли в крайне интенсивном режиме. Уже тогда проложилась линия раздела между будущими фракциями «Солидарности». Брутальный работяга Валенса, казалось, должен был идти на классовую битву. Но он оказался тонким компромиссным политиком, склонным к теневым договорённостям с противником. Зато инженер с шестидесятнической бородкой Гвязда, похожий на наших «физиков/лириков» возглавил фракцию «твердолобых». Он, впрочем, ещё в 1956-м запасал взрывчатку, готовясь к уличным боям. Сторону Гвязды взяли Лис и особенно Колодзей, быстро и основательно заподозрившие Валенсу в оппортунизме. «Валенса говорил мне, что если бы армия, милиция и Служба безопасности были в его руках, я бы давно гнил в тюрьме», — рассказывал потом Колодзей. Председатель МЗК сумел удержать ситуацию. Уже с Августа пошла традиция волевых решений Валенсы. Иначе, скорей всего, исторических договорённостей заключить бы не удалось.

Итоговое соглашение было подписано в Гданьске 31 августа. Ключевой тезис формулировался так: «Деятельность профсоюзов в ПНР не оправдала надежд и ожиданий трудящихся. Признаётся целесообразным создание новых самоуправляющихся профсоюзов, которые были бы подлинными представителями рабочего класса». 10 ноября 1980-го был зарегистрирован первый и единственный

Но компромисс есть компромисс. Валенса согласился на то, чего никогда бы не приняли Гвязда, Колодзей или Плоньская: «Создавая новые независимые, самоуправляющиеся профсоюзы, МЗК заявляет, что они будут соблюдать принципы, содержащиеся в Конституции ПНР. Они стоят на почве принципа общественной собственности на средства производства, составляющего основу существующего в Польше социалистического строя. Признавая, что ПОРП осуществляет руководящую роль в государстве, и, не подрывая установленной системы международных союзов, они стремятся обеспечить трудящимся надлежащие средства контроля, выражения мнений и защиты своих интересов».

Гданьское соглашение было по определению невыполнимо. Независимый самоуправляемый профсоюз, подлинный представитель рабочего класса не может признавать руководящую роль компартии. Неизбежность конфронтации осознавалась обеими сторонами. Но её старались отложить, дождаться лучшего момента, свести к минимуму неизбежные потери.

Главное же значение договорённости состояло в том, что она вообще появилась. Вот в этом не было компромисса — однозначный прорыв восстания, непоправимый разгром ПОРП. Мировую прессу обошло фото рукопожатия: победная улыбка председателя МЗК, растерянно-озабоченное лицо вице-премьера ПНР. Ягельский вошёл в скрижали исторической фразой: «Мы должны согласиться».

Всепольская волна

Когда говорится о польском Августе-80, практически всегда имеется в виду исключительно Гданьск. И это не есть правильно. Город корабелов был центральным очагом. Но далеко не единственным. Мирное рабочее восстание против власти компартии в считанные дни охватило всю страну.

Достаточно сказать, что первое соглашение забастовщиков с правительством было заключено не в Гданьске, а в Щецине. На судоверфи имени Варского, где когда-то Герек и Ярузельский дрожали перед Балукой. 30 августа документ подписали вице-премьер Казимеж Барциковский и председатель щецинского МЗК Мариан Юрчик. 44-летний щецинский вожак, пожарник судоверфи, являл собой типичного представителя польских «батраков и пастухов», лидером и кумиром которых в прежнем историческом цикле был сам Юзеф Пилсудский.

Щецин — город особый. Недаром в польском рабочем движении есть понятие: Щецинская традиция (отличающаяся от традиции Гданьской). В декабре 1970-го здесь поджигали обком, точнее, воеводский комитет ПОРП. При расстрелах погибли 14 человек (меньше, чем в Гдыне, но больше, чем в Гданьске). А в январе 1971-го именно по Щецину покатилась вторая волна забастовок. Юрчик был другом Балуки и участвовал в тех событиях.

Что же такое Щецинская традиция, в чём её отличия? Об этом сказал сам Юрчик: «В Гданьске среди зачинщиков забастовки были политики. В Щецине забастовка была спонтанной и чисто рабочей. Но наше отношение к иностранным журналистам, которых мы игнорировали, было ошибкой. В результате о забастовке в Щецине мир узнал гораздо меньше, чем о гданьской». Уже многое понятно. Но слушаем дальше: «На воротах верфей были кресты, изображения Ченстоховской Богоматери, портреты Иоанна Павла II. У ворот звучали молитвы. Постоянно обновляемая память нации позволила нам выжить, сохраняя верность своей культуре и религии в годы, когда мы не были свободной страной». Излишне, наверное, уточнять степень юрчиковского антикоммунизма: «Может быть, придётся даже установить пару виселиц. Этих зверей следует держать в клетках».

Третье соглашение появилось 3 сентября в силезском Ястшембе-Здруе. Это уже не судостроительный центр, как Гданьск и Щецин, а угледобывающий край. Председатель шахтёрского забасткома Ярослав Сенкевич подписался рядом с министром машиностроения Александром Копецем. Ещё неделю спустя, 11 сентября, на металлургическом комбинате в Домброве-Гурниче было завизировано последнее, четвёртое, соглашение. Его подписали министр сталелитейной промышленности Францишек Каим и председатель забасткома металлургов Збигнев Куписевич. В этих двух случаях договорённости были в основном аналогичны гданьским и щецинским, но с отраслевыми уклонами. Ведь проблемы шахтёров и металлургов имеют свою специфику, отличную от забот корабелов.

Необходимо сказать и ещё одной традиции — Быдгощской. В этом городе забастовочным центром стал велосипедный завод. Движение явственно носило отпечаток личности местного лидера — инженера-конструктора Яна Рулевского.

Было ему тогда 36 лет. К тому времени Рулевский отсидел три года за попытку нелегального перехода границы (советское телевидение называло его «в прошлом уголовный преступник» — чем сильно поднимало реноме среди зрителей-гегемонов). До того Рулевского исключали за антиправительственную пропаганду из Военно-технической академии. Он отличался жёстким антикоммунизмом и резким взрывным характером. Этим пан сенатор напоминает Эдмунда Балуку, но с той разницей, что Балука был социалистом, а Рулевский — убеждённый либерал. В лучшем смысле этого понятия, от славных времён Французской революции.

Ян Рулевский постоянно конфликтовал с властями. Но проблем с трудоустройством талантливый инженер не имел. На велосипедном заводе получил даже изобретательский патент. Был в большом авторитете. Настолько, что с такой биографией оказался избран председателем профкома официальных профсоюзов (назывались они Всепольское соглашение профессиональных союзов, ВСПС). Там его и застало 14 августа 1980 года.

Мало где коммунистическая госбезопасность в те дни позволяла себе аресты. Повязали, конечно, Куроня, чтобы вскоре освободить по гданьским договорённостям. Но не только. Арестован был и председатель комитета ВСПС быдгощского велозавода. Ян Рулевский не просто организовал через профком поддержку гданьских забастовщиков. Он ещё и в очередной раз высказал всё, что думает о ПОРП и коммунизме в целом. Такими словами, что оставлять его на свободе показалось критически опасным.

Однако пришлось. Через несколько дней Рулевский вышел на волю. Оставлять его в тюрьме оказалось ещё опаснее. Рабочие могли и за велоцепи взяться.

Так вот и усваивалась новизна наступившего времени.

Ясность этого дела

Где сейчас эти люди? Прошедшие после забастовки через общественный подъём, репрессии декабрьского переворота, подполье и тюрьмы. Одолевшие тоталитарное государство, приведшие Польшу к победе над ПОРП. Кем они стали?

Про Леха Валенсу что спрашивать… При аресте в декабре 1981-го предупредил гэбистов, что станет президентом и взял с них обещание преданно ему служить. Весьма возможно, что через десять лет они это обещание выполнили. Переругался со всеми соратниками, зато подружился с Ярузельским. В 2006-м со скандалом вышел из «Солидарности». Университетов так и не окончил. Но страну из кризиса, между прочим, вытащил.

Анны Валентынович, Алины Пенковской, Марыли Плоньской, Гражины Куронь, Ярослава Сенкевича, Яцека Куроня, Мариана Юрчика с нами уже нет.

Мариан Юрчик во время военного положения потерял сына Адама и невестку Дороту. Юрчик-младший с женой покончили с собой, выбросившись из окна. Мариан считал это убийством. В новой Польше Юрчик создал профсоюз «Солидарность 80», верный рабочему делу и щецинской традиции. Он дважды был мэром Щецина. За него голосовали даже те, кому не особенно нравился его административный стиль — каждое распоряжение сверять с Библией. Юрчик ушёл из жизни в конце прошлого года.

Анна Валентынович жила скромно, в общенациональном уважении. Погибла в Смоленской авиакатастрофе 2010-го. Алина была сенатором, депутатом Гданьского горсовета и всегда держала в приоритете медпункт своей судоверфи.

Марылю председатель Лех позаботился от политики отодвинуть – слишком прямо и громко говорила она о «диктатуре Валенсы» и уступках коммунистам. Перед кончиной она строго-настрого запретила родным принимать посмертные награды от официальных властей. Наградой Марыле стали слова, сказанные над ней товарищами по профсоюзному подполью.

Гражина умерла в трудное для «Солидарности» время, в мрачном 1982-м, и министр внутренних дел Кищак соболезновал овдовевшему Яцеку. Сам Яцек Куронь побывал министром социалки. Собственноручно разливал благотворительные супы. Выходил на яростные митинги – и люди успокаивались, зная, что этот человек никогда не скажет неправды. Он умер через два десятилетия после Гайки, оставшись в польской национальной памяти святым атеистом.

Ярослава Сенкевича оклеветали гэбисты – записали в свои агенты и пустили подлый слух по шахтам. Но умер он не раньше, чем опроверг гнусную сплетню. Збигнев Куписевич остался профактивистом, побывал депутатом местного совета. Теперь работает менеджером сталелитейного кластера.

Пётр Малишевский во многом повторил путь Марыли Плоньской. Отношения с Валенсой у него категорически не сложились. По тем же причинам – «диктатура и сговор». Лех постарался забыть о Петре и достиг в этом успеха. Став президентом, даже отказал в пенсии человеку, поднявшему забастовку: «Кто такой? Не помню». Но Малишевский обходится без благоволения Валенсы – он почётный председатель «Солидарности 80». И мир всё больше узнаёт об этом «человеке, которому поляки обязаны свободой» (Корнель Моравецкий, основатель подпольного движения «Борющаяся Солидарность»).

Анджей Гвязда не пошёл ни в мэры, ни в депутаты, ни в министры. Он остался идеологом рабочего самоуправления. Участвовал в создании «Солидарности 80». Работал как и раньше, инженером, теперь пенсионер. Юбилеи бойкотирует, от награждений отказывается – потому что не признаёт «государства, созданного сговором». Валенсу просто ненавидит, но и к остальным строг – не зря имеет репутацию взыскательного моралиста. Анджей с женой Иоанной по-прежнему активно в политике, хотя ему уже 80, а она всего на пять лет моложе. Но в политике уличной, протестной – в том числе против «соглашательства с

Богдан Лис побывал сенатором и депутатом, теперь занимается бизнесом и руководит общественным «Центром Солидарности». Анджей Колодзей возглавлял гминный совет на малой родине в Загуже, сейчас возглавляет просветительский Фонд исторических инициатив. По взглядам близок к Гвязде и Малишевскому – не простил Валенсе «сговора» и амбиций.

Ян Рулевский, призывавший в декабре 1981-го создавать рабочие дружины для отпора надвигавшейся диктатуре, теперь правозащитник. А ещё – сенатор от Гражданской платформы, занятый социально-трудовыми вопросами. Поддерживает забастовщиков, добивается нормальных зарплат для рабочих, пенсий и лекарств для стариков. Как и в «Солидарности», не останавливается перед конфликтами с руководством – тогда Валенсой, теперь Туском.

Его правозащитная репутация такова, что даже бывшие гэбисты со своими проблемами потащились именно к нему. Правда, именно этих просителей пан сенатор убрал за порог – у вас своя партия есть, там и выкладывайте свои неприятности. Польша ведь не забыла быдгощской провокации, ментовского избиения Рулевского на заседании горсовета. На которую ответила 27 марта 1981 года грандиозной 13-миллионной забастовкой.

Активна в политике и жена сенатора — Катажина Шотт-Рулевская, хозяйка быдгощского дома и фирмы ремонта оргтехники COPYRUL. Осенью 2006 года пани Катажина остановила прокурорско-полицейский наезд. Муж баллотировался в мэры Быдгоща, и конкуренты предъявили как нарушение использование ксероксов COPYRUL для предвыборных листовок. Правоохранители аж в дом врывались, как «безпека». Но не на такую напали…

Разные люди, разные судьбы пересеклись 35 лет назад и сложились в единую движения, освободившего страну. «“Солидарность” — это ценности единства, достоинства, свободы и ответственности, вдохновлявших нас на борьбу и позволивших одолеть тоталитарную систему коммунизма. “Солидарность” — это историческая основа польской независимости. И никто не имеет морального права на владение этой великой идеей! Потому что “Солидарность” принадлежит всем нам» — эти слова Анджея Колодзея станут когда-нибудь нашими. Наверное, уже скоро.

Ведь что такое «Солидарность»? Просто и ясно — встать за своих. Как на Гданьской судоверфи 14 августа 1980 года. Мы ещё не забыли, как это делается. А кто забыл — вспомнит.